Различное отношение к природе в истории человечества

Итак, по мнению Бердяева, техника перестает  быть нейтральной, она давно уже  не нейтральна, не; безразлична для  духа и вопросов духа. Техника убийственно  действует на душу, но она вместе с тем вызывает сильную реакцию  духа. Техника делает человека космиургом. От напряжения силы духа зависит, избежит  ли человек гибели. Исключительная власть технизации и машинизации  влечет именно к этому пределу, к  небытию в техническом совершенстве.

Миф машины

Наиболее  крупным и признанным вкладом  Священной царской власти (так  он называет властителей Египта) было изобретение архетипа машины. Для всех последующих сложных машин это поразительное изобретение оказалось первой действующей моделью, несмотря на то, что главная функция машины постепенно перешла от человеко-частей к более надежным механическим деталям. Это точка зрения американского культуролога Льюиса Мамфорда. Он считает, что уникальным по своему значению действием царской власти была концентрация рабочей силы и создание основ opганизаций, которые сделали возможным выполнени работ невиданных ранее масштабов. И как результат этого изобретения — гигантские инженерные задачи, выполненные пять тысяч лет назад и не уступающие лучшим современным образцам в серийности произволства, стандартизации, тщательности проектирования.

По мнению Л.Мамфорда, машина не была замечеОна  оставалась безымянной вплоть до этих дней, когда появился куда более  мощный современный тип, включающий в себя большое количество подчиненных  машин. Ради удобства американский исследователь? называет архетипическую модель по разному  в зависит мости от специфики  действия ее в той или иной ситуации. Так, когда составные части машины, даже если она функционировала как  единая целостная система, обязательно  были разделены в пространстве Этот вид машины Л.Мамфорд называет «невидимой машиной». Он выделяет также «трудовую  машину» (для выполнения работ на сложно организованных коллективных предприятиях), «военную машину».

Когда все составные части машины —  политическая и экономическая власть, военная, бюрократическая и царская  — объединены в одно понятие в  терминологии Л.Мамфорда — это «мегамашина». Техническое оборудование, созданное  этой мегамашиной, следовательно, превращается в мегатехнику, отличающуюся от более  простых и разнообразных видов  технологий, которые вплоть до нашего столетия продолжали выполнять большую  часть повседневной работы на производстве и в сельском хозяйстве, лишь иногда используя энергетическое оборудование.

По словам Мамфорда, только монархи, опиравшиеся  на знание астрономии и поддержку  религии, были способны ухватить мегамашину и управлять ею. Это было невидимое  устройство, состоящее из живых людей, скрепленных как неподвижные  части (обычной машины), каждая из которых  имела определенную функцию, роль и  задачу, чтобы осуществить наибольший результат и осуществить грандиозные  планы этой огромной организации. Несмотря на поддержку высшими властями безграничных притязаний царской власти, институт монархии не получил бы столь грандиозного распространения, если бы, в свою очередь, не был подкреплен грандиозными достижениями ме-гамашины. Это изобретение, по словам Мамфорда, было высшим завоеванием ранней цивилизации, технологическим достижением, послужившим образцом для всех последующих видов механических устройств.

Л.Мамфорд  считает, что если мы поймем, как  появилась машина и проследим  ее последующее развитие, то сможем по-новому взглянуть на происхождение  нашей современной сверхмеханизированной  культуры, на судьбу и будущее современного человека. Мы обнаружили, что в первоначальном мифе машины были выражены сумасбродные надежды и желания, которые полностью  осуществились в современную  эпоху. Но в то же время миф машины ввел запреты, ограничения, насадил  атмосферу принудительности и раболепия, которые и сами по себе, и как  следствие вызываемых ими противодействий  угрожают сегодня еще более пагубными  последствиями, чем это было в  эпоху пирамид.

Хотя  впервые мегамашина была смонтирована в период возникновения орудий труда  из меди, их появление не было взаимосвязано: механизация социальной жизни в  древней форме ритуала значительно  предшествовала механизации орудий труда. Но как только новый механизм был создан, он начал быстро распространяться, но не благодаря добровольному принятию в целях самозащиты, а посредством  принудительного введения монархами, действующими так, как могли действовать  только боги или помазанники божьи. Всюду, где мегамашина была успешно  собрана, она приводила к такому увеличению выработки энергии и  объема выполняемой работы, которое  было немыслимо до этого. Вместе с  умением концентрировать колоссальные механические силы возник новый вид  ди­намизма, преодолевший инертность и узкие рамки ограниченной земледельческой  культуры абсолютной новизной своих  достижений.

