История России

Особенно велик вклад  в развитие русской музыки М.И. Глинки. Оперы «Жизнь за царя» (впоследствии на советской сцене она шла  под названием «Иван Сусанин») и «Руслан и Людмила» сразу же поставили Глинку, по выражению Чайковского, в ряд с крупнейшими композиторами мира. Но если первая из них имела громкий успех, то вторую публика встретила холодно.

«Создает музыку народ, а  мы, художники, только аранжируем ее»  – утверждал Михаил Иванович. Наверное поэтому, «Камаринская»,  «Арагонская  хота»,  «Ночь в Мадриде», удивительные романсы («Я помню чудное мгновенье...») были столь популярны и в России и за ее пределами.

Пушкинские сюжеты легли  в основу опер «Русалка» и «Каменный  гость» А.С. Даргомыжского. «Русалка»  встретила холодный прием у столичной  публики. «Большинство наших любителей  и газетных писак не признает во мне вдохновенья, – писал огорченный композитор. – Рутинный взгляд их ищет льстивых для слуха мелодий, за которыми я не гонюсь. Я не намерен низводить для них музыку для забавы. Хочу, чтобы звуки прямо выражали слово. Хочу правды».

Благородную задачу распространения  классической музыки взяло на себя  столичное Филармоническое общество. Благодаря его инициативе петербургские  ценители музыки могли слушать произведения Гайдна, Моцарта, Баха. Впервые прозвучали в Петербурге некоторые партитуры  Бетховена. Громадным успехом пользовались в русской столице композиторы  Ф. Лист и Г. Берлиоз.

В XIX в., наряду с потрясающим  развитием литературы, наблюдается  и ярчайшие взлеты музыкальной культуры России, причем музыка и литература находятся во взаимодействии, что  обогащает те или иные художественные образы. Если, например, Пушкин в своей  поэме "Руслан и Людмила" дал  органическое решение идеи национального  патриотизма, найдя для ее воплощения соответствующие национальные формы, то М. Глинка обнаружил в волшебно-сказочном  героическом сюжете Пушкина новые, потенциальные варианты - его опера  вырастает изнутри до многонациональной  музыкальной эпопеи. Ее герои из патриархальной Руси попадают в мир  Востока, их судьбы сплетаются с магией северного мудреца Финна. Здесь  пушкинский сюжет переосмысливается  в сюжет драмы, опера Глинки - прекрасный пример воплощения той гармонии равнодействующих сил, которая фиксируется в сознании музыкантов как "руслановское" начало, т. е. романтическое начало.

находили выражение романтический  пафос, зовущий к борьбе, стремление подняться над "обыденностью жизни".

Становление «Теории  официальной народности»:

Выдвинутая С.С. Уваровым в начале 30-х гг. XIX в. триада «православие, самодержавие, народность» привлекала и продолжает привлекать внимание многих исследователей

На рубеже 30 - 40-х годов  происходит заметное оживление идейной  жизни русского общества. К этому  времени уже четко обозначились такие течения и направления  русской общественно-политической мысли, как охранительное, либерально-оппозиционное, и положено начало формированию революционно-демократического течения.

Идейным выражением охранительного направления была так называемая теория "официальной народности". Принципы ее были кратко сформулированы в 1832 г. С. С. Уваровым (с 1833 г. - министр  народного просвещения "православие, самодержавие, народность). Однако основные положения ее были изложены еще раньше, в 1811 г., Н. М. Карамзиным в его "Записке  о древней и новой России". Этими идеями проникнуты коронационный  манифест Николая I от 22 августа 1826 г. и  последующие официальные акты, обосновывавшие необходимость для России самодержавной формы правления и незыблемость крепостнических порядков. Уваров добавил лишь понятие "народность".

Надо сказать, что за "народность" выступали все направления русской  общественной мысли - от реакционной  до революционной, вкладывая в это  понятие совершенно различное содержание. Революционное рассматривало "народность" в плане демократизации национальной культуры и просвещения народных масс в духе передовых идей, видело в народных массах социальную опору  революционных преобразований. Охранительное  направление в условиях роста  национального самосознания русского народа тоже апеллировало к "народности"; оно стремилось представить самодержавно-крепостнический  строй якобы соответствующим "народному  духу". "Народность" трактовалась как приверженность народных масс к "исконно русским началам" самодержавию и православию. "Официальная народность" являлась формой казенного национализма. Она спекулировала на темноте, забитости, религиозности и наивном монархизме широких масс, в первую очередь  крестьянства, стремилась укрепить их в его сознании. Вместе с тем "официальная  народность" рассматривалась самим  ее автором С. С. Уваровым как "последний  якорь спасения", "умственная плотина" против проникновения с Запада и  распространения в России "разрушительных" идей.

