Роль метафоры и метонимии в понимании литературного текста

  Сравнительный подход предполагает, что смысл любого метафорического выражения всё-таки может быть выражен буквальным эквивалентом, поскольку буквальное выражение  представляет собой одну из форм эксплицитного  сравнения. Так, когда мы говорим "этот человек - лев", мы в действительности говорим "этот человек как лев", что означает, что мы берём все  характеристики данного человека и  все характеристики льва, сравнивая  их с тем, чтобы выявить подобные. Эти подобные характеристики становятся основанием метафоры. Таким образом  сравнительная теория опирается  на некоторое предсузцествующее  подобие характеристик, присущих двух подобным Предметам. Эти подобные черты  впоследствии эксплицируются при сравнении  всех характеристик субъектов метафоры. Поскольку сравнение может быть и буквальным, метафорическому определению  предписывается и стилистическая функция.

  Первая  же из проблем, которая возникает  в связи с теорией замещения - это то, что смысл метафорического  выражения никогда полностью  не покрывается буквальным перефразированием. Дж. Сёрль замечает, что даже в  случаях с самыми простыми метафорами перефразирование неадекватно,, что  при этом что-то теряется к было бы хорошо объяснить причины неудовлетворённости, которую мы испытываем при перефразировании даже самых невыразительных метафор. Более же сложные примеры заставляют почувствовать неадекватность случаю более остро (Searle J. 1993: 97).

  Известный пример самого Сёрля "Sally is a block of ice",в  частности означает, что Салли  слишком неэмоциональна и нечувствительна, но в действительности эта метафора несёт в себе гораздо больше, что  Салли "тает" при определённых обстоятельствах, возможно, когда кто-то обращается с ней слишком "тепло", или у. Салли может быть "ледяной  взгляд", или она может быть твёрдой и холодной и т.д. и  т.п. Таким образом метафоры генеративны (Way E. C. 1991: 36). Действительно, невозможно передать в одной или даже нескольких буквальных фразах всю хитрую путину рефлективных перебросок и рефлективных мостиков и затем ноэм, порождаемых  метафорой.

  Сёрль также указывает на то, что отличает свойство метафоры и свойство буквального  сравнения. Прежде всего метафорическое утверждение может быть истинно, даже если соответствующее буквальные выражения о сходстве ложны. Например, метафора "Richard is a gorilla", согласно сравнительному подходу говорит  о том, что Ричард и гориллы  подобны в плане своей свирепости, отвратительности, агрессивности и  т.п. Однако, если дальнейшее изучение покажет, что гориллы в действительности робкие, ранимые, миролюбивые существа (как это и есть на самом деле), тогда такое утверждение о  подобии будет ложным. Вместе с  тем метафора всё же останется  истинной, потому что, как указывает  Сёрль, она даёт информацию о Ричарде, а не о гориллах. Буквальное же сравнение  относится как к Ричарду, так  и к гориллам, и поэтому будет  истинным только в том случае, если все субъекты действительно обладают указанными свойствами. Метафора, таким  образом, не может быть эквивалентна по смыслу буквальному сравнению  в силу того, что в них заложены разные параметры истины.

  Сравнительный подход также не объясняет ассимметрию  метафор. Подобие - это симметричное понятие. Если А подобно Б, то и  Б подобно А. Однако большинство  метафор не демонстрирует такую  симметрию. Например, метафора "хирурги - мясники" (surgeons are butchers) никак не инвертируется в"мясники - хирурги".

  Сёрль также критикует постулат о том, что всегда существуют два объекта  для сравнения. Так, метафора " Sally is a block of ice " не означает, что действительно  существует определённая ледяная глыба, с которой сравнивается Салли, Практически  Салли можно сравнить с чем-то не существующим вовсе, например, с  драконом. Сёрль подчёркивает, что  метафора «Sally is a dragon» не подразумевает  существование дракона, но при этом обязательно подразумевается сравнительный  подход в целом. Сёрль заключает: "С самого начала теория сравнения запуталась относительно референциального характера метафорических выражений (Searle J. 1993: 101).

  Однако, несмотря на то что драконы не существуют, существует множество представлений, связанных с ними. Вероятно, согласно теории сравнения, сравниваются эти  вымышленные черты, то есть, даже если нет двух объектов, то есть два представления  с массой их характеристик.

