Страшные события 1237-1240 гг.

Таким образом, и  те, кто видел более или менее  глубокие следы монголо-татарского влияния в русской культуре, и  те, кто отрицал наличие этих следов, сходились в одном - все считали  монголо-татарское иго явлением глубоко отрицательным для русской  культуры. Печальным исключением  оказалась позиция М. Н. Покровского, который в пафосе борьбы с дворянско-буржуазной историографией и стремлении опрокинуть все, что было ею сделано, приходил нередко  к удивительным заключениям. Он так  высказался насчет влияния монголо-татар  на русскую культуру: "Завоевание Руси татарами вовсе не было нашествием диких степняков на культурную земледельческую страну, как учил Соловьев, а было столкновением двух равноправных культур, при том неизвестно, какая была относительно выше" (М. Н. Покровский. Историческая наука и борьба классов, вып. П. М. -Л., Соцэкгиз, 1933. стр. 307.). Впрочем, М. Н. Покровский не ограничился одним намеком, а категорически возразил против "ходячего мнения, будто татарское нашествие было разгромом культурной страны дикими кочевниками" (М. Н. Покровский. Очерк истории русской культуры, ч. 1. М., 1913. стр. 186.). "Татары, - писал он, - даже XIII-XIV вв. вовсе не были "степными хищниками", а были довольно высоко организованным полуоседлым народом, а в области материальной культуры стоявшим выше своих русских противников (благодаря главным образом влиянию Китая, отчасти и арабов)" (М. Н. Покровский. Историческая наука и борьба классов, вып I. М. - Л., Соцэкгиз, 1933, стр. 280.). М. Н. Покровский утверждал, что монголо-татары имели "техническое превосходство" не только над ""оседлым человеком" Восточной Европы XIII в., но и над современным на селением тех мест" (М. Н. Покровский. Историческая наука и борьба классов, вып I. М. - Л., Соцэкгиз, 1933, стр. 185-187.).

Как видим, М. Н. Покровский занял самую крайнюю позицию  и ушел значительно дальше даже тех  буржуазных историков, которые хотя и склонны были видеть в монгольском  иге какие-то положительные явления  для государственного развития страны, но решительно отрицали возможность  плодотворного воздействия завоевателей на русскую культуру.

Впрочем, в зарубежной историографии возникло целое направление, которое прямо и откровенно заявило  о "прогрессивности" монголо-татарского воздействия на все стороны политического  и культурного развития России и  тем самым полностью порвало  со всеми результатами многолетнего труда русской исторической науки  в этом вопросе. Это литературно-философское  направление создано так называемыми "евразийцами", группой русских  белоэмигрантов в 20-х - начале 30-х гг. (Некоторые библиографические сведения о литературе "евразийцев" любезно сообщены автору В. В. Каргаловым.). К числу их принадлежали князь Н. С. Трубецкой (писавший также под псевдонимом "И. Р. "), С. Пушкарев, Э. Хара-Даван, Г. В. Вернадский и другие. "Евразийцы" с большой настойчивостью повторяли и пропагандировали старые мысли о решающем значении монголо-татарского ига для складывания русской государственности, укрепления церкви и православия. Они писали и о том, что "прилив свежей крови" создал условия для выращивания на Руси талантов и гениев, и делали другие подобные "глубокомысленные" заключения. Более или менее оригинальной была самая трактовка вопроса о некоей "Евразии" - особой исторической области, которая будто бы была поднята к жизни Чингис-ханом, создавшим огромную империю в Азии и пограничных с ней территориях Восточной Европы. От монголов, с Востока Русь получила государственность, из Византии унаследовала православие и таким образом, по мнению евразийцев, создалась специфическая государственная и культурная область, которая извечно противостояла Европе. Более того, монголо-татары, оказывается, "защищали Россию от Европы" (ЕВ, Берлин, 1927, т. 5, стр. 149.). Русское государство рассматривалось евразийцами как совершенно новое историческое явление, не имеющее почти ничего общего с Киевской Русью, которой управляли князья-варяги (напомним, что этот взгляд давно был уже оценен в русской литературе как "антиисторический"). Россия была не больше, не меньше как часть империи Чингис-хана, а потом - Золотой Орды, и вся ее история шла в теснейшей связи с историей Востока (Эта концепция была развита Н. С. Трубецким в книге "Наследие Чингиз-хана. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока". Берлин, 1925.).