Социальная задача "официальной  народности" заключалась в том, чтобы доказать "исконность" и "законность" крепостничества  и монархического правления. Крепостное право объявлялось "нормальным" и "естественным" социальным состоянием, одним из важнейших устоев России, "древом, осеняющим церковь и  престол". Самодержавие и крепостничество  назывались "священными и неприкосновенными". Патриархальная, "спокойная", без  социальных потрясений Россия противопоставлялась "мятежному" Западу. В этом духе предписывалось писать литературные и  исторические произведения, этими принципами должно было быть пронизано и все  воспитание.

Главным "вдохновителем" и "дирижером" теории "официальной  народности", несомненно, был сам  Николай I, а министр народного  просвещения, реакционные профессора и журналисты выступали в роли усердных ее проводников. Основными "толкователями" теории "официальной народности" являлись профессора Московского университета - филолог С. П. Шевырев и историк  М. П. Погодин, журналисты Н. И. Греч и  Ф. В. Булгарин. Так, Шевырев в своей  статье "История русской словесности, преимущественно древней" (1841) высшим идеалом считал смирение и принижение личности. По его утверждению, "тремя  коренными чувствами крепка наша Русь и верно ее будущее": это "древнее  чувство религиозности"; "чувство  ее государственного единства" и "осознание  нашей народности" как "мощной преграды" всем "искушениям", которые  идут с Запада. Погодин доказывал "благодетельность" крепостничества, отсутствие в России сословной вражды и, следовательно, отсутствие условий  для социальных потрясений. По его  представлению, история России хотя и не имела такого разнообразия крупных событий и блеска, как западная, но она была "богата мудрыми государями", "славными подвигами", "высокими добродетелями". Погодин доказывал исконность в России самодержавия, начиная с Рюрика. По его мнению, Россия, приняв христианство от Византии, установила благодаря этому "истинное просвещение". С Петра Великого Россия должна была многое заимствовать от Запада, но, к сожалению, заимствовала не только полезное, но и "заблуждения". Теперь "пора возвратить ее к истинным началам народности". С установлением этих начал "русская жизнь наконец устроится на истинной стезе преуспеяния, и Россия будет усваивать плоды цивилизации без ее заблуждений".

Теоретики "официальной  народности" доказывали, что в  России господствует наилучший порядок  вещей, согласный с требованиями религии и "политической мудрости". Крепостное право хотя и нуждается  в улучшении, но сохраняет много  патриархального (т. е. положительного), и хороший помещик лучше охраняет интересы крестьян, чем они смогли бы сделать это сами, а положение  русского крестьянина лучше положения  западноевропейского рабочего.

Кризис этой теории наступил под влиянием военных неудач в  годы Крымской войны, когда несостоятельность  николаевской политической системы  стала ясна даже ее приверженцам (например, М. П. Погодину, который выступил с  критикой этой системы в своих "Историко-политических письмах", адресованных Николаю I, а  затем Александру II). Однако рецидивы "официальной народности", попытки  взять ее на вооружение, подчеркнуть "единение царя с народом", предпринимались  и позднее - в периоды усиления политической реакции при Александре III и Николае II.

В конечном счете "официальной  народности" не удалось поработить людей духовно, несмотря на мощную поддержку  со стороны правительства. Вопреки  ей и всей мощи репрессивного аппарата, цензурных гонений шла огромная умственная работа, рождались новые  идеи, разные по своему характеру, как, например, идеи славянофильства и  западничества, которые тем не менее  объединяло неприятие николаевской политической системы.

Славянофилы - представители  либерально настроенной дворянской интеллигенции. Учение о самобытности и национальной исключительности русского народа, его мессианской предопределенности, неприятие им западноевропейского  пути социально-политического развития, даже противопоставление России Западу, защита самодержавия, православия, некоторых  консервативных, точнее, патриархальных общественных институтов сближали их с представителями "официальной  народности". Однако славянофилов никоим образом нельзя смешивать с представителями  этого идейного направления. Славянофильство - оппозиционное течение в русской  общественной мысли, и в этом смысле оно имело больше точек соприкосновения  с противостоящим ему западничеством, нежели с теоретиками "официальной  народности". Славянофилы выступали  за отмену крепостного права сверху и проведение других, буржуазных по своей сущности, реформ (хотя субъективно славянофилы выступали против буржуазного строя, особенно западноевропейского образца, с его "язвой пролетариатства", падением нравов и прочими отрицательными явлениями). В области суда, администрации, ратовали за развитие промышленности, торговли, просвещения, не принимали николаевскую политическую систему, выступали за свободу слова и печати. Но противоречивость взглядов славянофилов, сочетание в их воззрениях прогрессивных и консервативных черт до сих пор вызывают споры об оценке славянофильства. Следует также иметь в виду и то, что среди самих славянофилов не было единства мнений.

