Проблемы массовой и элитарной культур в творчестве Х. Ортеги -и- Гассета

Сруктура общества способствует процессу разделения культуры, формируются новые значительные социальные слои, получающие доступ к полноценному образованию, но не принадлежащих к элите. Получая возможность для осознанного эстетического восприятия явлений культуры, вновь возникающие социальные группы, постоянно коммуницирующие с массой, делают значимыми в общественном масштабе явления «элитарной» и одновременно проявляют интерес к «массовой» культуре, в некоторых случаях происходит их смешение.

Рассматривать по отдельности проблемы массовой и элитарной культуры нельзя, поэтому будем говорить о них в совокупности.

Подобно Хейзинге X. Ортега был озабочен судьбой современной культуры, кризисным бытием личности в условиях «массового общества». Путь спасения культуры он видит в сохранении духовных ценностей аристократической элиты.

X. Ортегу по праву называют теоретиком элиты. Свои социологические идеи он достаточно определенно выразил в небольшой по объему, но широко известной книге «Дегуманизация искусства». Он склонен считать, что существуют две разновидности рода человеческого: «народ», или масса, являющаяся «косной материей исторического процесса»; и элита - особо одаренное меньшинство, творцы подлинной культуры. Предназначение «лучших» - быть в меньшинстве и сражаться с большинством. В течение полутора веков серая толпа претендовала на то, чтобы представлять «все общество». С этим X. Ортега связывает все недуги Европы. По его убеждению, близится время, когда общество от политики и до искусства вновь начнет складываться, как должно, в два ордена или ранга: орден людей выдающихся и орден людей заурядных. Жизнь людей выдающихся сосредоточена в сфере игровой деятельности. Игра противопоставляется обыденности, утилитаризму и пошлости человеческого бытия.

Испанского философа Х. Ортегу-и-Гассета очень воодушевляла тема игры. В его произведениях установка на игру приобретает различные оттенки: от трагического до ликующего, спортивно-праздничного чувства жизни. В «Медитации о Дон-Кихоте» X. Ортега полагает, что способ существования подлинной личности заключается в трагедии. Трагический герой - это избранник, принадлежащий духовной элите, определяющим его качеством является способность к созерцательной игре. В отличие от обывателей, герой не берет необходимость в расчет, сопротивляется привычному и общепринятому, руководствуется собственной свободой воли. Свои философские откровения X. Ортега завершает символически: ночью на парижском кладбище два бессмертных флоберовских пошляка Бувар и Пекюше хоронят поэзию во имя натурализма и детерминизма. Духовный кризис эпохи завершается.

X. Ортега, констатируя тяжелейший кризис, через который проходило тогда современное сознание, отмечает тончайшие его проявления. Система ценностей, организовывавшая человеческую деятельность еще каких-нибудь тридцать лет назад, утратила свою очевидность, притягательность, императивность. Западный человек заболел ярко выраженной дезориентацией, не зная больше, по каким звездам жить.

X. Ортега пытается найти ориентиры в хаосе культуры, лишенной внутреннего строя, его богатое воображение создает игровую утопию спортивно-праздничного отношения к жизни. В докладе «О спортивно-праздничном смысле жизни» X. Ортега рассуждает о том, что все виды деятельности, связанные с выполнением определенных целей, являются жизнью лишь второго порядка. В отличие от этого в игровой деятельности изначальная жизненная активность проявляется непринужденно, бесцельно, свободно. Она возникает не из необходимости достижения каких-то результатов и не является вынужденным действием. Это добровольное проявление сил, порыв, не предусмотренный заранее. X. Ортега убежден, что человек может подняться над тоскливым миром обыденности, лишь перейдя в область неутилитарных отношений.

Лучшим же примером бесцельного напряжения X. Ортега полагает спорт. Спортивная деятельность - изначальная, творческая, важнейшая в человеческой жизни, а труд - просто производная от нее деятельность, или осадок. «Спортивность» X. Ортеги - это не просто состояние сознания индивида, это его мировоззренческий принцип.

Общий смысл понятий «игры» Хейзинги и «спортивности» X. Ортеги совпадает. Вместе с тем надо заметить, что для Хейзинги эстетическая игра является прежде всего деятельностью общественной и общедоступной. X. Ортега же в первую очередь ставит задачу спасения культуры от «восстания масс», а спасителем объявляет элиту.

Источником возникновения спорта Х. Ортега-и-Гассет видел свободную игру жизненных сил, порождающих спонтанное, антиэкономическое, избыточное усилие. Спортивное усилие философ, следуя Ф.Ницше, ставит выше трудового, ибо в жизни «самое необходимое... то, что избыточно», иное же «будет затоптано в землю». Соответственно, если вынужденное, неизбежное усилие называть трудом, «то лучший пример бесцельного усилия даёт спорт»[16].

