Страшные события 1237-1240 гг.

Страшные события 1237-1240 гг., когда была разрушена, разграблена, сожжена русская земля, обратились в пепел и прах прекрасные творения материальной и духовной культуры, когда погибли неисчислимые массы людей, а оставшиеся в живых либо были угнаны в далекий плен, либо разбежались по лесам, относятся к числу величайших катастроф мировой истории. С болью и горечью писал потрясенный этими событиями современник: "... множайша же братия и чада наша в плен ведени быша, села наши лядиною поростоша, и величество наше смерися; красота наша погыбе, богатство наше онем в корысть бысть, труд наш поганый наследоваша, земля наша иноплеменникам в достояние бысть... Несть казни, кая бы не преминала нас, и ныне беспрестани казнимы есмы" (Цит. по кн.: Е. В. Петухов. Серапион Владимирский, русский проповедник XIII века. СПб., 1888, стр. 25.).

Не всякому  народу довелось испытать внешний удар такой силы и продолжительности, какой приняла на себя Русь в середине и второй половине XIII столетия. Этим не ограничились беды русских земель - на два с половиной века установилось тяжкое иго завоевателей, которое, по меткому замечанию К. Маркса, "не только давило, оно оскорбляло и иссушало самую душу народа" (К. Marx. Secret diplomatic history of the eighteenth century. L., 1899.).

Вопрос о судьбах  Руси и ее культуры под игом монголо-татарских  завоевателей очень важен для  понимания большой и сложной  проблемы воздействия монголо-татар  на ход русской истории. Не случайно эта давным-давно поставленная в науке проблема и поныне привлекает внимание исследователей (См. Н. Я. Мерпер т, В. Т. Пашуто, Л. В. Черепнин. Чингис-хан и его наследие. ИСССР, 1962, № 5.). Существует точка зрения, согласно которой вообще вся история Руси резко делится на "домонгольскую" и "послемонгольскую", причем можно встретить суждения о том, что монголо-татары, усвоившие, в частности, китайскую культуру, оказали значительное и даже определяющее влияние на формирование и развитие Русского государства во главе с Москвой. Такую позицию пропагандирует и американский историк Г. В. Вернадский, автор обширного труда под названием "Монголы и Россия" (В 1953-1963 гг. эта книга была трижды издана Йельским университетом; рецензию на ее первое издание Н. Я. Мерперта и В. Т. Пашуто см. ВИ, 1955, № 8.).

Нетрудно убедиться, что эта точка зрения никак  не может быть принята за новейшее достижение науки - наоборот, она выдвинута  весьма давно.

Еще в начале XIX в. Н. М. Карамзин полагал, что хотя "нашествие  Батыево, кучи пепла и трупов, неволя, рабство толь долговременное, составляют, конечно, одно из величайших бедствий, известных нам по летописям государств, однако ж и благотворные следствия оного несомнительны". Эти "благотворные следствия" Н. М. Карамзин видел прежде всего в утверждении самодержавия ("Москва обязана своим величием ханам"), возвышении церкви благодаря льготам, полученным от завоевателей. Н. М. Карамзин считал, что "иго татар обогатило казну великокняжескую исчислением поголовной дани и разными налогами, дотоле неизвестными, собираемыми будто бы для хана, но хитростью князей обращенными в их собственный доход" (Н. М. Карамзин. История государства Российского. [Собр. соч. в 12-ти томах], т. 5. СПб., 1892, стр. 235, 233.).

Мнения о том, что русское "единодержавие зародилось во время татарского завоевания как  неизбежное последствие покорения  страны и обращения в собственность  завоевателя", держался Н. И. Костомаров (Н. И. Костомаров. Исторические монографии и исследования, т. XII. СПб., 1872, стр. 90.). "В России образцом служила восточная деспотия", - утверждал Б. Н. Чичерин, связывая происхождение московской государственной власти опять-таки с "татарским владычеством, которое, подчиняя народ внешнему игу, приучило его к покорности" (Б. Н. Чичерин. О народном представительстве. М., 1866, стр. 531.). Более осторожно отнесся к оценке влияния монголо-татар на формирование Русского государства К. Н. Бестужев-Рюмин, отвергавший мысль о происхождении царской власти от татарского завоевания и отмечавший лишь то, что "в администрацию вошло много восточного, особенно в финансовой системе; этого, кажется, нельзя отвергать, быть может, найдутся следы и в военном устройстве" (К. Бестужев-Рюмин. Русская история, т. 1. СПб., 1872, стр. 531.). Унаследованной от татар считал московскую финансовую организацию П. Н. Милюков, который вообще относил Московское государство не к "Западу", а к "Востоку" (П. Милюков. Очерки по истории русской культуры, изд. 6-е, ч. 1. СПб., 1909, стр. 165-167.).