  Некоторые авторы (Tourageau R. & Sternberg R. 1982: 203-204) указывали  на то, что сравнительный подход не может объяснить метафоры, в  которых основной субъект абсолютно  неизвестен. Примером служило следующее  предложение: (Donald Leavis is the George Wallace of nothern Ireland), в котором Donald Leavis – это  заново созданное художественное имя, и с ним не связано никаких  черт, которые бы имели сходство с чертами другого упоминаемого субъекта. И всё же эту метафору можно понять.

  Своё  объяснение этому предлагает теория переноса: самое замечательные и  отличительные черты известного второстепенного субъекта (Wallace) прямо  переносятся на неизвестный основной субъект (Leavis). Теория переноса объясняет  и метафорическую асимметрию, но путается относительно основного постулата  теории сравнения: того, что метафора есть только утверждение подобия  в эллиптической форме.

  Более того, просто выбор самых примечательных черт не объясняет сам перенос  свойств, ибо контекст решает то, какие  черты принадлежат к выдающимся (Camac M. & Glucksberg S. 1984: 443-445). Так, то, что  Дж. Уоллес парализован и имеет  проблемы в супружеской жизни  очень интересно, но это не переносится  на основного субъекта. В данном случае самые замечательные черты  определяются областью политики.

  Пожалуй, главная проблема теории сравнения  заключается в том, что для  объяснения метафоры она использует буквальное сходство, не раскрывая  того, как это сходство определяется. Ведь любые два объекта могут  быть подобны по-разному, и этих вариантов  подобия огромное множество. Однако: метафора, как и буквальное сравнение, выбирает только определённые отношения. Каким же образом? Сёрль говорит  по этому поводу: "Подобие само по себе ничего не значит: любые два  предмета так или иначе подобны. Сказать, что метафорическое выражение "S есть Р" подразумевает буквально "S есть как Р", значит не сказать  ничего и сделать шаг назад. Проблема понимания буквальных подобий при  условии, что само подобие никак  не определено, есть лишь часть проблемы понимания метафоры. Откуда нам знать, например, что высказывание "Джульетта - солнце" не означает "Джульетта  большей частью газообразна" или "Джульетта находится на расстоянии 90 млн. от Земли"? Ведь эти свойства Солнца очень важны и хорошо известны (Searle J. 1993: 10).

  Всё вышесказанное позволяет заключить, что сравнительная теория метафоры должна раскрыть сущность своего основного  компонента - подобия и ответить на вопрос: что же означает для свойств  быть подобными.

  Следующая теория метафоры имеет прямо противоположную  базу, основываясь на несходстве. Её называют теорией конфликта, и была она впервые введена под этим именем в 1958. году в книге М. Биердсли "Эстетика". Хотя в последствии сам автор переименовал своё детище (verbal-opposition theory), основные идеи остались неизменными. Биердсли начинает свой анализ с утверждения, что существует множество разных способов, благодаря которым продуцент дискурса может говорить одно и иметь в виду другое, то есть речь идёт дискурсе, который "больше по значению, чем его текст, вытесняя первичный смысл ради вторичного" (Beardsley 1958: 138). 

  Биердсли  называет этот тип дискурса самоопровергающим (self-controverting). Первичный смысл "вытесняется" различными способами, например, высказыванием  чего-то слишком очевидного или слишком  смехотворно-нелепого (если он выиграет, я съем свою шляпу), иногда путём  простого повторения. Ирония, шутки  или рассказы - всё это случаи, когда реципиент понимает, что  продуцент, возможно, и не хочет говорить о том, о чём говорит, и потому начинает поиски второго уровня смысла.

  Метафора, согласно Биердсли, самый главный  пример "самоопровергающего" дискурса; кроме того, определённая разновидность  логического противоречия наблюдается  и между субъектами метафоры. Логическое противоречие может быть прямое и  косвенное: прямое, например, в выражении "метафизические улицы" (поскольку  улицы физические по определению) и  косвенное в выражении "этот человек - лиса" логически невозможно быть одновременно и тем и другим) (Beardsley 1958: 141).

  В случае противоречивости высказывания реципиент в поисках вторичного уровня смысла всегда возвращается к  коннотациям субъектов, или к  их характеристикам. Так, например, "волк" помимо прочих имеет коннотации свирепости и выносливости. Когда же "прямое" чтение не даёт результатов из-за своей 1ротиворечивости, коннотация определяющего  термина '"метафизический" и "лиса" в вышеприведённых примерах) применяются  к главному субъекту ("улица» и "человек").

  Метафору  Биердсли определяет следующим образом: "Я полагаю, что всегда, когда  атрибуция косвенным образом  противоречива и определяющий субъект  имеет коннотации, которые могут  быть приписаны главному члену, такая  атрибуция есть метафорическая атрибуция, или метафора" (Beardsley 1958: 141).