Разрабатывая столь  своеобразную концепцию, евразийцы  исходили отнюдь не из данных исторической науки - все, что было сделано на протяжении XIX и в начале XX в. в изучении вопроса о монголах и Руси, решительно не согласовывается с их утверждениями. Евразийство было разновидностью антисоветской идеологии и политики. Подобно политикам и идеологам времен Николая I, они все еще надеялись, что для России революции, революционные учения и движения - явления случайные, принесенные с "гниющего Запада" и потому абсолютно чужеродные для "русского духа", замешанном на смиренном византийском православии, воспитанном крепкой монгольской государственной системой. Поэтому, по их мнению, большевизм, социалистическая революция в России и все, что с ними связано, - явления временные, неорганичные для этой страны. Более того, "освобожденная" от большевизма Россия, восстановившая свой "туранский психологический тип", свободный от всяких классов и классовой борьбы, должна стать надеждой на "успокоение" Европы, охваченной в 20-х гг. бурями классовых битв и революционных выступлений под влиянием Великой Октябрьской социалистической революции. Все это должно было поднять вес и придать видимость значительной силы русской белой эмиграции, надеявшейся толкнуть правящие круги стран Запада к новой интервенции против Советской России, восстановлению "Евразии" и тем самым к созданию в ее лице православно-деспотического оплота против революций в Европе.

Кроме того, евразийцам очень хотелось покончить с какими бы то ни было проявлениями материализма в науке, и их взгляды были воплощением  идеалистических представлений  о развитии общества в весьма откровенной  и даже полемически обостренной  форме ("общезначимых законов исторического  развития не существует"; "главным  двигателем в жизни человечества является этическая общность", а  главное - "противопоставление духовной культуры материализму, утверждение  религии основой культуры, отстаивание  интересов личности против гнета  коллектива, нации против нивелировки  интернационализма") (ЕВ, 1927, т. 5, стр. 121; ЕВ, 1925, т. 4, стр. 399, 393.). Так возникла в полном отрыве от данных науки ложная концепция относительно якобы определяющего влияния монголо-татар на русскую историю.

Тем не менее, концепция  эта оказалась весьма живучей. В  недавно переизданной работе "Монголы  и Русь" Г. В. Вернадский, правда, выступает  более осторожно и хочет даже примирить позиции тех, кто признавал  положительное значение монголо-татарского ига, и тех, кто его отрицал: "Очевидно, мы встречаемся здесь с пренебрежением к разным аспектам проблемы. Логически возможно отрицать позитивное влияние монгольских институтов на Русь и признавать значение монгольского влияния на развитие России, по большей части негативное" (G. Vегпadskу. The Mongols and Russia. L., 1953, p. 334.). Однако в целом работа выдержана в "классических" традициях евразийства - тут и стремление противопоставить "свободную" Киевскую Русь "тиранической" Московии, а "Восток" - "Западу", и показать, что власть московских князей была организована монголо-татарскими ханами, что судопроизводство и военное дело испытали большое влияние монголо-татар, еще больше оно сказалось на обычаях государева двора и дипломатическом этикете, что, наконец, московская аристократия вышла в значительной степени из среды монголо-татар и была тесно связана с ней. Г. В. Вернадский тщательно подобрал материал, долженствующий в совокупности произвести впечатление, будто со времени монголо-татарского вторжения Русь действительно изменила характер своего исторического развития и была частью сначала империи Чингис-хана, а потом Золотой Орды, в русле экономической, политической и культурной жизни которой и протекала долгое время русская история. Правда, Русь освободилась потом от монголо-татар, но это было достигнуто ценой "автократии и крепостничества", которыми "заплатил русский народ за национальную независимость" (G. Vегnadsky. Op. cit., p. 390.). Такое мнение не имеет ничего общего даже с данными дореволюционной русской исторической науки и поэтому его откровенно политическая сущность не нуждается в особом доказательстве.

Тезис об определяющем влиянии монголо-татар на русскую  государственность и культуру служит реакционным концепциям об извечной противоположности "Запада" и "Востока". Заключение Г. В. Вернадского вполне годится для тех сил, которые  хотели бы исторически обосновать "справедливость" агрессии против нашей страны, как  относящейся к "извечно отсталой культуре". Указанный тезис широко используется в идеологии антикоммунизма, настаивающего на том, что социалистическая революция есть не всеобщая закономерность, а лишь результат стечения обстоятельств  в отсталых странах. Мнение о якобы "определяющем влиянии" восточной  и особенно китайской культуры на русскую культуру XIII-XV вв. находится  в открытом противоречии с фактами, характеризующими процесс становления  и развития русской национальной культуры в период образования единого  Русского государства.

