История образования русской церкви конца X – XII в

      Свидетелями такого роста судебного ведомства  церкви служат памятники русского церковного права, начиная с церковных Уставов св. Владимира и кн. Ярослава.⁸⁴

      Как показывают существующие списки Устава, это были такого рода преступления, которые не считались преступлениями в языческой Руси: таковы различные нарушения христианских правил семейной жизни, плотской нравственности, уважения к святыне, вера в чародеяния и т.п. Все эти пороки епископы начали преследовать независимо от светской власти в силу своих пастырских обязанностей и прав, но князь Владимир, близко принявший к сердцу интересы христианства, и сам взглянул на все эти деяния с христианской точки зрения, как на преступления, и, по заведенному обычаю, обложил их пошлинами, оставив и дела и пени в ведении епископов, ни мало не нарушая тем материальных интересов гражданских судей, область которых осталась незатронутой.

      С течением времени первоначальная сфера епископского суда стала расширяться. Усиленный шаг в этом направлении был сделан специально для митрополичьей области при князе Ярославе.

      Устав Ярослава представляет собой довольно обширный и скрупулезный список преступлений против христианской нравственности, подлежащих суду митрополита и обложенных каждый определенной денежной пеней в его пользу. Некоторые из этих преступлений считаются настолько строго-духовными, что наказываются только епитимией, а другие, напротив, настолько преступлениями церковно-гражданскими, что судятся совместным судом митрополита и князя и оплачиваются двойной пошлиной в пользу того и другого. Здесь суду митрополита подчиняются различные виды суеверий, грехов против плотской нравственности, драк, обид, краж и т.п.

      Таким образом, церковные уставы князей Владимира  и Ярослава, хотя и покрылись от долгого практического употребления их разновременными и позднейшими наслоениями, тем не менее содержат в своем составе первоначальную подлинную основу. Уставы Владимира и Ярослава по преимуществу говорят о том, как расширились границы церковного суда к концу домонгольского периода, так что более точным показателем постепенности этого расширения служит позднейшая по их происхождению грамота по данному вопросу Ростислава Мстиславича князя Смоленского, написанная им в 1150 г. для своей епископии. Из нее становится понятным, что в половине XII в. суду епископов, отчасти совместному с судом княжеским, подлежали следующие дела:

      1. о разводе;

      2. о двоеженстве;

      3. о браках в недозволенных степенях родства;

      4. об умычке девиц;

      5. о колдовстве;

      6. о драках между женщинами.⁸⁵

      С большой быстротой распространилось право епископского суда не на всех мирян по некоторым делам гражданского характера, а – на некоторых людей по всем делам, не только церковным, но и гражданским. Именно потому, что лица этой последней категории составили собственное ведомство церкви: «людей церковных, богадельных». По Уставу Владимира сюда принадлежали:

      1. монашествующие, черное духовенство и белое с семействами;

      2. миряне, служившие церкви — просвирни,  лекаря (в новгородской грамоте Всеволода Мстиславича «свещегас», то есть церковный прислужник);

      3. люди убогие и вообще призреваемые  церковью — странники (лечец,  хромец, вдовица, задушный человек, то есть холоп, пожертвованный церкви господином в услужение на помин души).⁸⁶

      Так обстояло дело с судебными правами русской иерархии.

      Частная чисто церковная законодательная деятельность русской церкви не представляла никакой канонической коллизии с ее зависимостью от Константинопольского патриарха. Всякая митрополия, даже всякая епископия имеет в известных пределах право и нужду законодательствовать для благоустроения церковной жизни внутри себя. Русская церковь не могла в домонгольское время не создать для себя своих собственных узаконений, тем более что это было время ее первоначального устройства. Но благодаря, вероятно, устному способу законодательства, немногое было записано и еще менее сохранилось до нашего времени.