Своеобразно оценивал влияние ига на образование Московского  государства А. Н. Пыпин: "страшное истребление населения, особливо городского, т. е. более развитого, и с этим материальное ослабление народа, а затем нравственная подавленность... упадок энергии... Эта нравственная беспомощность массы, между прочим, должна была облегчить объединение земель, которое предпринято было московскими князьями и исполнялось с малой разборчивостью" (А. Н. Пыпин. История русской литературы, т. 1. СПб., 1911, стр. 186.).

Полагая, что монголо-татары ускорили уже развивавшиеся в  стране социально-экономические процессы, М. Н. Покровский считал, что завоеватели  оказали весьма существенное влияние  на ход исторического развития России. Он разделял мнение, что монголо-татары впервые установили систему налогового обложения, ввели почтовую связь (См. М. Н. Покровский. Очерки истории русской культуры, т. 1. М., 1913, стр. 186-188.). Монголо-татары окончательно подорвали городскую свободу на Руси (См. М. Н. Покровский. Избранные произведения, кн. 3. Русская история в самом сжатом очерке. М., "Мысль", 1967, стр. 34.), создали гораздо более благоприятные, чем прежде, условия для возвышения церкви. В итоге М. Н. Покровский приходит к выводу о том, что "объединение Руси вокруг Москвы было на добрую половину татарским делом" (См. М. Н. Покровский. Избранные произведения, кн. 3. Русская история в самом сжатом очерке. М., "Мысль", 1967, стр. 34.).

Однако уже давно  было высказано и прямо противоположное  мнение об отсутствии прямой связи  между монголо-татарским игом и  образованием единого Русского государства. Весьма решительно настаивал на глубоких внутренних закономерностях возникновения  единого государства С. М. Соловьев. Начало этого процесса он относил ко второй половине XII в., что же касается монголо-татар, их влияние С. М. Соловьев считал незначительным: даже во время недолгого "присутствия баскаков мы не имеем основания предполагать большого влияния их на внутреннее управление, ибо не видим ни малейших следов такого влияния" (С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, кн. II, тт. 3-4. М., Соцэкгиз, 1960, стр. 489.). Упрочение московской великокняжеской власти С. М. Соловьев менее всего связывал с монголо-татарами: "Калита перезвал к себе митрополита, что было важнее всяких ярлыков ханских" (С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, кн. II, тт. 3-4. М., Соцэкгиз, 1960, стр. 453.).