Мамфорд разъясняет: примененные царской  властью силы машины значительно  раздвинули пространственно-временные  границы. Работы, для завершения которых  когда-то требовалось несколько  столетий, теперь выполнялись за период меньший, чем жизнь одного поколения. По распоряжению царя создавались горы из камня и обожженной глины, пирамиды и зиккураты: факгачески весь ландшафт был изменен, в его точных границах и геометрических формах отразились космический порядок и несгибаемая воля человека. Ни одна сложная механическая машина, хоть сколько-нибудь сравнимая с этим механизмом, нигде не использовалась вплоть до IV в.н.э., когда в Западной Европе получили распространение часы, ветряная и водяная мельницы.

Возникает вопрос: почему же этот механизм оставался  невидимым для археолога или  историка? Дело в том, что машина полностью состояла из человеко-частей и обладала определенной функциональной структурой, действующей только до тех пор, пока религиозный экстаз, заклинания и распоряжения царя, создав-. шие ее, воспринимались всеми членами  общества как феномены, выходящие  за пределы обычного человеческого  понимания. Как только направляющая сила: царской власти ослабевала вследствие смерти или неудачи в сражении, скептицизма или восстания как  выражения мести, вся машина разрушалась.

С самого начала человеческая машина, по мнению Мамфорда, была двулика. С одной стороны, принудительная и разрушительная, с  другой — жизнеутверждающая и  конструктивная. Однако конструктивные силы не могли проявиться в полной мере, пока хоть в какой-то степени  не действовали разрушительные. Несмотря на то, что первоначальная форма  военной машины почти наверняка  появилась до трудовой машины, именно последняя достигла небывалого совершенства в выполнении работ, причем это отразилось не только в количестве сделанного, но и в качестве и сложности  управленческих структур. Теперь, замечает Л.Мамфорд, мы понимаем, что определение  таких коллективных общностей, как  машины, вовсе не пустая игра слов. Пирамиды — это не только бесспорное свидетельство  существования машины, но и доказательство ее бесспорной эффективности.

Как же работала эта гигантская машина? Если для приведения в действие такого механизма, в одинаковой степени  выполняющего как созидательную, так  и разрушительную работу, необходимо единственное изобретение, то им, вероятно, была письменность. Этот способ преобразования человеческой речи в графическую  запись не просто позволил передавать информацию и распоряжения в пределах системы, но и определять ответственность  в случае невыполнения письменных приказов. Первоначально письменность использовали не для выражения каких-либо идей, а для ведения в храме записей  количества зерна, посуды, домашнего скота, произведенных, хранящихся и использованных ремесленных изделий...

В основе действия машины лежали два элемента: систематизированное знание о природе  и сверхъестественных явлениях и  детально разработанная система  отдачи, выполнения и соблюдения приказов. Первый элемент был воплощен в  жречестве, без активной поддержки  которого не появился бы институт священной  монархии; второй — в бюрократии. Во главе иерархически организованных служителей культа стояли первосвященник и царь. Без их совместных усилий система власти не могла бы эффективно функционировать. Это условие обязательно  и сегодня, хотя автоматизированные и компьютеризированные предприятия  маскируют как наличие человеческих компонентов в машине, так и  религиозную идеологию, значение которой  велико даже в современной автоматике.

По мнению Мамфорда, то, что мы сегодня назвали  наукой, изначально было составной  частью новой механической системы. Зато систематизированное знание, согласованное  с космическими закономерностями, расцвело, как известно, вслед за культом  Солнца: наблюдения за звездами и составление  календаря содействовали укреплению царской власти. Кроме того, жрецы  и предсказатели уделяли большое  внимание толкованию значений необычных  событий, таких, как появление комет, затмение луны и солнца или непонятные феномены в природе, например, полет  птиц или внутреннее строение жертвенных животных.

О наделении  царской власти почестями, подобающими  только солнцу, не в меньшей степени  свидетельствовал и тот факт, что  и солнце и царь применяли силу на расстоянии. Впервые в истории  власть сохраняла свою мощь за пределами  непосредственной слышимости человеческого  голоса и вне пределов досягаемости. Теперь для поддержания власти силы только одного оружия было недостаточно. Оказалась в спросе особая форма  передающего механизма: армия писарей, курьеров, управляющих, надзирателей, десятников, руководителей разного  уровня. Другими словами, четко организованная бюрократия стала неотъемлемой частью мегамашины: группа людей, способных  передавать и исполнять приказ с  точностью жреца, ", выполняющего священные ритуалы с безумным повиновением солдата.