      Характер  официальных законодательных документов имеют только два памятника: «Правило церковное вкратце» митрополита Иоанна II († 1089 г.) и краткое постановление Новгородского архиепископа Илии (1165-1186 гг.), сделанное им совместно с белгородским епископом.⁸⁷

      Первый  памятник написан митрополитом Иоанном в ответ на вопросы черноризца Иакова на греческом языке, как показывают отрывки греческого текста «Правила», найденные А.С. Павловым в Одессе и Венеции. Наставления митрополита Иоанна касаются вопросов веры и богослужения, жизни духовенства, дел семейных и отношений к иноверцам. Тон постановлений «Правила» повелительный и за проступки указываются наказания не только духовные, но иногда и телесные.

      Краткое постановление Новгородского архиепископа Илии касается многих пунктов пастырской практики.

      Все другие канонические памятники Киевского  периода принадлежат к разряду произведений частных лиц, хотя некоторые из них имели, вероятно, на практике значение действующих законов.

      Таково  знаменитое «Вопрошание Кириково», помещенное в Новгородской кормчей XIII века.⁸⁸ «Вопрошание» имеет вопросно-ответную форму и распадается на три отдела: вопрошание Кириково, Савино и Ильино, то есть принадлежит трем лицам, обращавшимся с каноническими вопросами к современному им новгородскому епископу Нифонту (1130-1156 гг.) и к некоторым другим авторитетам. Практическое употребление имел, по всей видимости, и так называемый «Устав белеческий» (то есть для мирян), приписанный Е.Е. Голубинским митрополиту Георгию (ок. 1070 г.).

      Княжеские узаконения по церковным делам имели важное значение для русской церкви, так как полагали начало материальному обеспечению иерархии. На Руси христианство введено было государственной властью. Никакой паствы, добровольно расположенной содержать церковную иерархию на первых порах не было. Поэтому забота о материальном обеспечении духовенства падала на государственную власть с необходимостью.

      Основной статьей архиерейского обеспечения сразу же явилась государственная привилегия на десятину от княжеских доходов. Летопись прямо говорит о даровании при св. Владимире десятины только Киевскому Богородичному храму.⁸⁹ Практика домонгольского периода и прямые свидетельства всех подлинных и интерполированных документов того времени делают несомненным, что тем же св. Владимиром установлена десятина и для всех епископий.

      Определяя десятину церкви св. Богородицы, Владимир, по словам летописи, выразился так: «даю церкви сей от именья моего и от град моих десятую часть»⁹⁰, то есть дарованная жертва назначалась, во-первых, из личных имений князя и, во-вторых, из его государственных сборов.

      В 1137 г. новгородский князь Святослав Ольгович издал грамоту с специальной целью определения для своего епископа десятины и засвидетельствовал в ней, что дедами и прадедами его назначена епископам десятая часть «от даней и от вир и продаж, что входит в княж двор всего»; то есть решительно от всех составных частей княжеских доходов. «Дани» — прямые налоги, «виры» — судебные штрафы и пошлины; «продажи» — торговые барыши, потому что торговля – существенно характеризующее древнерусского князя занятие.

      С течением времени удельные князья, вместе с ослаблением своей зависимости от Киева, внесли ограничения в размеры епископской десятины. Так, например, Ростислав Мстиславич очень сильно уменьшил десятину для своей Смоленской епископии. Он снял совершенно со счетов и торговые и судебные доходы и даже главный вид дани - полюдье, и выделил десятину епископам только из остальных сортов податей. «Се даю», пишет он в своей грамоте 1150 г., «святей Богородице и епископу десятину от всех даней смоленских, что ся в них сходит чистых кун, кроме продажи и кроме виры и кроме полюдья».⁹¹ О десятине из личных имений после св. Владимира уже нигде не упоминается.

      Порядок получения десятины епископами был таков. Десятина состояла из трех частей: княжеские имения, денежная десятина и дань. Третью часть десятины — с даней или податей поручено было епископам собирать самим. Для этой цели со стороны князей делались соответствующие

распоряжения  и вычисления и выдавались епископам  окладные оброчные росписи, по которым те и производили сборы. Образцы таких росписей есть в названных грамотах князей Ростислава Смоленского и Святослава Новгородского.