Всесторонний анализ влияния монголо-татарского нашествия  и ига на русскую государственность  и культуру представляет не только научную, но и важную общественно-политическую задачу науки. Не изолируя процесс развития русской культуры от культуры народов  Запада и Востока, мы обязаны раскрывать их взаимообогащающее воздействие, без которого не может быть историко-культурного процесса. Однако необходимо ясно видеть, что в основе развития всякой культуры, в том числе средневековой русской культуры, лежат прежде всего внутренние процессы, воздействовавшие на историко-культурный процесс и определявшие его характер. Внешние влияния должны быть оценены в соответствии с тем действительным значением как положительным, так и отрицательным, которые они имели в судьбах культуры данной страны.

Как известно, в  ходе исследования сложной проблемы образования централизованного  государства в советской историографии  выдвигались разные взгляды на социально-экономическую  основу этого процесса (Подробнее см. А. М. Сахаров. Проблема образования Русского централизованного государства в советской историографии. ВИ, 1961, № 9; Л. В. Черепнин. Образование Русского централизованного государства в XIV-XV веках, гл. 1. М., Соцэкгиз, 1960.). Однако в вопросе о влиянии монголо-татар на объединение русских земель и их культуру советские историки единодушны. Русское государство образовалось не благодаря монголо-татарам, а в борьбе с нашествием и игом; более того - сама эта борьба и необходимость обороны страны от внешних врагов ускорили объединительный процесс, стали его важным условием (На неразрывную связь объединения русских земель с борьбой против иноземного ига обратил внимание Ф. Энгельс в работах: "О разложении феодализма и возникновении национальных государств" и "К "Крестьянской войне"". См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, стр. 415-416; 418. В советской литературе проблема отношений Руси и монголо-татар исследована в работах: А. Н. Насонов. Монголы и Русь. (История татарской политики на Руси). М. -Л., Изд-во АН СССР, 1940; Б. Д. Грекови А. Ю. Якубовский. Золотая Орда и ее падение. М. -Л., Изд-во АН СССР, 1950.). Возникновение единого Русского государства было результатом внутренних процессов общественно-экономического развития (Анализ этих процессов см. Л. В. Черепнин. УК. соч.). Монголо-татарское нашествие и иго создали лишь специфические условия, в которых протекало объединение русских земель, но не вызвали к жизни самый объединительный процесс.

Объединительные тенденции  стали проявляться в русских  зем лях еще во второй половине XII - первой половине XIII в. Наиболее отчетливо они воплотились в политике владимиро-суздальских князей Андрея Юрьевича Боголюбского и его преемника Всеволода Юрьевича Большое Гнездо. Социально-экономические отношения того времени по состоянию источников трудно поддаются изучению, но в общих чертах характер объединительного процесса может быть прослежен. Его основой было развитие и укрепление феодальной земельной собственности, создававшей материальную и социальную опору княжеской власти; складывалась все более крепнувшая система феодальной иерархии, возглавляемая великим князем. Чем сильнее становились низшие слои этой иерархии - мелкие и средние феодалы, тем успешнее могла великокняжеская власть справляться с сепаратизмом крупных феодалов.

Важной опорой великих  князей были города, где образовывались иногда немалые денежные средства. Однако города Владимиро-Суздальской  Руси находились в сравнительно неблагоприятных  условиях. Удаленные от морских побережий, они располагались в глубине  континентальной страны и были гораздо  теснее связаны с сельскохозяйственной округой, нежели с внешними рынками. Владимиро-Суздальские города играли роль прежде всего укрепленных центров феодального властвования и этим отличались от тех городов, которые выросли на великом торговом пути "из варяг в греки". М. Н. Тихомиров с полным основанием писал, что "большинство городов Залесской земли возникло как местные центры, связанные с определенным округом", и что "они всегда имели характер местных городских центров, терявших свое значение очень быстро в связи с изменением политического соотношения сил" (М. Н. Тихомиров. Древнерусские города, изд. 2-е доп. и перераб. М., Госполитиздат, 1956, стр. 394.). Северо-восточные города еще не могли стать устойчивыми центрами экономических связей между разными частями русской земли, поэтому и объединительный процесс, начавшийся во второй половине XII в., протекал на чисто феодальной основе, в условиях, когда еще не было и не могло быть достигнуто экономического единства объединяемых территорий. Могущество владимирских князей покоилось прежде всего на перевесе их материальных сил над соперниками, который достигался ростом феодальных отношений, развитием феодального хозяйства. Но тот же феодальный порядок создавал возможность сохранения экономической и политической независимости крупных феодалов; параллельно развивались не только центростремительные, но и центробежные процессы.