Эту же точку зрения развивал В. О. Ключевский, так оценивший  процесс развития русской государственности  и вторжение монголо-татар: "Явления, которые мы наблюдаем в Суздальской земле после этого разгрома, последовательно и без перерыва развиваются из условий, начавших действовать еще до разгрома, в XII веке" (В. О. Ключевский. Сочинения. [В 8-ми томах], т. I, ч. 1. М., Госполитиздат, 1956, стр. 337.). "Ордынские ханы не навязывали Руси каких-либо своих порядков, - говорит В. О. Ключевский в другом месте, - довольствуясь данью, даже плохо вникали в порядок, там действовавший". Если он и связывал как-либо укрепление московской великокняжеской власти с монголо-татарским игом, то только в том смысле, что "власть хана была грубым татарским ножом, разрезавшим узлы, в какие умели потомки Всеволода запутывать дела своей земли. Русские летописцы не напрасно называли поганых агарян батогом божиим, вразумляющим грешников, чтобы привести их на путь покаяния. Всех удачнее пользовались этим батогом великие князья московские против своей братии" (В. О. Ключевский. УК. соч., т. 2, ч. 2, стр. 43.). Тут речь идет, как видим, не о том, что монголо-татары создали единую власть над страной и от них ее получили московские князья, а о совсем другом явлении - московские князья лишь использовали ордынских ханов в своих собственных интересах. Активной стороной выступают не завоеватели, а те, кто с ними борется. В полном соответствии с этим находится общий вывод В. О. Ключевского о том, что "Московское государство зарождалось в XIV веке под гнетом внешнего врага, строилось и расширялось в XV и XVI вв. среди упорной борьбы за свое существование на западе, юге и востоке" (В. О. Ключевский. УК. соч., т. 2, ч. 2, стр. 396. Н. Л. Рубинштейн неточно писал, что Ключевский следовал за Карамзиным и Чичериным в оценке влияния монголо-татарского ига на образование единого русского государства. (см. Н. Л. Рубинштейн. Русская историография. М., Госполитиздат, 1941, стр. 456); позиция В. О. Ключевского отличалась весьма существенным образом и была гораздо ближе к позиции С. М. Соловьева.). Многие другие ученые также пришли к выводу, что образование единого Русского государства и его строй нельзя считать порождениями монголо-татарского вторжения и ига. М. Ф. Владимирский-Буданов, например, назвал "антиисторическим" мнение о коренном разрыве между Московским государством и древней Русью; он писал, что "ни самое Московское государство, ни существенные его особенности действительно не созданы татарским завоеванием; между древней Русью и этим государством существует прямая связь преемственности", хотя и полагал, что "|0-летнее иго, отразившись на характере порабощенного населения, сообщило и государству некоторые частные черты азиатского строя". Но сколько-нибудь серьезное влияние монгольской государственности на Русь М. Ф. Владимирский-Буданов отвергал в принципе, так как законы монголов были вообще неизвестны на Руси (См. М. Ф. Владимирский-Буданов. Обзор истории русского права, изд. 3-е, доп. Киев - СПб., 1900, стр. 110-115.). Весьма ограниченным воздействие монголо-татар на русский государственный строй считал В. И. Сергеевич (См. В. И. Сергеевич. Вече и князь. Русское государственное устройство и управление во времена князей Рюриковичей. М., 1867, стр. 231.).

В начале XX в. были и такие исследователи, которые  сочли возможным уже совершенно абстрагироваться от вопроса о монголо-татарском  нашествии и иге при рассмотрении причин и условий формирования государства  во главе с Москвой, как это  сделал Н. А. Рожков (См. Н. А. Рожков. Происхождение самодержавия в России. М., 1906.). Как глубоко внутренний процесс "собирания власти" изучал образование единого Русского государства последний крупный дореволюционный исследователь этой проблемы А. Е. Пресняков (См. А. Е. Пресняков. Образование Великорусского государства. Пг., 1918.).

Таким образом, в  результате изучения проблемы монголо-татарского ига дореволюционная русская  наука в начале XX в. пришла в целом либо к полному отрицанию влияния монголо-татар на образование единого Русского государства, либо к признанию этого влияния лишь в частных сторонах процесса. Пожалуй, один М. Н. Покровский воскрешал давние позиции Н. М. Карамзина и настаивал на довольно глубоком воздействии монголо-татарского ига на ход русской истории, но и он считал образование единого Русского государства делом рук завоевателей лишь "наполовину" и видел в них, помимо всего прочего, фактор, сильно ускоривший развитие "туземных", как он выражался, процессов.

Сложнее обстояло дело с вопросом о влиянии монголо-татарских  завоевателей на русскую культуру и  о характере ее развития после  середины XIII в. Речь идет не о бесспорном факте громадного разорения страны и уничтожения произведений культуры, а о том, какие черты появились  в русской культуре после и  под влиянием монголо-татар. Большинство  писавших об этом вопросе связывало с монголо-татарами весьма отрицательные явления в культуре.

Еще В. Г. Белинский  считал, что "под татарским игом нравы грубеют; вводится затворничество женщин, отшельничество семейной жизни; тирания варварского ига монголов приучает земледельца к лености  и заставляет все делать как-нибудь, ибо он не знает, будут ли завтра принадлежать ему его хижина, его  поле, его жена, его дочь. Застой и  неподвижность, сделавшиеся с этого времени основным элементом исторической жизни старой Руси, тоже были следствием татарского ига. Итак, централизация и возвышение княжеской власти на степень государственности, с одной стороны; искажение нравов русско-славянского племени, с другой, - вот идея периода татарского ига... " (В. Г. Белинский. "История Малороссии" Николая Миркевича. [Рецензия]. Избранные философские сочинения, т. I. М., Госполитиздат, 1948, стр. 509-510.).

