Страшные события 1237-1240 гг.

Города в целом, как уже отмечалось, оказались  в неблагоприятных условиях после  монголо-татарского вторжения и  их роль в развитии социально-экономических  процессов еще более уменьшилась. Это, конечно, не значит, что "городская Русь... была окончательно добита татарами", как писал М. Н. Покровский (М. Н. Покровский. Русская история в самом сжатом очерке. См.. М. Н. Покровский. Избранные произведения, кн. 3, стр. 34.).

Во второй половине XIV в. вместе с общим хозяйственным  подъемом страны наступил и новый  подъем городов, особенно сказавшийся  в Московском княжестве (См. А. М. Сахаров. Города Северо-Восточной Руси XIV-XV веков, Изд-во МГУ, 1959.), а также в Новгороде и Пскове (См. Б. А. Рыбаков. УК. соч.). Потребность в обороне стимулировала развитие городских укреплений, рост обработки металлов, изготовления оружия. С конца XIV в. на Руси появилось уже огнестрельное оружие, оживилась и усилилась торговля. Новгород был тесно связан с так называемой "Низовской" землей - Северо-Восточной Русью; развивались торговые связи с городами балтийского побережья, генуэзскими колониями в Северном Причерноморье, со странами Востока - по Волге, с городами великого княжества Литовского. В Москве и Новгороде существовали корпорации купцов ("суконники", "сурожане" в Москве, "Иванское сто" в Новгороде), которые вели внешнюю торговлю.

Городское население  принимало активное участие в  политических событиях. Об этом свидетельствуют  частые и сильные классовые столкновения в Новгороде. И в Северо-Восточной  Руси заметна тенденция к восстановлению вечевых собраний, проявлявшаяся  в периоды народных восстаний (например, в Москве в 1382 и 1445 гг., в Твери  в 1293 и 1327 гг.). Закономерности развития русских феодальных городов в  принципе не отличались, да и не могли  отличаться от общих закономерностей  развития городов в феодальных странах, будь то на Западе или на Востоке. Однако условия развития на Руси были иные, нежели в некоторых странах Западной Европы, где горожанам удавалось  добиться освобождения от феодального  гнета, установления особого городского правопорядка и принципа "городской  воздух делает человека свободным". Ослабленные русские города не могли оказывать серьезного противодействия сильным феодалам, особенно великокняжеской; власти, которая быстро укреплялась на протяжении XIV-XV вв. Если в странах Западной Европы королевская власть опиралась в своей объединительной политике на города, а затем "в благодарность за это поработила и ограбила своего союзника" (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, стр. 412.), то в России подобное порабощение и ограбление произошли из-за неблагоприятного для городов соотношения сил на самых ранних этапах объединительного процесса. Монголо-татарское нашествие и иго в свою очередь, весьма этому способствовали. Города были по-прежнему феодальными центрами, с большим удельным весом в них феодальных владений.

Уже во второй четверти XIV в. исчезают свидетельства о каких-либо элементах вечевых порядков в  Северо-Восточной Руси. Лишь в моменты  обострения классовой борьбы кое-где  вновь оживало вече, причем в окраинных  городах пережитки вечевых учреждений держались, кажется, дольше, нежели в  центре. Северо-восточные города выступали  материальной опорой князей. Со второй половины XIV в. (но не раньше) заметна  тенденция к поддержке московского  князя как наиболее сильного со стороны  горожан (присяга московскому князю  в 1371 г. в момент конфликта с тверским князем, требование тверичей прекратить сопротивление в момент осады Твери московским войском в 1375 г.). Хотя города были материальной и военной опорой княжеской власти, источниками денежных средств, хотя выступления горожан в критические моменты феодальных войн играли порой немалую роль в исходе событий, все же вряд ли может идти речь о союзе великокняжеской власти с горожанами, так как союз предполагает участие независимых, самостоятельных сил, а северо-восточные города находились под полным контролем княжеской власти. Тем более, что города выступали опорой не только московского князя, но и других князей, его соперников (См. Л. В. Черепнин. К вопросу о роли городов в процессе образования Русского централизованного государства. В кн.: "Города феодальной России". М., Изд-во АН СССР, 1966, стр. 124.).