Несколько иначе  складывались общественно-экономические  отношения на Северо-Западе; в Новгородско-Псковской  земле также господствовал и  укреплялся феодальный строй, но значительно большие, чем на Северо-Востоке, масштабы приобрели городские ремесло и торговля. Правда, городов в собственном смысле слова, как ремесленно-торговых центров, и здесь было немного, зато сами Новгород и Псков превратились в крупнейшие городские центры с высокоразвитым ремеслом, обширными торговыми связями. Здесь острее, чем где-либо в других городах, развертывалась классовая борьба; используя сильные народные движения, городская знать сумела добиться резкого ограничения княжеской власти. Уже в середине XII столетия в Новгороде установился своеобразный политический строй феодальной республики. Новгородская республика в начале XIII в. отстояла свою независимость от посягательств владимиро-суздальских князей. Новгород - крупнейший и наиболее развитой русский город - в начале XIII в. оказался силой, препятствовавшей объединению страны под властью Владимира. Рост города, укрепление его экономики были использованы местной знатью для укрепления своих политических позиций и сопротивления великокняжеской власти.

Еще в 1223 г. монголо-татары нанесли жестокое поражение дружинам южнорусских князей на р. Калке, а  в конце 1237 г. несметные орды хана Батыя начали опустошительное движение по землям Северо-Восточной Руси. Разорив  и уничтожив ее города и деревни  зимой 1237-1238 гг., монголо-татары в 1239-1240 гг. предприняли новый поход. Главный  удар был нанесен южнорусским  землям. После ожесточенного сражения пала древняя столица Руси - Киев. Дальнейший путь монголо-татар лежал  на Запад, но ослабленные нигде еще  не встречавшимся им таким упорным, героическим сопротивлением, как  на Руси, они остановили вскоре свое движение. Страны Центральной и Западной Европы были спасены от страшного  вторжения ценой великих жертв, принесенных Русью.

События 1237-1240 гг. были едва ли не самыми трагическими в многовековой истории русского народа. Скупые сообщения  летописей об ужасах монголо-татарского нашествия пополнились теперь материалами  археологических раскопок. Следы  пожаров, останки людей, погибших в  уличных боях и задавленных под  обломками рухнувших зданий, массовые погребения многочисленных жертв в Старой Рязани, Киеве и других городах безмолвно и неопровержимо свидетельствуют о страшной катастрофе, разразившейся над русскими землями.

С 50-х гг. XIII в. на Руси установилась система монголо-татарского владычества. Монголо-татарские чиновники  составили "число", переписав население  страны и обложив его тяжелой  данью в пользу завоевателей. На Руси появились жестокие баскаки, собиравшие эту дань и чинившие насилия над  населением. Русские князья были поставлены в зависимость от ханов и были вынуждены ездить на поклон в далекие  ханские столицы, где произвол завоевателя  решал - вернется ли князь с ханским  пожалованием и ярлыком на княжение или погибнет, обвиненный соперниками  в тяжких преступлениях перед  могущественными властителями. Нередко  на Русь либо для поддержки одного князя против другого, либо для подавления сопротивления игу отправлялись новые монголо-татарские полчища, и опять пылала в пожарах русская земля, гибли люди, уничтожались здания, фрески, книги.

250 лет тяготело  над Русью тяжкое монголо-татарское  иго, и еще 200 лет после его  свержения Россия вела тяжелую  борьбу с набегами турецко-татарских  завоевателей, опиравшихся на еще  доживавшие остатки некогда могущественной  Золотой Орды. Эти нашествия отсталых, но сильных своей многочисленностью  завоевателей с Востока, изнурительная  борьба с ними на протяжении  почти половины тысячелетия - всего русского средневековья  - оставили тяжелый след в истории  России. "Каждый раз, - отмечал Ф. Энгельс, - когда завоевателем является менее культурный народ, нарушается, как само собой понятно, ход экономического развития и подвергается уничтожению масса производительных сил" (Ф. Энгельс. Анти-Дюринг. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т 20 стр. 188.).