Индустриализация СССР

     План  с этого момента уже переставал быть тем, чем он был в замыслах нэповских лет, то есть инструментом сознательного управления экономикой, по-прежнему сохраняющей собственные  законы и механизмы функционирования. Он становился выражением решительной  воли, исходящей из убеждения о  допустимости ломки экономических  законов и механизмов, — становился указанием общих целей, которых  следовало достичь, как уже было сказано, «во что бы то ни стало». Несколько утрируя, его можно  было рассматривать как своего рода «лозунг агитации», поставленный на службу этой воле. Отныне экономическому развитию страны надлежало идти «большевистскими темпами», как они были определены.

     «Оптимальный» вариант плана, ставший после  утверждения обязательным, обосновывался  Госпланом на основе того предположения, что произойдет стечение благоприятных  обстоятельств: все годы будут урожайными, качественные показатели экономики  — себестоимость, производительность труда, урожайность — значительно  улучшатся, торговля с заграницей намного  увеличится благодаря кредитам или  расширению экспортных возможностей и, наконец, удельный вес затрат на оборону  в общей массе расходов уменьшится. Ни одной из этих надежд не суждено  было сбыться. Именно на этот случай и  предусматривался тот минимальный  вариант, который был презрительно отброшен⁶.

     На  этом, однако, было бы рано ставить точку  в разговоре о плановом руководстве. План был утвержден весной 1929 г. Уже  во второй половине того же года он был  полностью искорежен. Следует обратить внимание на дату: она знаменует  один из самых критических моментов советской истории. Это был период перехода к массовой и принудительной коллективизации. Всякое сопротивление  внутри ядра высших руководителей было сломлено. В эти же месяцы было намечено ошеломительное ускорение выполнения плана. Началось с выдвижения лозунга  «Пятилетку — в четыре года. Лозунг писали на красных полотнищах, которые  вывешивались в заводских цехах, повторяли на митингах вперемежку с  бранью в адрес «маловеров и нытиков» из числа правых. В Москву отправлялись «красные составы», груженные «сверхплановой продукцией». Между тем выполнить  за четыре года программу, которая, как  признавалось, очень трудна и напряжена  даже для пятилетнего срока. Сталин все же не остановился на этом: он пошел дальше. Кампания «пятилетку — в четыре года» сопровождалась нарастающим, астрономическим раздуванием  предусмотренных показателей.

     По  пятилетнему плану, выплавку чугуна предусматривалось довести с 3—5 до 10 млн. т. Это было много, даже слишком  много, по мнению многих специалистов. Но в январе 1930 г. Куйбышев объявил  решение увеличить ее до 17 млн. т (10 — на Украине и 7 — на урало-сибирском  комплексе) за тот же отрезок времени. Потенциальные мощности, запроектированные  для Кузнецка и Магнитогорска, были увеличены в четыре раза. За первый год пятилетки (1928—1929) промышленное производство выросло примерно на 20 %, то есть чуть меньше, чем предусматривалось  планом (21,4 %), но все же весьма существенным образом. Тогда было решено, что его  прирост на протяжении второго года должен составить 32 %, то есть будет  больше чем наполовину превышать  запланированный уровень. Один из самых  лихорадочных приступов этого повышения  показателей пришелся на XVI съезд  партии (июнь — июль 1930 г.). По одной  из версий, еще накануне съезда Сталин с Молотовым явились в Совнарком  и потребовали, чтобы все цифры  плана в целом были удвоены; на этот раз даже Рыков не решился  возражать. Как бы то ни было, в своем  докладе на съезде Сталин потребовал гигантского увеличения заданий  пятилетки, утверждая, что «по целому ряду отраслей промышленности» план может быть выполнен «в три и даже в два с половиной года». Требовалось  произвести, таким образом, не только 17 млн. т чугуна, но также 170 тыс. тракторов  вместо запланированных ранее 55 тыс., вдвое больше цветных металлов, автомобилей, сельскохозяйственных машин и т.д. Причем и на этот раз Сталин выдвигал эти задачи как тяжелое, но необходимое  решение. Наоборот, он уверял, что одновременно будет происходить увеличение выпуска  потребительских товаров, ибо «мы  имеем теперь возможность развивать  ускоренным темпом и тяжелую, и легкую индустрию»⁷.