Парадоксально, но монополия власти породила) культ  личности, ибо только царь наделялся  всеми качествами, присущими личности, которые, по-видимому, именно в этот период постепенно зарождались в, человеческой душе, а сегодня проклевываются сквозь. социальную скорлупу, где они находились в зачаточном состоянии.

В то время, как считает Мамфорд, личность и, власть отождествлялись. Обе были соединены  в лице' царя, так как только он — монарх — был вправе принимать  решения, изменять древние местные  обычаи, создавать новые структуры, вдохновлять на свершение коллективных подвигов, о которых раньше нельзя было и помыслить, а тем более  выполнить. Короче го-,; воря, он мог  поступать как отвечающий за свои по-, ступки человек, способный сделать  сознательный выбор,. независимо от обычаев  рода: он мог предстать бунтарем, когда этого требовала ситуация, и мог посредством ука зов  и законов изменить сложившийся  порядок.

Страстное желание царей обрести бессмертие было-всеобъемлющим стремлением  к преодолению любых границ, которое  первой воплотила колоссальная концентрация власти, осуществленная мегамашиной. Был  брошен вызов человеческим слабостям, более того, слабости человечества. Понятие «вечная жизнь» — без  зачатия, роста, без наслаждения  жизнью и смертью — застывшее, пустое, бесцельное существование, без  любви, своей неизменностью напоминающее мумию фараона, — есть лишь иная форма смерти. С точки зрения человеческой жизни, а фактически всего живого, стремление к неограниченной власти свидетельствовало о психологической  незрелости — о полной неспособности  понять естественные процессы рождения, развития, зрелости и смерти.

Как считает  Л. Мамфорд, воссоздание и распространение  мегамашины ни в коем случае не были неизбежным результатом игры исторических сил. Вплоть до 1940 г. еще можно было рассматривать ускоряющийся технический  прогресс как в целом благоприятствующий развитию человечества. И такое убеждение, по мнению Мамфорда, настолько прочно укоренилось в сознании людей, как  и миф машины, полностью захвативший  современные умы, что эти устаревшие представления до сих пор воспринимаются повсюду как обоснованные, общепринятые и, безусловно, «прогрессивные», короче говоря, как практически неоспоримые.

Представление о том, что технический прогресс несет освобождение, оставалось в  целом неопровержимым в течение  всего XIX в. Иного мнения придерживались только «романтики», такие, как Делакруа, Рёскин и Моррис и консервативно  мыслящие философы. В самом деле, технические новшества сопровождались множеством единичных случаев освобождения, чем и оправдывали себя отчасти, это происходило даже во времена  безжалостного вытеснения промышленных рабочих из многих отраслей.

Между тем в течение XIX в. число самоуправляющихся  обществ, организаций, ассоциаций, корпораций и сообществ заметно возросло: и региональные общности, когда-то подавленные  национальным государством или деспотической  империей, стали вновь утверждать свою культурную самобытность и политическую независимость. В начале XIX в. после  отмены крепостного права и запрещения рабства, казалось, должны проявиться устойчивые тенденции к установлению всеобщей власти закона, самоуправления и сотрудничества, получая все  более широкое распространение  в мире.

В XX в. картина  изменилась. Становится ясным, что нет  ни одной части современной мегамашины, которая не существовала бы реально  или потенциально в Древней модели. Подлинно новой была возможность  претворить в жизнь мечтания древних, которые до сих пор были просто технически невыполнимы. Наряду с политическим абсолютизмом, палочной дисциплиной, усовершенствованием  техники был вновь введен древний  институт, деятельность которого была надолго приостановлена: это принудительный труд и всеобщая воинская повинность.

Мегатехника как феномен

Наша  эпоха переходит от первобытного со стояния человека, выделившегося  благодаря изобретет нию орудия труда и оружия с целью достижения господства над силами природы к  качественно новому состоянию, при  котором он не только завоюет природу, но полностью отделит себя от органической среды обитания. С помощью этой новой метатехнологии 40ловек создаст  единую, всеохватывающую структуру, предназначенную для автоматического  функционирования.