Лишь в отношениях между Москвой и Великим Новгородом можно проследить черты политического  союза. Несмотря на то что по традиций московский князь обычно являлся и новгородским князем, он не только не оказывал практически никакого воздействия на внутреннюю жизнь Новгорода, но даже не бывал там, выступая лишь в роли военного руководителя, как например в 1323 г. вовремя конфликта со шведами. В. Л. Янин убедительно показал, что, несмотря на господство феодальной аристократии, Новгородская республика в определенной степени отвечала интересам как купечества, так и самых широких масс населения - по крайней мере до установления боярско-олигархического правления в начале XV в. "На новом этапе борьбы Новгорода с Москвой черный люд отказывает боярству в своей поддержке", в то время как "еще в XIV в. черному люду было что защищать в новгородских республиканских порядках" (В. Л. Янин. Новгородские посадники. Изд-во МГУ, 1962, стр. 341.). (Поэтому есть основания расценивать отношения между Новгородом и Москвой в XIV в. как отношения не только между феодальной верхушкой двух государств, но и как отношения московской великокняжеской власти и новгородских горожан в той степени, в какой их интересы могли быть отражены в политике новгородского правительства. М. Н. Покровский верно заметил, что "в первую половину XIV в. не было более обычной политической комбинации, как союз Новгорода и Москвы против Твери" (М. Н. Покровский. Избранные произведения, кн. 1, стр. 211.). Однако и Новгород не избежал общей участи русских городов - после присоединения к Москве этот союзник великокняжеской власти был "порабощен и ограблен" ею.

Вследствие своеобразных условий общественно-экономического развития образование Русского государства  во главе с Москвой первоначально  произошло на феодальной основе при  отсутствии экономического единства, подобно тому как в Австро-Венгрии, Испании и других странах Европы (Ф. Энгельс. Начало конца Австрии; К. Маркс. Революционная Испания; Ф. Энгельс. Заметки о Германии. См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 4, стр. 472-473; т. 10, стр. 431, 432; т. 18, стр. 572; ср. также В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 153.). Возникшее государственное образование отличалось внутренней противоречивостью: вместе с крупным прогрессивным значением оно имело и некоторые консервативные последствия. Наиболее важным из них был рост крепостничества, ставшего основой феодальной монархии, организации ее вооруженных сил, государственного хозяйства. Сохранение экономического и политического могущества крупных феодалов, "живых следов прежней автономии", по словам В. И. Ленина, вынуждало великокняжескую власть лавировать, идти на уступки и компромиссы. Таким был, например, определившийся в начале XVI в. компромисс с церковью, сохранившей огромные богатства и иммунитетные привилегии и приобретшей большое влияние на политическую и культурную жизнь России в средние века. Сохранение "живых следов прежней автономии", противоречие между политической централизацией и экономической раздробленностью было объективной основой тех жестоких политических кризисов, которые потрясали Русское государство на протяжении XVI и начала XVII столетий.

Сложный характер объединительного процесса, протекавшего в условиях монголо-татарского ига  и борьбы с внешними врагами, отразился  и в развитии русской культуры XIII-XV вв.

Начало этого  периода характеризуется тяжелым  уроном во всех областях духовной и  материальной культуры. Истребление  и увод массы ремесленников подорвали  самую основу материальной культуры - ремесло, которое в средние века покоилось на ручной технике и было сопряжено с многолетней выработкой соответствующих навыков профессионального мастерства. Исследователь древнерусского ремесла Б. А. Рыбаков установил, что "по целому ряду производств мы можем проследить падение или даже полное забвение сложной техники, огрубение и опрощение ремесленной промышленности во второй половине XIII в. После монгольского завоевания исчез ряд технических приемов, знакомых Киевской Руси; в археологическом инвентаре исчезло много предметов, обычных для предшествующей эпохи" (Б. А. Рыбаков. УК. соч., стр. 534.). Исчезли шиферные пряслица и сердоликовые бусы, стеклянные браслеты и амфоры-корчаги; навсегда утратилось искусство тончайшей перегородчатой эмали; пропала полихромная строительная керамика, полтораста лет не было филиграни и тиснения металла.

Тяжело пострадало от нашествия русское зодчество, достигшее столь изумительного  совершенства и великолепия в  домонгольское время. На полвека вообще прекратилось каменное строительство из-за отсутствия материальных средств и мастеров-строителей. Возобновленное в конце XIII в. каменное зодчество утратило многие прежние технико-строительные приемы. Московские мастера в XIV-XV вв. вернулись к кладке стен из одного тесаного камня, хотя уже в первой половине XIII в. владимиро-суздальские зодчие умели сочетать камень и кирпич, плотный известняк и известняковый туф; исчезло замечательное искусство белокаменной резьбы, делавшее столь нарядными постройки XII-XIII вв.; были утрачены многие приемы строительной техники и не раз разрушались недавно возведенные или только возводимые постройки (как это случилось, например, с новым Успенским собором в Москве в 1474 г.).

