Проблематика советской повседневности в творчестве братьев Стругацких на материале романа "Град обреченный"

    «Град обреченный» при внимательном прочтении тоже оборачивается книгой итогов, опытом серьезного переосмысления многих парадигм, десятки лет господствовавших в нашем общественном сознании. Ну а литературная форма, в которую этот опыт отлился — привычное для Стругацких остросюжетное повествование, в котором проклятые вопросы общественного бытия, духовно-нравственной ориентации человека в мире рассматриваются сквозь укрупняющую и обобщающую призму исходного фантастического допущения.

    Главный герой романа — Андрей Воронин, ленинградец, комсомолец, выпускник университета по специальности «звездный астроном», попавший в Город из 1951 года с целью добровольно содействовать Эксперименту. В первой части романа — «Мусорщик» — это простой, симпатичный парень, энтузиаст, непоколебимо убежденный в высоких и благородных целях Эксперимента, главная из которых, по его мнению — «установление диктатуры пролетариата в союзе с трудящимися фермерами»¹². Он с восторгом принимает условие Наставников: «поверить в идею до конца, без оглядки»¹³. И его очень печалит, что не все из окружающих его людей разделяют эту веру.

    Сцена дружеской пирушки на квартире Андрея венчает первую часть романа и запечатляет атмосферу «героического периода» истории Города. За одним столом сидят, попивая самогон и отчаянно споря, фермер дядя Юра, пуще всего на свете ценящий волю, и незаметный, невозмутимый китаец Ван, и бывший унтер-офицер вермахта Фридрих Гейгер, одержимый скрываемой до поры волей к власти, и настороженно-вдумчивый японец Кэнси Убуката, и ехидно-любознательный, во всем сомневающийся Изя Кацман, прибывший в Город из того же Ленинграда, но в 1968 году. Ах, как умиляется этому застольному братству и верит в его нерушимость наивный, искренний Андрей Воронин!

    Но  уже следующая часть романа выявляет сомнительные, опасные стороны прекраснодушия героя, его готовности беззаветно и слепо служить общественному благу. Андрей сменил профессию мусорщика на должность следователя. В его руках судьбы людей. Он хочет честно заниматься своим делом — ловить жуликов, уголовников. Но звучат из уст шефа сакраментальные слова: внешняя опасность, угроза нашествия, шпионаж, попытки саботажа, диверсии. Сознание Андрея, выплавленное в тигле сталинистской бдительности, послушно, рефлекторно реагирует на эти сигналы. И в новом свете предстает перед ним казавшееся мифическим дело о Красном Здании, возникающем в разных точках города и «проглатывающем» людей. Теперь оно видится Воронину воплощением злокозненной деятельности внутренних и внешних врагов.

    И — вот они, привилегии фантастической вседозволенности — Красное Здание внезапно является самому герою. Он вступает под его своды и становится участником Игры, вершащейся в мраморном, пышно изукрашенном зале. А партнером Андрея по шахматной партии становится «пожилой человек в полувоенной форме»¹⁴ — вождь, великий стратег, кумир юности героя.

    Что означает в смысловой партитуре  романа эта причудливая партия, в которой с каждой фигурой и пешкой сопоставлена человеческая жизнь? Изя Кацман, отгадчик, Вергилий, сопровождающий Андрея по кругам этого фантасмагорического мира, обронит о Красном Здании: «Бред взбудораженной совести»¹⁵. Вот именно. У каждого — свое Красное Здание, в нем материализуются подсознательные психологические комплексы, призраки страха и вины. Внутренний конфликт между естественными склонностями натуры Андрея и его сталинистской идеологической закваской претворяется в кошмар шахматного поединка, по ходу которого гибнут то его лучшие друзья, то сподвижники и конкуренты великого стратега.

    Ощущая  свою неспособность участвовать в смертоносной Игре, Андрей покидает Красное Здание. Но бредовая реальность Города заявляет свои права.

    На  допросе у следователя Воронина оказывается, что Изя Кацман, находящийся под подозрением в связи с делом о Красном Здании, насмешник и скептик, во все сующий свой любопытный нос, был замечен выходящим из Здания. Кому же, как не ему, быть агентом враждебных Городу внешних сил? И эта примитивная, извне навязываемая логика заставляет Андрея забыть его собственные суждения об Изе: «бессребреник, добряк, совершенно, до глупости бескорыстный»¹⁶.

    Логика  мышления воплощается в логику поступков. И вот Андрей, будучи не в силах «расколоть» подследственного психологическими методами, передает Изю в руки старшего следователя Гейгера и его помощника, садиста Румера.

