Другим
долговременным следствием первого
пятилетнего плана стали структура
и способ управления промышленностью.
Управление растущей промышленностью
было передано из BCHX централизованным
министерствам. В 1932 г. их было три; к 1939
г. их стало уже двадцать, а к 1948
г. насчитывалось тридцать два министерства.
Столь неудержимый рост дал Сталину
возможность с особенной силой
развернуть свое попечительство, особенно
над специально подготовленными
для работы в новых структурах
новыми „красными специалистами".
Более того, партийные секретари
на местах обнаружили, что теперь они
полностью зависят от производственных
показателей крупнейших предприятий
их регионов. Успех состоял не в
том, чтобы просто выполнить план,
но, чтобы перевыполнить его —
достичь этой цели секретари были
готовы любой ценой.
После
того, как местоположение проекта
было определено, первостепенной задачей
становилась борьба за „перевыполнение"
плановых показателей. Ради этого в
жертву приносилось все — здоровье,
безопасность людей и интересы других
секторов экономики. Нехватка рабочих
рук и материалов постоянно приводила
к возникновению непредвиденных
ситуаций.
Заявление
апрельского (1928 г.) пленума ЦК о раскрытии
на шахтах Донбасса организованного
«буржуазными специалистами» саботажа
знаменовало собой конец начавшегося
в 1921 г. периода привлечения на сторону
советской власти опытных специалистов
— выходцев из старой интеллигенции.
В постановлении содержался, с
одной стороны, призыв к усилению
бдительности по отношению к специалистам,
а с другой — призыв к массовому
выдвижению на ответственные посты
рабочих. В 1928 г. огромное большинство
специалистов на предприятиях и в
государственных учреждениях все
еще состояло из представителей дореволюционной
интеллигенции. И лишь ничтожно малая
часть из них (2%) были членами партии.
Смысл Шахтинского дела, организованного
как раз накануне принятия пятилетнего
плана, становился совершенно ясным: скептицизм
и безразличие по отношению к
великому делу, предпринятому партией,
неизбежно ведут к саботажу. Сомнение
уже означало предательство. В 1928—1931
гг. была развернута широкая кампания
против «буржуазных специалистов».
На протяжении 1928—1929 гг. тысячи сотрудников
Госплана, ВСНХ, Народного комиссариата
земледелия, ЦСУ, Народного комиссариата
финансов были изгнаны под предлогом
правого уклона (чересчур мягкое налогообложение
кулаков и нэпманов) или принадлежности
к чуждому классу (оказалось, что
80% высшего руководства из финансовых
органов служили еще при старой
власти). Общее число взятых под
контроль служащих за четыре года составило
1256 тыс. человек и 138 тыс. из них (11%) были
отстранены от выполнения служебных
обязанностей (23 тыс. из числа отстраненных
были причислены к «первой категории»
— «враги советской власти) и
лишены гражданских прав. До 1933 г. было
отстранено еще около 153 тыс. служащих.
Введение
нового законодательства на предприятиях
положило конец разделению власти между
«красным» генеральным директором
(обязательно членом партии, но, как
правило, неквалифицированным: в 1929 г.
89% «красных» директоров имели только
начальное образование) и техническим
директором («буржуазным специалистом»).
Управленческий треугольник, состоявший
из секретаря парткома, «красного»
директора и председателя профкома,
упразднялся. Отныне вся власть на предприятии
принадлежала исключительно генеральному
директору14.
Условия
и качество труда также сильно
ухудшились из-за постоянной гонки
за „перевыполнение" плана. Положение
усугублялось и тем, что у многих
рабочих не было ни подготовки, ни опыта
в обращении с очень сложной
подчас техникой. Когда первый директор
Сталинградского тракторного завода
спросил одного рабочего, как тот
измеряет обтачиваемые им патрубки, рабочий
показал, что он делает это при
помощи пальцев — единственного
своего измерительного инструмента. Токари,
для того чтобы побыстрее справиться
с работой, использовали вместо тонких
грубые резцы. Сверла применялись без
соответствующих мер предосторожности,
что приводило к поломкам. Машины
не чистились, не смазывались и не
ремонтировались должным образом.
Непредсказуемые исчезновения самых
элементарных инструментов и материалов
останавливали целые производственные
линии. На Электрозаводе валялся
без дела и ржавел американский токарный
станок стоимостью в 25 тысяч долларов,
и все потому, что не могли устранить
незначительную поломку. В США это
обошлось бы в 50 долларов. Уровень техники
безопасности был чудовищным. В этом
случае положение спас профсоюз, опубликовавший
данные об этом и исправивший положение15.
Мания
саботажа, возникавшая всякий раз, когда
происходил несчастный случай или не
выполнялся план, делала положение
кадровых работников и «буржуазных
специалистов» весьма неустойчивым.