     Новые увеличенные планы не соответствовали  реальным возможностям производства. Строительство сотен объектов было начато и не завершено из-за нехватки сырья, топлива, оборудования, рабочей  силы. К концу 1930 г. 40% капиталовложений в промышленность были заморожены в  незавершенных проектах. Невыполнение планов обусловило цепную реакцию развала  экономики: один невыполненный проект служил препятствием для выполнения другого и т.д. В целях преодоления  нехватки материальных ресурсов снабжение  предприятий постепенно полностью  переходило в руки административных структур. Они пытались обеспечить централизованное распределение основных ресурсов и рабочей силы, необходимых  в промышленности. Деятельность предприятий  оказалась, таким образом, в сильной  зависимости от очередности получения  ассигнований, порядок которой определялся  значением предприятия. Система  приоритетов в распределении  сырья, оборудования, рабочей силы распространялась прежде всего на несколько ударных  объектов, которые ставились в  пример всей стране. Нехватка ресурсов все возрастала, и соответственно возросло число приоритетных предприятий. Очень скоро система приоритетов  привела к конфликтам между предприятиями, что вызвало необходимость введения системы чрезвычайной очередности. Так административный способ (сначала  только распределения ресурсов) со временем подменил собой планирование, и ему суждено было на долгие годы стать одной из важнейших особенностей советской экономики.

     Система приоритетов была результатом импровизации. Она, правда, позволила избежать полного  паралича, которым грозила резко  увеличившаяся нехватка ресурсов в  наиболее важных отраслях производства. Но в деятельности предприятий, не вошедших в число «первостепенных», она  только усилила анархию. Эта система  представляла собой полумеру, которая  позволила ненадолго отсрочить  проявление негативных последствий  тех противоречий, которые существовали между плановыми показателями и  реальной возможностью их выполнения⁸.

     Разумеется, то, и дело звучавший в речах  руководителей неотступно тревожный  призыв строить поскорей имел под  собой основания. Но уже во второй половине 1930 г. можно было видеть, что  подобный путь не ведет к ускорению  прогресса: темпы роста не увеличивались, а, скорее, падали. Объем производства за год вырос не на 32 %, как требовалось, а — по противоречивым свидетельствам официальных источников — лишь на 22 %, да и то в промышленности, то есть той сфере, где были сосредоточены  все усилия и средства. Тем не менее, Сталин заявил, что в следующем  году можно и должно увеличить  выпуск промышленной продукции на 45 %⁹.

     План  был предельно напряженным с  самого начала, причем настолько, что  попытки дальнейшего форсирования его, какими бы мотивами они ни вдохновлялись, могли принести лишь вред. Не раз  выражалось восхищение по поводу того железного, безжалостного упорства, с каким сталинское руководство  сумело шаг за шагом собрать воедино  энергию страны и направить ее на выполнение первоочередной задачи: создание тяжелой индустрии, основы могущества и независимости страны. Было бы неверным, конечно, игнорировать значение, которое этот фактор имел в жизни Советского Союза. Тем  не менее, начиная с определенной черты, он обращался против провозглашенных  и выполняемых задач. Вину за ошибки и распыление средств нередко  приписывали также неопытности  плановиков. Довод этот справедлив только отчасти. Дискуссия 1928—1929 гг. показывает, что в предостережениях не было недостатка. Не было в них недостатка и позже. Всех, кто возражал, убирали. Сам  Кржижановский, податливый сторонник  «научного» планирования, был смещен в 1930 г. Вместо него во главе Госплана был поставлен Kyйбышев¹⁰.

     Так же были разоблачены „правые уклонисты", тех, кто не был согласен со сталинской политикой давления на крестьянство и считал пятилетний план дорогостоящим  и не сбалансированным по экономическим  показателям. Основными мишенями стали  Бухарин, Алексей Рыков (председатель Совета народных комиссаров) и Михаил Томский (глава профсоюзов). Сталин использовал свою систему патронажа  для подрыва цитаделей противников  — московской партийной организации, партийных ячеек в университетах  и профсоюзах. К концу 1929 г. все  трое были смещены с большинства  официальных постов. Подобно Каменеву и Зиновьеву, они публично признали, что „наши взгляды... были ошибочны", и потому им было позволено сохранить  некоторые свои посты.

     Плановики подверглись такому же политическому  давлению. В Госплане стало политически  подозрительным само понятие о равновесии между различными отраслями народного  хозяйства. Вместе со своими сотрудниками был смещен бывший меньшевик Громан, основной представитель сторонников  сбалансированного планирования оптимального экономического развития. Некоторые  из них стали обвиняемыми на публичном  процессе 1931 г., где им инкриминировались  „преступные" попытки затормозить  индустриальное развитие страны.