Исходной датой славянофильства  как идейного направления в русской  общественной мысли следует считать 1839 год, когда два его основоположника, Алексей Хомяков и Иван Киреевский, выступили со статьями: первый - "О  старом и новом", второй - "В  ответ Хомякову", в которых  были сформулированы основные положения  славянофильской доктрины.

Термин "славянофилы", по существу, случаен. Это название им было дано их идейными оппонентами - западниками в пылу полемики. Сами славянофилы первоначально открещивались  от этого названия, считая себя не славянофилами, а "русолюбами" или "русофилами", подчеркивая, что их интересовали преимущественно  судьба России, русского народа, а не славян вообще. А. И. Кошелев указывал, что их скорее всего следует именовать "туземниками" или, точнее, "самобытниками", ибо основная их цель состояла в  защите самобытности исторической судьбы русского народа не только в сравнении  с Западом, но и с Востоком. Для  раннего славянофильства (до реформы 1861 г.) не был характерен также и  панславизм, присущий уже позднему (пореформенному) славянофильству. Славянофильство  как идейно-политическое течение  русской общественной мысли сходит со сцены примерно к середине 70-х  годов XIX в.

Славянофилы справедливо  обижались, когда оппоненты называли их ретроградами, якобы зовущими Россию назад. К. Аксаков писал: "Разве  славянофилы думают идти назад, желают отступательного движения? Нет, славянофилы  думают, что должно воротиться не к  состоянию древней России (что  значило бы окостенение, застой), а  к пути древней России. Славянофилы  желают не возвратиться назад, но вновь  идти прежним путем, не потому, что  он прежний, а потому, что он истинный". Поэтому неверно считать, что  славянофилы призывали вернуться  к прежним допетровским порядкам. Наоборот, они звали идти вперед, но не по тому пути, который избрал Петр I, внедрив западные порядки и  обычаи. Славянофилы приветствовали блага современной им цивилизации - рост фабрик и заводов, строительство  железных дорог, достижения науки и  техники. Они нападали на Петра I не за то, что он использовал достижения западноевропейской цивилизации, а  за то, что он "свернул" развитие России с ее "истинных" начал. Славянофилы  вовсе не считали, что будущее  России в ее прошлом. Они призывали  идти вперед по тому "самобытному" пути, который гарантирует страну от революционных потрясений. А путь, избранный Петром I, по их мнению, создавал условия для таковых потрясений. Они считали крепостное право также одним из "нововведений" (хотя и не западным) Петра I; выступали за его отмену не только из экономических соображений, но и как крайне опасное учреждение в социальном смысле. "Из цепей рабства куются ножи бунта", - говорили славянофилы. В 1849 г. А. И. Кошелев даже задумал создать "Союз благонамеренных людей" и составил программу "Союза", предусматривавшую постепенное освобождение крестьян с землей. Эту программу одобрили все славянофилы.

Правительство настороженно относилось к славянофилам: им запрещали  демонстративное ношение бороды и русского платья, некоторых из славянофилов за резкость высказываний сажали на несколько месяцев в  Петропавловскую крепость. Все попытки  издания славянофильских газет  и журналов немедленно пресекались. Славянофилы подвергались гонениям в условиях усиления реакционного политического  курса под влиянием западноевропейских революций 1848 - 1849 гг. Это заставило  их на время свернуть свою деятельность. В конце 50-х - начале 60-х годов А. И. Кошелев, Ю. Ф. Самарин, В. А. Черкасский - активные участники в подготовке и проведении крестьянской реформы.

Западничество, как и славянофильство, возникло на рубеже 30 - 40-х годов XIX в. Московский кружок западников оформился  в 1841 - 1842 гг. Современники трактовали западничество  очень широко, включая в число  западников вообще всех, кто противостоял в своих идейных спорах славянофилам. В западники наряду с такими умеренными либералами, как П. В. Анненков, В. П. Боткин, Н. Х. Кетчер, В. Ф. Корш, зачислялись  В. Г. Белинский, А. И. Герцен, Н. П. Огарев. Впрочем, Белинский и Герцен сами называли себя "западниками" в  своих спорах со славянофилами.