Проблематика советской повседневности в творчестве братьев Стругацких на материале романа "Град обреченный"

    Таким образом, можно сказать, что в  стране произошла трансформация  тоталитарной модели государства, но это  мало чем изменило жизнь советского человека. Жесткости стало немного  меньше, но цензура, идеология и контроль остались по-прежнему. 

2. От  «оттепели» к «застою»: изменения внутреннего  мира советского человека

    Парадокс  советского периода российской истории  состоял в том, что тоталитаризм невольно порождал феномен праведности "простого советского человека", хотя и лишенного многих прав и  свобод, но практиковавшего на неидеологическом уровне общения - в семье, в трудовом коллективе, в профсоюзном доме отдыха, в пионерлагере или студенческой группе - неподдельные, искренние чувства  уважения к себе подобному, доброжелательность, ощущение причастности к чему-то большому, светлому и справедливому. Во многом потерянное в ходе постсоветских  преобразований гордое чувство причастности к "передовому человечеству" переживалось в свое время и как чувство "интернациональной солидарности" с трудящимися всего мира и на обыденном уровне снимало столь острые сегодня проблемы национальных и межрелигиозных отношений.

    Не  менее важной позитивной стороной жизни  людей в условиях СССР было и то, что их объединяли не только и даже не столько специфические коммунистические ценности, типа "диктатуры пролетариата" при несомненной, хотя и противоречивой, вере в "светлое будущее коммунизма", сколько общечеловеческие ценности: справедливость, братство, равноправие, самоотверженность, честный труд, уважение к человеку, преданность коллективному долгу, взаимопомощь. Не менее значимыми были и другие гуманистические ценности: оптимизм, вера в разум и науку, научно-технический и исторический прогресс, уверенность в том, что человек, особенно в рамках коллектива, может очень многое изменить к лучшему. И хотя эти ценности слишком часто понимались наивно и были далеки от их фактического воплощения, они были несомненными регулятивами в жизни подавляющего большинства граждан СССР, давали людям ощущения осмысленности из существования, вселяли в них энергию выживания в подчас реально бесчеловечных условиях.

    Между тем официальное отношение к  гуманизму было выражено в терминах марксистско-ленинской теории классовой  борьбы. С этой точки зрения, гуманизм как таковой - это "абстрактный" фантом, выдумка буржуазии для  одурачивания трудящихся, а человеколюбие, милосердие, филантропическая деятельность суть не более чем "акробатство  буржуазной благотворительности" (В. Ленин)¹.

    В послесталинский период истории  России была провозглашена программа  создания "нового человека". Эта, по сути, зловещая задача переделки  людей по стандартам коммунистической партии, к счастью, уже не могла  быть решена, поскольку смягчение  режима, наступившего со времени "хрущевской оттепели" (по крайней мере, были остановлены массовые репрессии) позволяло проклевываться семенам свободы, порождало спасительные двойные стандарты образа жизни. С одной стороны, это были официальные, всеми хорошо усвоенные "правила игры", полные привычного ханжества и условностей, с другой - относительно нормальная жизнь, скажем, в семье, в кругу друзей или трудового коллектива, где реальные гуманистические ценности и здравый смысл составляли мировоззренческую основу человеческих отношений.

    Постепенная экономическая деградация ускоряла развал тоталитаризма, настолько исчерпавшего себя, что, ко всеобщему спасению, его  крушение оказалось практически  бескровным, не вызвавшим ни гражданской ядерной войны, ни развала России на бесчисленное множество "суверенных" государств. Но это не означало ни торжества гуманизма или социальной справедливости, ни социального чуда, на которое неосознанно так многие надеялись, не приложив к его совершению практически никаких усилий - свобода досталась народу, как всегда в русской истории, сверху.

    Это означало вступление России в полосу неизвестности, в которую она  входила не только со своей инициативой, надеждой и всем тем лучшим, что  у нее было, но и невольно со всем грузом своей во многом несвободной  и насильственной истории. Она получила новый шанс, новые возможности, она  встретилась с новыми, неведомыми ей прежде испытаниями. В том числе  и с испытаниями на свободу, ответственность, законность, самоуважение, подлинное  раскрепощение личности. Она столкнулась  с рынком и всеми его положительными и отрицательными сторонами. Она  столкнулась и с миром как  он есть в своей чистоте и грязи, и с самой собой как она  есть во всем ее величии и слабости. То же самое произошло и на индивидуальном уровне, т.е. с гражданином, естественно, не умевшим и во многом не умеющим  и сегодня жить в новых условиях, к которым его никто и не мог подготовить. За утопией коммунизма, которая рассеивалась, как туман, в сознании людей, открывался реальный мир со всем его великолепием и  несовершенством, его красотой и уродством, истиной и ложью. Нежданно обретенная свобода обрушилась на советского человека, и он был обречен совершить "падение" с высот иллюзий и утопий на реальную и естественную почву.

    В 70 - 80-е годы большую роль в распространении  гуманистических идей сыграло общество "Знание". Несмотря на жесткую  политизацию просвещения со стороны  идеологического отдел ЦК КПСС, десятки  тысяч ученых, учителей, интеллигенции  вели масштабную просветительскую работу, моральной основой которой были не только (и даже не столько) специфические  партийные императивы и принципы особого, пролетарского или социалистического  гуманизма, сколько - фактически - общечеловеческие нравственные ценности. Впечатляющей была и издательская деятельность этого  общества, выпускавшего брошюры по вопросам гуманистического мировоззрения  и воспитания сотнями тысяч экземпляров.