     По  определению статистика Струмилина, несомненное большинство специалистов по планированию предпочло поддерживать высокие темпы экономического роста, чем сидеть за низкие. Планирование теперь зависело не от анализа, но от приказов¹¹.

     Кульминационная точка этого безрассудного вздувания  обязательств была ознаменована XVII партконференцией в январе — феврале 1932 г., когда  были сформулированы первые директивы  на второй пятилетний план, который  должен был закончиться в 1937 г. В  докладах Молотова и Куйбышева, а  также в резолюции о пятилетнем плане говорилось, что к этому  времени производство электроэнергии должно быть доведено до 100 млрд. кВч, а  угля — до 250 млн. т, чугуна — до 22 млн. г, нефти — до 80—90 млн. т, зерна  — до 130 млн. г. Одним словом, советская  экономика должна была прыжком достигнуть американского уровня. Намеченные показатели были реализованы в СССР лишь в 50-е  гг. Два года спустя, при окончательном  определении показателя второй пятилетки, они были отброшены и резко  сокращены¹². 

     Глава III

     Великие стройки первой пятилетки, политика новых кадров 

     Страна  взялась за трудную работу по выполнению пятилетки, как сокращенно стали  называть «план». Целое созвездие  строительных площадок возникло как  в старых промышленных областях, так  и в новых многообещающих районах, где раньше не было или почти не было промышленности. Шла реконструкция  старых заводов в Москве, Ленинграде, Нижнем Новгороде, в Донбассе: их расширяли  и оснащали новым импортным оборудованием. План отдавал приоритет отраслям тяжелой индустрии: топливной, металлургической, химической, электроэнергетике, а также  машиностроению в целом, то есть тому сектору, который призван будет  сделать СССР технически независимым, иначе говоря, способным производить  собственные машины. Для этих отраслей и создавались гигантские строительные площадки, возводились предприятия, с которыми навек будет связана  память о первой пятилетке.

     Самыми  знаменитыми среди новостроек были два металлургических комбината: Магнитогорский — на Урале и Кузнецкий —  в Западной Сибири. Решение об их сооружении было принято после долгих и острых споров между украинскими  и сибирско-уральскими руководителями, начавшихся в 1926 г. и затянувшихся до конца 1929 г. Первые подчеркивали, что  расширение уже существующих металлургических предприятий на юге страны потребует  меньших расходов; вторые — перспективность  индустриального преобразования советского Востока. Наконец, соображения военного порядка склонили; чашу весов в  пользу вторых. Топливом должен был  служить уголь Кузбасса, а руда — доставляться с Урала, из недр знаменитой горы Магнитной, давшей название городу Магнитогорску. Длинные железнодорожные  составы должны были совершать челночные  рейсы от одного к другому, перевозя руду в одном направлении и  уголь в обратном. Вопрос о расходах, связанных со всем этим, не принимался во внимание, раз речь шла о создании нового мощного индустриального  района, удаленного от границ и, следовательно, защищенного от угрозы нападения  извне.

     История великих строек необычна и драматична. Они вошли в историю как  одно из самых потрясающих свершений XX в. России не хватало опыта, специалистов, техники для осуществления работ  такого размаха. Десятки тысяч людей  принимались строить, практически  рассчитывая лишь на собственные  руки. Лопатами они копали землю, нагружали  ее на деревянные повозки.

     На  сооружении Сталинградского тракторного  завода впервые было решено продолжать стройку и зимой. Нужно было торопиться. Поэтому работали и при 20, 30, 40 градусах мороза. На глазах у иностранных  консультантов, порой восхищенных, но чаще скептически относящихся  к этой картине, которую они воспринимали, прежде всего, как зрелище грандиозного хаоса, устанавливалось дорогостоящее  и самое современное оборудование, купленное за границей¹³.

     В то же время следствием выполнения первого пятилетнего плана стало  то, что экономика оказалась в  известной степени разбалансированной — это стало в Советском  Союзе почти правилом. Были забыты даже некоторые отрасли тяжелой  промышленности. В текстильной промышленности во время первой пятилетки практически  произошло падение производства. Это значит, что одежда была плохого  качества и ее катастрофически не хватало. Не намного больше внимания уделили железным дорогам, а это  значит, что товары отнюдь не всегда могли попасть к месту назначения до истечения срока годности. Жилищное строительство, производство потребительских  товаров и сфера услуг были и вовсе забыты, а снабжение  продовольствием оказалось полностью  подорванным коллективизацией.