Только на предприятиях Донбасса в 1930—1931
гг. половина кадровых работников была
уволена или арестована. На транспорте
в течение первых шести месяцев
1931 г. было «разоблачено» 4500 «саботажников».
Состоялись многочисленные судебные процессы.
Одни проходили за закрытыми дверями
(процессы над специалистами ВСНХ,
над членами Крестьянской трудовой
партии). Другие были открытыми (процесс
над Промпартией, в ходе которого
восемь обвиняемых «сознались» в
создании крупной подпольной организации,
состоящей из 2 тыс. специалистов, ставящей
своей целью вести по наущению
иностранных посольств подрывную
деятельность в экономике). Эти процессы
закрепляли миф о саботаже и выполняли
тройную функцию. Во-первых, был найден
«козел отпущения» за срывы в экономике.
Во-вторых, заставляли молчать кадровых
работников, не поддерживавших политику
ускоренной индустриализации. И, в-третьих,
они ставили в пример другим бдительность
и эффективность новых пролетарских
кадров.
Одновременно
с ведением борьбы против старых кадров
правительство развернуло летом 1928
г. широкую кампанию по выдвижению на
ответственные посты рабочих-коммунистов
и формированию в кратчайшие сроки
новой, «красной» технической интеллигенции,
хорошо подготовленной и пролетарской
по духу. Она была направлена на создание
у некоторой части рабочего класса,
и, прежде всего у самых молодых
его представителей, разочарованных
новой экономической политикой,
не уничтожившей безработицу и не
открывшей достаточно широких возможностей
для роста, ощущения, что страна наконец
вступила в новую эру и простому
трудящемуся открыты все дороги.
Несколько цифровых данных говорят
о размахе этой выдвиженческой кампании,
ставившей одной из своих целей
популяризацию политики ускоренной
индустриализации. Между 1928 и 1932 гг. число
мест на рабфаках увеличилось с 50 тыс.
до 285 тыс. Более 140 тыс. рабочих «от
станка» были выдвинуты на руководящие
технические и управленческие посты.
К концу первой пятилетки «практики»
составили 50% руководящих кадров в
промышленности. Около 660 тыс. рабочих-коммунистов
(т.е. большая их часть) покинули цеха
и превратились в служащих и управленцев
или ушли на учебу. В начале 1932 г.
около 233 тыс. бывших рабочих проходили
стажировку или какой-либо курс обучения,
что должно было позволить им впоследствии
быстро продвинуться по служебной лестнице.
Общее число рабочих, выдвинутых
таким способом во время первой пятилетки,
достигло, по меньшей мере, 1 млн. человек.
Студенты и учащиеся технических
училищ — несколько десятков тысяч
молодых коммунистов — составляли
основной контингент выдвиженцев. Они
представляли собой будущую «народную
интеллигенцию», пришедшую впоследствии,
в 1936—1937 гг., на смену уничтоженным
во время чисток бывшим «буржуазным
специалистам» и представителям
«старой гвардии большевиков», которые
всего лишь на 15 лет были старше их.
Политика
выдвижения новых кадров приводила
к коренному изменению состава
рабочего класса и его социального
поведения. Он менял свое классовое
лицо. За первую пятилетку количество
рабочих в промышленности и в
строительстве увеличилось с 3,7 млн.
до 8,5 млн. человек. Безработица среди
рабочих была ликвидирована в
течение двух лет. Значительная часть
новых рабочих представляла собой
вчерашних крестьян, уклоняющихся от
коллективизации. В 1930 г. в городах
обосновалось 3 млн. крестьян. В 1931 г. их
было уже более 4 млн. В том же году
еще 7 млн. крестьян «поглотили» сезонные
стройки. Предприятия, по словам Орджоникидзе,
часто напоминали гигантские таборы
кочевников. Не имея ни корней, ни квалификации,
часто находясь на нелегальном положении,
новые пролетарии в поисках лучших
условий труда, более высокого заработка
и лучшего питания без конца
меняли работу. Заводские цеха заполнялись
неграмотными рабочими. Их предстояло
научить пользоваться техникой, приучить
к необычной для них организации
труда, обучить грамоте, привить
им уважение к властям, изменить их
понятие о времени и приучит
пользоваться хотя бы самыми простыми
атрибутами городской жизни.
Болезненный
процесс адаптации новых пролетариев
влек за собой целый ряд негативных
явлений. Участились неявки на работу,
усилилась текучесть кадров, увеличилось
количество случаев хулиганства
и поломок техники, выпуска бракованной
продукции, резко выросли производственный
травматизм, алкоголизм и преступность.