      Другой  статьей епископского обеспечения явились недвижимые имущества. Получались они, главным образом, путем пожертвований со стороны князей, а затем, вероятно, и путем покупок, как на церковные суммы, так и на личные, когда епископы были богатыми.

      Князья  приписывали к епископиям земли, села, целые города. Так, Ростислав Мстиславич в своей грамоте отчисляет смоленской епархии два села и несколько других земельных угодий. Андрей Боголюбский дал своей кафедральной Успенской церкви «слободы купленыя и с даньми и села лепшая» (1158 г.); последние называются под 1176 г. «городами».⁹²

      Церковное землевладение того времени можно  представлять в двояком виде: или а) оно ограничивалось усадебной формой хозяйства в виде фермерства, причем работы исполнялись холопами, или наймитами, или б) на землю садились арендаторы-крестьяне и тем полагалось начало церковному владению населенными вотчинами, которое так пышно расцвело

в последующий  московский период. Из документов несомненно только первое. Вот как описываются пожертвованные смоленской епископии именья в грамоте 1150 г.: «село Дросенское со изгои и с землею; село Ясенское с бортником и с землею и с изгои; земля в Погоновичах Моншинская; озера Никоморская и с сеножатиями... на Сверковых лугах сеножати; озеро Колодарское, в Смоленске на горе огород с капустником и с женою и детьми; за рекою тетеревник с женою и детьми».⁹³

      Таким образом, политическое усиление древнерусских земель в XI–XII вв. шло параллельно с превращением епископских кафедр и монастырей в земельных собственников, самостоятельные хозяйственные организмы, потенциально автономные также в своей деятельности.

      Особенно  важное и определяющее для нового положения церкви нововведение XII в. представляла собой ее земельная  собственность, которая приближала церковные организации в экономическом отношении к другим феодалам – боярству и самим князьям. Это приводило к тому, что интересы церковных организаций, с одной стороны, теснее переплетались с жизнью столиц феодальных княжеств, а с другой – могли расходиться с интересами княжеской власти в неконфессиональной сфере.

      Следы таких конфликтов есть в источниках. Например, после смерти Андрея Боголюбского князья Ростиславичи конфисковали имения владимирской церкви Богородицы, данные ей Андреем, как говорит летописец, «слушая бояр, а бояре учили  их на многое имение», но после изгнания Ростиславичей Михалком Юрьевичем имения были возвращены.⁹⁴ Здесь, в боярской Суздальской земле, экономический конфликт был, следовательно, между богатым городским собором, собственником сел и ценностей, с одной стороны, и не менее богатым местным боярством — с другой, и выразителями интересов последнего выступили молодые князья.

      Такие конфликты на почве церковных имений были характерны не только для Северо-Восточной Руси — летописание сохранило некоторые из многочисленных фактов. Подобное столкновение известно и в Смоленске, летописание которого до нас почти не дошло, по внелетописному источнику — Житию Авраамия Смоленского.⁹⁵ Смоленский епископ Лазарь, находившийся на кафедре в первой четверти XIII в., должен был оставить ее после конфликта, возникшего из-за какого-то ущерба, который княжеская власть, вероятно, нанесла церкви, как это можно заключить по словам агиографа: «Сей бо деяше ради бога оставил епископью свою и за многия обидения святых церквей, иже обидят властели, отъимающе чюжая без правды»⁹⁶.

     Таким образом, условия возникновения  церковной организации на Руси по инициативе княжеской власти и с  ее материальной помощью, существование  в течение первого столетия на средства князя придали ее отношениям с государственной властью особый характер. Этому зависимому положению церкви способствовал, конечно, и тот образец, каким было отношение императорской власти и церкви в Византии.

     Экономическая самостоятельность церковных организаций  в пору феодализма на Руси способствовала выявлению несовпадений и даже противоречий интересов, и это было распространенным явлением.