Философ усматривает развитие «спортивного» духа в обычаях первобытного общества, находящегося в социально-психологической стадии «подросткового коллективизма». Человек живёт там «как бы внутри команды, типа футбольной»[17].

Тайные общества из «домов холостяков» организованные с целью похищения женщин и других варварских вылазок, были по X. Ортеге, прообразами спортивных клубов и даже государственной организации. «Именно это я имел в виду, когда заявил, что у истоков государственности стоит спорт»[18],-сказал философ в одном из своих выступлений.

Причину бурного развития спорта в ХХ веке X. Ортега-и -Гассет усматривал в перемене социокультурного приоритета, которым в Х1Х веке была работа, а в ХХ веке -игра. В результате, в ХХ веке широко распространилось спортивно-праздничное, карнавальное ощущение жизни. Другую причину распространения физических игр философ видит в материализации и «бодицентризме» культурных установок, когда тело становится надзирателем для души. Именно такое действие и оказывает спорт по мере своего распространения среди молодёжи, отмечал X. Ортега-и-Гассет. Здесь философ подводит нас к пониманию роли спорта при тоталитаризме, где он выступает как инструмент духовного порабощения и подавления личности.

В работе «Дегуманизация искусства» философ демонстрирует роль спорта в инфантилизации культуры ХХ века. «За короткое время мы увидели, насколько поднялась на страницах газет волна спортивных игрищ, потопив почти все корабли серьёзности... Торжество спорта означает победу юношеских ценностей над ценностями старости... Европа вступает в эпоху ребячества»[19],- констатирует X. Ортега-и-Гассет.

Подобное ребячество проникает и в иные области культуры: так иной «Поэт уподобился футболисту, создавая свои стихи одной левой»[20]; для некоторых как «...для африканских негров философствовать значит танцевать, а не задаваться вопросами о Бытии»[21].

7.                               Упадок Западной цивилизации.

Необходимо отметить, что X. Ортега в своем «Восстании масс» не ведет речь об упадке западной цивилизации. Более того, он подчеркивает, что само понятие «упадка» основано на сравнении; в таком случае, упадочной эпохой X. Ортега предлагает считать такую эпоху, которая предпочитает прошлое настоящему и будущему. Отсюда его вывод: «…эпоха, которая настоящее предпочитает прошлому, никак не может считаться упадочной. К этому и шел весь мой экскурс об «уровне эпохи». В наше время жизнь имеет - и ощущает в себе - больший размах, чем когда бы то ни было. Как же она могла бы чувствовать себя на ущербе? Наоборот, именно потому, что она чувствует себя сильнее, «живее» всех предыдущих эпох, она потеряла всякое уважение, всякое внимание к прошлому. Таким образом, мы впервые встречаем в истории эпоху, которая начисто отказывается от всякого наследства, не признает никаких образцов и норм, оставленных нам прошлым, и, являясь преемницей многовековой непрерывной эволюции, представляется нам увертюрой, утренней зарей, детством»[22].

Кроме того, существует только один вид упадка - убывание жизненной силы; и существует он лишь тогда, когда мы его ощущаем. Именно поэтому он подробно рассматривает вопрос о том, что ранее социологами упускалось из виду: как сознает или ощущает эпоха свою жизненную силу. Из этой предпосылки очевидно следует, что характерной чертой современного общества стала его странная уверенность в том, что оно выше всех предыдущих эпох, «его полное пренебрежение ко всему прошлому, непризнание классических и нормативных эпох, ощущение начала новой жизни, превосходящей все прежнее и независимой от прошлого»[23].

Однако при всем этом одной из характерных черт общества стала растерянность, безрассудное и непонятное метание его во времени и культуре: «…наш век глубоко уверен в своих творческих способностях, но при этом не знает, что ему творить. Хозяин всего мира, он не хозяин самому себе. Он растерян среди изобилия. Обладая большими средствами, большими знаниями, большей техникой, чем все предыдущие эпохи, наш век ведет себя, как самый убогий из всех; плывет по течению. Отсюда эта странная двойственность: всемогущество и неуверенность, уживающиеся в душе поколения…»[24].

8.                        Кризис европейской культуры.

В их взглядах на проблему «массового человека» общая идея заключается в выделении и противопоставлении творческой элиты и инертной, нетворческой массы. Поскольку творить и воспринимать ценности культуры способно лишь творческое меньшинство, элита, а массы - нетворческое большинство - даже не воспринимают сознательно эти ценности, а лишь имитируют взгляды и вкусы элиты, конец элитарного господства, гегемонии элиты в культуре и политической жизни свидетельствует о падении культуры.