    Но совесть-то героя томится, и на выручку, как всегда в подобных случаях, является Наставник с его успокоительными подсказками. Все, что делается,— в том числе и самое позорное — делается ради Эксперимента: во имя большинства, «темного, забитого, ни в чем не виноватого, невежественного большинства». И мысль Андрея, с готовностью заглотнув приманку, устремляется дальше: «Что такое личность? Общественная единица! Ноль без палочки. Не о единицах речь, а об общественном благе. Во имя общественного блага, мы обязаны принять на свою ветхозаветную совесть любые тяжести, нарушить любые писаные и неписаные законы. У нас один закон — общественное благо»¹⁷.

    Но  Стругацкие не ограничивают свою задачу демонстрацией пагубности догматизма,  опасностей,   которые  несут с собой      религиозно-утопические      мировоззренческие     миражи.     «Град     обреченный» — попытка    построить     динамическую модель идеологизированного сознания, типичного для самых широких слоев нашего общества, проследить его судьбу на фоне меняющейся социальной реальности,  исследовать различные фазы его «жизненного  цикла».   Задача,  безусловно, благодарная, если всерьез задуматься о драматических процессах,  происходивших за последние полвека в умах наших мыслящих сограждан под влиянием катаклизмов отечественной истории, аналогов которым не подобрало бы самое раскованное воображение. А исходная фантастическая посылка, столь богатая возможностями, острая фабула,    перенасыщенная событиями и коллизиями,  обеспечивают авторской мысли «пространство полета», помогают Стругацким исследовать    парадоксальные     метаморфозы мировоззренческой системы,   складывавшейся в 30—40-е годы.

    Ситуация  в Городе    резко    меняется, в результате  переворота  к власти  приходит   группировка   Фридриха     Гейгера. И еще  дальше  расходятся  пути  людей, сидевших когда-то за одним    столом    в квартире мусорщика Воронина. Сам он, теперь редактор одной из городских газет, как-то неожиданно для самого себя принимает новый режим — при том,   что по методам захвата    власти    переворот вполне можно квалифицировать как  фашистский, — примиряется    с    ним.

    Конформистское   поклонение   «объективным ценностям»,  глубоко  укорененное  в  его сознании, заставляет вчерашнего твердокаменного комсомольца принять к практическому     руководству    змеино-гибкую формулу:  «Всякая власть от бога». А в это время сотрудник    редакции    Кэнси, исповедующий идеалы демократии и законности, восстает против произвола новых властей  и  получает пулю в живот. Но мотив    фашизации    лишь    тенью мелькает на сюжетном фоне повествования. И  тут  же — новая  перемена  декораций.    Под    водительством  президента Гейгера  Город превращается   в   «благоустроенное общество».  Жители сыты   и по преимуществу довольны.  Пастыри — к ним принадлежит и Андрей, советник президента    по    науке — неустанно  трудится на благо своего стада.  Но благо теперь понимается совсем    не    так, как прежде. Место энтузиастических лозунгов,   туманно-возвышенных    обетований заняли четко формулируемые, практические,  «достижимые»  задачи и цели. Нынешние  руководители  Города — честные и     компетентные администраторы, уверенно владеющие технологией управления,  шаг за  шагом удовлетворяющие одну материальную  потребность населения за другой.  Перед    нами    наглядное воплощение теории и практики «просвещенного менеджеризма», ожившая мечта технократа.

    Андрей  Воронин — «господин советник» — вполне приспособился к новому образу жизни и мышления. Он повзрослел, вырос из детских одежек аскетическо-бескорыстного служения идеалам. Горячее народолюбие сменилось снисходительно-презрительным пониманием психологии массы, стремящейся якобы лишь к материальному насыщению. Сам 
Андрей принимает теперь как должное свою принадлежность к высшему обществу, свой богатый дом, свою коллекцию огнестрельного оружия.

    Контрастная параллель с первой частью романа: в доме Андрея снова дружеская пирушка. Но на этот раз в ней участвуют только люди нужные, высокопоставленные. В самый разгар вечера герой, выглянув в окно, обнаруживает в своем саду Красное Здание. Но теперь — темное, обветшалое, пахнущее запустением. Перед нами символ упадка воинствующей государственности, насильственно утверждающей «общественное благо», знак ее перерождения в структуры власти менее репрессивные, но по-прежнему порождающие отчуждение. Красное Здание этой части романа — одновременно образ полуразложившегося трупа сталинизма, еще пребывающего среди нас, и пародийное обозначение полупарализованного социального организма брежневской поры.