Революционные демократы  занимали ясную позицию в оценке монголо-татарского ига. А. И. Герцен писал: "Татары пронеслись над Россией  подобно туче саранчи, подобно урагану, сокрушающему все, что встречалось  на его пути... Именно в это злосчастное время, длившееся около двух столетий, Россия и дала обогнать себя Европе" (А. И. Герцен. О развитии революционных идей в России. Собр. соч. в 30 томах, т. VII. М., Изд-во АН СССР, 1956, стр. 158-159.). Н. Г. Чернышевский указывал также, что развитие цивилизации в России "всего сильнее задерживалось соседством хищнических азиатских орд: печенегов, половцев, татар" (Н. Г. Чернышевский. Непочтительность к авторитетам. Полн. собр. соч. в 15 томах, т. VII. М., Гослитиздат, 1950, стр. 703.).

Об "огрубении  нравов" писали К. Н. Бестужев-Рюмин (См. К. Бестужев-Рюмин. УК. соч., стр. 278.), М. Ф. Владимирский-Буданов (См. М. Ф. Владимирский-Буданов. УК. соч., стр. 442.) и другие. Д. И. Иловайский считал, что "восстановляя свое политическое могущество, русский народ во время долгой и тяжкой борьбы невольно усвоил себе многие варварские черты от своих бывших завоевателей. Это были не испанские мавры, оставившие в наследие своим бывшим христианским подданным довольно высоко развитую арабскую цивилизацию; это были азиатские кочевники, во всей неприкосновенности сохранившие свое полудикое состояние. Жестокие пытки и кнут, затворничество женщин, грубое отношение высших к низшим, рабское - низших к высшим, усилившиеся у нас с того времени, суть несомненные черты татарского влияния. Многие следы этого влияния сохранились в народном языке и в некоторых государственных учреждениях" (Д. И. Иловайский. История России, т. 2. М., 1884, стр. 472.).

По-другому оценивал степень воздействия монголо-татар  на русскую культуру Н. М. Карамзин. Хотя он и видел "благотворные следствия" ига в образовании власти московских князей, он решительно отверг мнение об определяющем влиянии монголо-татар  на русскую культуру: "Не татары выучили  наших предков стеснять женскую  свободу и человечество в холопском  состоянии, торговать людьми, брать  законные взятки в судах (что некоторые  называют азиатским обыкновением): мы все то видели у славян и россиян гораздо прежде. В языке нашем довольно слов восточных: но их находим и в других славянских наречиях; а некоторые особенности могли быть заимствованы нами от козаров, печенегов, ясов, половцев, даже от сарматов и скифов: напрасно считают оные татарскими, коих едва ли отыщется 40 или 50 в словаре российском" (Н. М. Карамзин. УК. соч., стр. 238.). Н. М. Карамзин отвергал влияние монголо-татар и на характер русского законодательства, хотя считал, что иго затормозило его развитие, как и "искусства ратного". Главная мысль Н. М. Карамзина относительно влияния монголо-татар на русскую культуру заключалась в том, что монголо-татары задержали, даже во многом остановили культурное развитие страны, но не изменили его характера: "... не ослепляясь народным самолюбием, скажем, что россияне сих веков в сравнении с другими европейцами могли по справедливости казаться невеждами; однако ж не утратили всех признаков гражданского образования и доказали, сколь оно живуще под самыми сильными ударами варварства" (Н. М. Карамзин. УК. соч., стр. 254.). И еще: "... россияне вышли из-под ига более с европейским, нежели азиатским характером. Европа нас не узнавала: но для того, что она в сии 250 лет изменилась, а мы остались как были" (Н. М. Карамзин. УК. соч., стр. 237.). Позиция Н. М. Карамзина совершенно определенна - монголо-татары задержали, частью остановили развитие русской культуры, но не изменили ее национального характера, влияние монголо-татар в области культуры было отрицательным.