Поляризация общества и своеобразная концентрация на его полюсах масс и элиты признается и особо подчеркивается в работах Ницше, Ортеги-и-Гассета и Шпенглера. Жестокая борьба между массами и элитарным меньшинством присутствует как в культуре, так и в политике. Не менее важной и принципиальной проблемой для этих философов является проблема кризиса европейской культуры и его последствий. Вывод Ортеги-и-Гассета состоит в том, что современная ему эпоха вовсе не имеет ничего общего с упадком и бессилием; в его видении, это - эпоха неисчерпаемых сил и огромных возможностей, но она может стать и эпохой заката вековой европейской культуры. Техника не может уничтожить культуру, поскольку является ее порождением, но может способствовать «массовизации» и варваризации жизни.

Для Шпенглера и Ортеги-и-Гассета кризис европейской культуры порожден изменениями в мировоззрении людей. Именно изменение условий жизни и, как следствие этого, изменение миропонимания, вызвали появление «среднего человека»; для Ницше «средний человек» был всегда, и современные перемены лишь обострили конфликт стада и элиты. Для этих мыслителей основная борьба в культуре проходит по линии: принцип личности и принцип коллектива, противостояние оригинальности и общественного мнения, элиты и посредственности. А единственным условием сохранения качества культуры меньшинства является сохранение ее и впредь культурой меньшинства. Влияние на массу высокой культуры возможно только благодаря ее восприятию со стороны индивидов, входящих в массу, а влияние на мастеров высокой культуры со стороны массы происходит только путем восприятия и сублимации ими духовного мира массы. Значит, даже при условии наличия в обществе развитой массовой культуры, она все равно должна оставаться в роли ведомой высокой культурой. В случае же разрушения этой системы культуре грозит гибель.

9.                        Государство как высшая угроза.

X. Ортега в своих работах пишет, что действовать самовольно означает для массы восставать против собственного предназначения, а поскольку лишь этим она и занята, он говорит о восстании масс. В конце концов, единственное, что действительно и по праву можно считать восстанием, - это восстание против себя, неприятие судьбы. И когда массы торжествуют, торжествует и насилие, становясь единственным доводом и единственной доктриной. Он давно уж отмечал, что насилие стало бытом. Сейчас оно достигло апогея, и это обнадеживает, поскольку должен же начаться спад. Сегодня насилие - это риторика века, и его уже прибирают к рукам пустомели.

Затем X. Ортега переходит к наихудшей из опасностей, грозящей европейской цивилизации. Как и все прочие угрозы, она рождена самой цивилизацией и, больше того, составляет ее славу. Это современное для Хосе Государство. Он пишет: «В наше время государство стало могучей, страшной машиной, которая благодаря обилию и точности своих средств работает с изумительной эффективностью. Эта машина помещается в самом центре общества; достаточно нажать кнопку, чтобы чудовищные государственные рычаги пришли в ход, захватывая и подчиняя себе все части социального тела. Современное государство - наиболее очевидный и общеизвестный продукт цивилизации»[25]. А отношение к нему массового человека проливает свет на многое. «Массовый человек» гордится государством, ибо ему известно, что именно оно обеспечивает ему удобную и выгодную жизнь, но не сознает, что это творение человеческих рук, что оно создано определенными людьми и держится на определенных человеческих ценностях, которые сегодня есть, а завтра могут улетучиться.. Масса не воспринимает государство как продукт усилий меньшинства и господства ценностей цивилизации, она видит в государстве некую безликую силу, которая очень похожа на силу толпы, а поскольку и себя ощущает безликой, то считает его своим. И если в жизни страны возникнут какие-либо трудности, конфликты, проблемы, массовый человек постарается, чтобы власти немедленно вмешались и взяли заботу на себя, употребив на это, все свои безотказные и неограниченные средства.

Здесь-то и подстерегает цивилизацию главная опасность - полностью огосударствленная жизнь, экспансия власти, поглощение государством всякой социальной самостоятельности - словом, удушение творческих начал истории, которыми в конечном счете держатся, питаются и движутся людские судьбы. «Массовый человек» уверен, что государство - это он. И он всегда попробует использовать давление государственной машины, чтобы уничтожить всякое творческое мышление. В этом «человек массы» жестоко ошибается, ибо это самый короткий путь к фашистской диктатуре. Государство идентично массе лишь в том смысле, в каком Икс идентичен Игреку, поскольку никто из них не Зет. Современное государство и массу роднит лишь их безликость и безымянность. Но массовый человек уверен, что он-то и есть государство, и не упустит случая под любым предлогом двинуть рычаги, чтобы раздавить какое бы то ни было творческое меньшинство, которое раздражает его всегда и всюду, будь то политика, наука или производство.

«Это стремление кончится плохо. Творческие стремления общества будут все больше подавляться вмешательством государства; новые семена не смогут приносить плодов. Общество будет принуждено жить для государства, человек - для правительственной машины»[26]. И поскольку это всего лишь машина, исправность и состояние которой зависят от живой силы окружения, в конце концов государство, высосав из общества все соки, выдохнется, зачахнет и умрет самой мертвенной из смертей - ржавой смертью механизма.