  К сожалению, понятие "коннотации" дано у Биердсли слишком расплывчато  и поддаётся слишком широкому толкованию. Впоследствии сам автор  пытался это исправить в своей  статье 'Метафорический поворот" (The Metaphorical Twist). В этой работе обсуждаются  два множества свойств, присущих главному субъекту: те, которые являются определяющими или центральными, и те, которые считаются маргинальными и называются коннотациями. Первые свойства служат необходимым условием для правильного употребления данного субъекта в определённом смысле, а вторые свойства относятся к случайным (Beardsley 1958: 106) . Тогда метафору можно объяснить как сдвиг от центрального к маргинальному значению, который отличается логическими противоборством центральных значений субъектов, задействованных в высказывании. Таким образом, "сдвиг в значении инициируется внутренним напряжением или противостоянием в самой метафоре".

  Подобный  взгляд на коннотацию как признак, обусловливающий  метафорическое использование слов, представлен и в грудах Московской семантической школы (Никитин 1979: 94, Апресян 1992). Изначально же учение об ассоциативных  связях представлений как основы метафоры восходит ещё к трудам Вильгельма Вундта.

  Теория  аномалии представляет собой обобщение нескольких более поздних версий только что рассмотренной теории конфликта. Все они придерживаются того взгляда, что конфликты и аномалии изначально присущи метафоре и определяют её идентификацию и понимание. При этом сама природа аномалии по-разному определяется разными приверженцами этого взгляда, но все едины в том, что это - нечто вроде ошибки семантической категории. Семантические категории описывают общие виды объектов в мире, а конфликт происходит тогда, когда объект или его свойства приписываются его антиподу. Например, есть одушевлённые и неодушевлённые объекты, и эти метафоры нарушают законы этих семантических категорий, приписывая свойства одушевлённого объекта неодушевлённому.

  Защитники "аномальной" теории полагают, что  такое нарушение правил семантической  категории обеспечивает возможность  идентифицировать метафорические выражения  как небуквальные; относительно же самой интерпретации таких выражений  их пути расходятся.

  Главная проблема теории конфликта в её утверждении, что метафорический конфликт заложен  в значении самих слов, независимо от их контекста и намерений автора. Другими словами, это чисто формалистическая теория. Метафора может быть идентифицирована и понята без учёта каких бы то ни было экстралингвистических факторов; она свойственна "самой структуре  значения" (Beardsley 1958: 111). Однако, многие метафоры, взятые в изоляции, не вызывают никаких противоречий и не нарушают никаких семантических категорий. К таковым, например, относится метафора "No man is an island», отрицающая, что люди и острова одно и то же, или  метафора "The old rock is brittle with age", которая  становится метафорой только в отношении  к старому брюзгливому профессору геологии   (Way 1991: 43).

  Другая  проблема, с которой сталкивается теория Биердсли, заключается в том, как определить, какие свойства для  данного концепта являются необходимыми, а какие случайными. Более того, чрезвычайно сложной задачей  является определение коннотаций субъекта и. даже если они определены, остаётся проблемой решить, какие из них  следует использовать в разных метафорических интерпретациях.

  Одним из главных отличий между подходом самого Биердсли и более поздних  версий теории аномалии является то, что  они уже рассматривают контекст для идентификации аномальных утверждений. Так, Ортони отмечает, что для определения  того, является ли предложение контекстуально аномальным, возможно, необходимо ввести комбинацию из контекста и речевых  максим Грайса (Grice 1975: 41-58). Однако, хотя контекстуальные аномалии допускают  большую гибкость в идентификации  метафоры, "аномальный подход" всё-таки сталкивается с трудностями в  тех случаях, когда предложение  имеет два или больше значения: одно буквальное и другое метафорическое, но оба вписываются в контекст, как, например, бывает в случае такого приёма, как игра слов.

  Тем не менее, несмотря на все проблемы, и теория конфликта и теория аномалии внесли большой вклад в общий  семантический анализ метафоры. Её важные аспекты касаются роли вторичных  значений или коннотаций, идеи семантических  категорий и их конфликта. Однако основополагающий постулат обеих теорий - в том, что буквальный язык есть нечто более фундаментальное, чем  язык метафорический; что буквальная интерпретация всегда идёт первой и  только после её неудачи следует  интерпретация метафорическая. Конечно, согласно такому мнению, метафора всегда будет считаться лишь ошибкой  и семантической или контекстуальной  аномалией, а метафорическое значение будет всегда вторичным по отношению  к значению буквальному.