В ходе повторявшихся  вторжений погибло огромное множество  памятников письменности. Летопись указывает  лишь на некоторые случаи гибели книжных  богатств, но по ним можно представить, как тяжело пострадала русская письменность от нашествий монголо-татар. В 1382 г., когда москвичи отбивали внезапное  нападение Тохтамыша, горожане и жители окрестных деревень снесли свои книги в каменные церкви для сохранения от огня, и этих книг было так много, что они заполнили внутренние помещения кремлевских храмов доверху. Все это богатство погибло, когда Тохтамышу удалось путем вероломства ворваться в город (ТЛ, стр. 423.). Не случайно многие из сохранившихся памятников древнерусской литературы дошли до нас через Новгород, не подвергшийся монголо-татарскому разгрому. Находка в конце XVIII в. единственного списка "Слова о полку Игореве" наглядно свидетельствует, какие шедевры древнерусской литературы могли безвозвратно исчезнуть во время вторжений монголо-татар и насколько вследствие этого, вероятно, обеднены наши представления о древнерусской культуре домонгольского времени.

Ущерб, нанесенный литературе монголо-татарским вторжением, не ограничивался только уничтожением памятников письменности: изменился  и самый характер литературных произведений. На время пришло в упадок летописание, который, по словам, Д. С. Лихачева, сказался "прежде всего в полном прекращении летописной работы в целом ряде городов, либо целиком стертых с лица земли, как Старая Рязань, либо опустошенных и культурно обескровленных, как Владимир, Чернигов, Киев". Но и в тех центрах летописной работы, которые подверглись меньшему разорению, "летописание все же сужается, бледнеет, становится немногословным, лишается тех выдающихся политических идей и того широкого общерусского горизонта, которыми обладали русские летописи в XI и XII вв." (Д. С. Лихачев. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М. -Л., Изд-во АН СССР, 1947, стр. 280-281.).

Упадок пережили после монголо-татарского нашествия  и живопись, и прикладное искусство. О какой бы области материальной или духовной культуры ни шла речь - факты самым категорическим образом  опровергают порожденные далеко не научными соображениями суждения насчет мнимого культурного "превосходства" монголо-татарских завоевателей и  тем более насчет "особой миссии" Чингис-хана и его преемников, создавших "Евразию". Повсюду в Азии и Европе, куда приходили монголо-татарские завоеватели, они приносили смерть, разрушения, гибель культуры. И от того, что завоеватели пользовались при своих разрушениях заимствованными в Китае и у арабов совершенными средствами боевой техники и приемами организации войска, их разрушительная роль на завоеванных землях отнюдь не превращалась в организацию какой-то более высокой культуры. Монголо-татарское нашествие было страшным бедствием для русской культуры - это бесспорный исторический факт.

Оценивая тяжелые  последствия монголо-татарского вторжения  для русской культуры, А. С. Пушкин проницательно и точно сказал: "России определено было высокое  предназначение... Ее необозримые равнины  поглотили монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы; варвары не осмелились оставить у  себя в тылу порабощенную Русь и  возвратились на степи своего востока. Образующееся просвещение было спасено  растерзанной и издыхающей Россией... ". В примечании к этим словам Пушкин заметил: "но Европа в отношении  к России всегда была столь же невежественна, как и неблагодарна". "Татары не походили на мавров. Они, завоевав Россию, не подарили ей ни алгебры, ни Аристотеля" (А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. [в 9-ти томах], т. 5, стр. 177-178.).

Причинив огромный ущерб русской культуре, монголо-татарские  завоеватели были не в силах ее уничтожить; "... каковы бы ни были разрушения культуры - ее вычеркнуть из исторической жизни нельзя... никогда никакое  разрушение не доведет до того, чтобы  эта культура исчезла совершенно", - писал В. И. Ленин (В. И. Ленин. Седьмой экстренный съезд РКП(б) 6-8 марта 1918 г. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 46.). История русской культуры после монголо-татарского нашествия прекрасно подтверждает это ленинское положение.

Письменные и  вещественные источники убедительно  свидетельствуют, что велика была обрушившаяся на Русь катастрофа, но велики были и  силы русского народа, его жизнеспособность, его мужество и настойчивость, с  которыми преодолевал он тяжелое  разорение. В XIII-XIV столетиях, когда уровень производительных сил, свойственный феодальной стране, был неизмеримо более низким по сравнению с последующими временами, именно от физических усилий людей зависело восстановление хозяйства и всей материальной культуры. К этому обязательно надо прибавить и рост крепостнической эксплуатации, распространение подневольного труда. В этих условиях, подвергаясь постоянной опасности вторжений, не раз прерываясь ими и начинаясь заново, шел трудный процесс восстановления и дальнейшего развития материальной и духовной культуры Руси.