Эти явления в неменьшей степени,
чем завышенные планы и перебои
в снабжении, усугубляли дезорганизацию
промышленного производства в годы
первой пятилетки. Три года пролетаризации,
культурной революции и, в конечном
счете, социалистической утопии, отмеченных
наступлением на старые кадры, ускоренным
выдвижением на ответственные посты
рабочих-коммунистов, наплывом миллионов
новых пролетариев, вынудили руководство
партии признать, что такая политика
вела к социальной нестабильности чреватой
разрушительными последствиями
для экономики. Подрыв авторитета кадров
означал подрыв авторитета и дисциплины
на производстве. Слишком поспешное
продвижение по служебной лестнице
большого количества рабочих приводило,
с одной стороны, к возникновению
кризиса пролетарского самосознания
в среде рабочего класса, а с
другой — к формированию плохо
подготовленных кадровых работников.
Применение уравнительного принципа в
оплате труда означало скатывание в
«мелкобуржуазную уравниловку», не слишком
благоприятную для идеи социалистического
соревнования.
23
июня 1931 г. Сталин выдвинул свои
знаменитые «шесть условий», которые
фактически положили конец форсированному
осуществлению культурной революции.
Несколько недель спустя 40 тыс.
недавно выдвинутых на руководящие
посты рабочих были вновь отправлены
на производство. Была отменена
большая часть стипендий, а
также предоставляемые за счет
предприятий ежедневные два часа
для рабочих-учащихся. Были пересмотрены
размеры заработной платы и
отменены дискриминационные меры
по отношению к старым кадрам,
выражавшиеся, прежде всего в
ограничении доступа их детей
к высшему образованию16.
Квалифицированные
рабочие получали в четыре—восемь
раз больше, чем неквалифицированные,
в то время как администрация
и аппарат управления вообще получали
в восемь—тридцать раз. В некоторой
степени положение рабочих облегчали
магазины рабочей кооперации, которые
были им доступны, и где можно
было по умеренным ценам купить товары
первой необходимости. Именно здесь
покупали они продукты питания во
время голода 1932—34 гг. Государственные
же магазины предлагали более качественные
товары по высоким ценам тем, кто
в состоянии был заплатить.
Неудивительно,
что многие рабочие не были удовлетворены
своим образом жизни и часто
оставляли работу в поисках чего-то
лучшего. Поскольку большинство
предприятий нуждалось в рабочей
силе, работу на новом месте найти
было нетрудно, но только для того, чтобы
убедиться — она не лучше прежней.
В 1930 г. на предприятиях угледобывающей
и сталелитейной промышленности
человек держался в среднем около
четырех месяцев. Для того, чтобы
прекратить эти постоянные массовые
миграции, правительство разработало
ряд мер. В декабре 1932 года были введены
внутренние паспорта и прописка. Это
значило, что каждый житель города регистрировался
полицией и не мог переехать без
ее разрешения на новое место жительства.
В то же время крестьяне были лишены
паспортов, что позволило властям
остановить большую часть миграции
из деревни в город. С сентября
1930 г. каждый рабочий получал на месте
работы „книжку заработной платы",
где отмечалось „увольнение по собственному
желанию". В 1938 г. появились „трудовые
книжки", которые каждый работник
должен был сохранять в течение
всей своей трудовой жизни: там отмечались
теперь все нарушения трудовой дисциплины.
Прогул, каковым с 1932 г. считалось
отсутствие на рабочем месте в
течение дня без уважительной
причины, был достаточным основанием
для увольнения — в то время
увольнение влекло за собой потерю
жилья, потерю продовольственной карточки
и помощи со стороны рабочего кооператива.
В 1939 г. прогулом стало считаться
опоздание на двадцать минут без
уважительной причины, и с 1940 г. это
было признано уголовным преступлением,
что влекло за собой осуждение
на шесть месяцев „исправительных
работ.
Сам
факт издания этих драконовских указов
вовсе не означал, что они неизменно
применялись во всех случаях. Работодатели
по-прежнему испытывали нужду в рабочих
руках и старались удержать рабочих,
особенно квалифицированных и имеющих
высокие трудовые показатели. Но само
существование подобного законодательства
говорит об отношении партии к
тому классу, от имени которого она
управляла, больше, чем многие тома,
написанные на эту тему.
С
другой стороны, рабочие, не менявшие места
работы, имевшие высокую квалификацию
и соблюдавшие трудовую дисциплину,
чувствовали себя в те годы совсем
неплохо. Они могли повысить свою
квалификацию в профессионально-технических
училищах (ФЗУ), где занимались неполный
рабочий день. Окончившие их могли
рассчитывать на более высокую заработную
плату, возможно, на лучшее жилье и
социальную защиту. Выдающиеся мастера
(ударники), перевыполнявшие свои нормы,
получали ордена и почести, превращавшие
их в рабочую аристократию. Ударники
получали повышенную заработную плату,
лучшее положение в обществе, надежду
на высокую пенсию и постоянные славословия
на страницах газет. Многие из них
были отобраны для высших технических
учебных заведений, административной
и партийной работы.