    Но «приключения ценностей» еще не окончены. В пятой части романа — «Разрыв непрерывности» — герою предстоит заново произвести счисление своего жизненного курса. Теперь он возглавляет экспедицию, посланную Гейгером на поиски источников воды и Антигорода. Ни того, ни другого обнаружить не удается. По мере углубления экспедиции в загадочные, опасные пространства непознанного Андрею приходится все более крутыми мерами подавлять ропот своих подчиненных, тех самых простых людей, интересам которых он служил и с юношеской горячностью, и со снисходительной умудренностью зрелости. Теперь герой знает только одно — любой ценой заставить отряд продолжать путь, кажущийся все более бессмысленным, В этих экстремальных условиях с его жизненной позиции облетают последние листки самооправдательных фикций: заботы об интересах ближних, морального долга. В момент истины Андрею открывается суть ситуации: в его руках оказалась власть, и он должен осуществлять ее ради нее самой, во имя функционирования системы власти, в механизм которой он входит одним из рычагов.

    Спасаются только двое — сам Андрей и Изя Кацман. Путь назад, в Город, отрезан, и им остается лишь идти дальше и дальше на север, сквозь пыль и зной откровенно враждебного мира, по дороге, лежащей между отвесной стеной и обрывом. Однако не один лишь биологический инстинкт выживания толкает их вперед. В последней части романа повествование, раздвигая социально-критические рамки, явно обретает экзистенциальную тональность. Можно ли существовать в идеологической невесомости, без привычного груза объяснительных схем, иллюзий, верований, предрассудков? Неуютно, трудно, страшно остаться вдруг без твердой почвы под ногами. Рука героя даже тянется к спусковому крючку револьвера. Но соблазн самоубийства преодолен. Двигаясь путем, не сулящим ни награды, ни даже цели, Андрей начинает постепенно ощущать своеобразное достоинство этого жестокого удела — безыллюзорного противостояния «миру без трансценденции», стремящемуся сломить человека своей видимой бессмысленностью.

    Андрей  Воронин, при всей своей психологической достоверности, «фактурности» — фигура, безусловно, символическая. Он сродни — пусть это сближение не покажется странным — таким литературным героям, как Ганс Касторп из «Волшебной горы» Томаса Манна или Гарри Галлер из «Степного волка» Гессе. Как и они, Андрей проходит в романе сложный путь духовного преображения, в зеркале которого отражаются пленные знамения и поветрия эпохи, ее кризисные черты. Умонастроение героя в конце романа очень характерно для духовной ситуации нашего общества в то время. В «сумерках кумиров», среди обломков былых иллюзий и догм многие с тоской и недоумением всматриваются в прошлое, с тревогой и скепсисом заглядывают в будущее, отнюдь не уверенные, что оттуда донесется благая весть.

    Впрочем, итогом авторских размышлений вовсе не является беспросветный пессимизм, отказ от поиска смыслообразующих начал. Финал романа подчеркнуто открыт, разомкнут. Добравшись до некоего конечного пункта своего странствования. Андрей вдруг оказывается в исходной точке, в своей ленинградской квартире, и узнает, что позади лишь первый из многочисленных кругов познания. «Свободы от» герой достиг. Но насколько труднее предстоящий ему путь к обретению новых общезначимых ценностей, «свободы для».

    Так чем же актуален сегодня роман? Признаемся: наше интеллектуальное мужество прогрессирует сегодня черепашьими темпами, не поспевая зачастую за событиями. Стругацкие призывают нас видеть насущные духовные проблемы сразу во всей их остроте, задаваться опережающими» вопросами. И не только задаваться вопросами, но и  
не  шарахаться  от  самых  непривычных, неудобных ответов, не вычеркивать заранее из «веера вариантов». А еще роман напоминает нам о том, что мы находимся «в круге первом» самопознания и 
самоочищения.  

    Заключение

    В результате проведенного исследования можно сделать следующие выводы.

    Во-первых, мы охарактеризовали внутреннюю ситуацию в СССР 70-80-х годов, определив ряд  проблем в советской повседневности того времени. Происходит трансформация  тоталитарной модели государства, но жизнь  советского человека от этого не поменялась. В стране виден «застой», «стагнация», ничего не развивается, не меняется, да и чиновники считают, что стабильность важнее развития. Все это привело  к тому, что в стране начало развиваться  такое явление, как диссидентство. Самые образованные и просвещенные люди понимали, что в нашей стране не учитываются ни общественные, ни индивидуальные особенности. Поэтому  диссиденты выступают против политического  строя, тоталитаризма, и за защиту прав человека.