    В это же время предпринимались  усилия создать специализированные социальные институты, пропагандирующие ценности и идеалы свободомыслия, гуманизма, научного мировоззрения и светской культуры. Обычно они исходили от трезво мыслящих ученых, философов, этиков и  религиоведов, отдававших себе отчет  в том, что научно-гуманистическое  мировоззрение и свободомыслие, находящееся в услужении идеологического  отдела ЦК и Комитета по делам религии  и церкви (фактически филиала КГБ), - это не более чем карикатура на свободно провозглашаемые и выражаемые ценности, как и на признание естественности нравственных норм. Однако все эти  усилия наталкивались на стену подозрения, и дело заканчивалось ничем.

    Советское двоемыслие – это, пожалуй, было погнуснее отсутствия продуктов. Но когда советский человек был вынужден с радостной идиотской улыбкой одобрять очередное решение очередного съезда КПСС, а сам в душе проклинал и этот съезд, и этих сидящих в президиуме за столом с кумачовой скатертью прилизанных с протокольными рожами секретарей, пригнавших его на «общее собрание», то вот это было на самом деле отвратительно. Кто сказал про духовность? А не было ли ежедневным издевательством над этой пресловутой духовностью и просто здравым смыслом, регулярные славословия в адрес «руководителей партии и правительства». Публично Брежнева нельзя было называть Брежневым, но только и исключительно – Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев. Только так и никак иначе. Советский человек мог замирать в восхищении перед картиной Рембрандта, но при этом его второе «Я» знало, что в любой момент он должен залиться бодрым: «Да здравствует КПСС!». Тот, кто не жил в СССР, не может понять всю глубинную сущность эпизода из фильма «Кин-Дза-Дза», когда двум землянам эцелоп вешает на лицо собачий намордник и требует радоваться. Радоваться. И попробуй не порадоваться. Советский человек должен был быть рад. Всегда и всюду.

    Из  всего этого следует, что в  стране процветала двойная мораль и  двойные стандарты, сама идеология  приобрела характер ложного пафоса, а представления о тоталитарной модели государства как антигуманной не давали все-таки раскрыть человеческий потенциал. 

    Глава 2. Художественное осмысление проблематики советской  повседневности в  творчестве братьев  Стругацких на материале  романа «Град обреченный»

    2.1. Специфика творчества  братьев Стругацких 

    Книги Стругацких всегда было трудно достать, они пользовались огромным спросом, журналы, в которых печатались их вещи, раскупались мгновенно — и это при том, что официальная критика не делала им никакой рекламы, серьезное литературоведение не удостаивало их вниманием, а на пути их произведений   к   читателю   воздвигались всяческие    труднопреодолимые барьеры. Причина этого, разумеется, совершенно ясна: Стругацкие, как и многие другие таланты, не вписывались в «правильную» советскую литературу, одобряемую и поощряемую тогдашней руководящей и направляющей силой нашего общества.

    Начнем с некоторых соображений    о    трактовке    термина «фантастика», которым принято обозначать избранный Стругацкими жанр. Вообще необходимо сказать, что в 70-80-е года в СССР можно наблюдать рост интереса к жанру фантастики. С чем связана эта заинтересованность? На этот вопрос есть два ответа: во-первых, фантастика представлялась попыткой погрузиться в иную реальность, менее скучную, обыденную и серую, это был своего рода эскапизм, уход от повседневности; во-вторых, фантастика как жанр менее подвержена цензуре, т.е. существует больше возможностей для отступления от стандартов, выхода из рамок, навязываемых государством. Из всего этого следует, что и фантастика в СССР стремится к философичности, пытается отразить более глубокие теории, показывает закономерности современного ей общества.

    Теперь  вернемся к Стругацким. Да, конечно, они писатели-фантасты;    более    того, они   непревзойденные   мастера весьма   интересного направления — социальной фантастики; однако   не   это   представляется главным, так как фантастическая оболочка произведений братьев, как неоднократно отмечалось исследователями  их творчества (которых, к сожалению, немного), — это лишь форма, упаковка, заключающая в себе нечто другое, гораздо более важное.

    Кажется очень странным и несправедливым, что наше литературоведение — возможно, загипнотизированное ярлыком «фантастика» как символом принадлежности к достаточно специфичной области словесности — прошло мимо феномена Стругацких. Ибо этот феномен, главное их писательское свершение, имеет глобальный характер и заключается в том, что они создали новую литературу нравственной проблематики — литературу, которой до них не было и которая пока что представлена только их произведениями.

    Творчество  Стругацких отнюдь не сводится, выражаясь языком хрестоматий, к бичеванию пороков, общества и исследованию психологии типичных для него индивидуумов, равно как и к изучению возможностей совершенствования и самосовершенствования человеческого к аспектам, имманентным всей классике философско-психологического плана.

    В противоборстве добра и зла Стругацкие вскрывают и разрабатывают новый пласт, который не мог быть обнаружен средствами «обычной» литературы. Этот пласт, если говорить кратко, — путь человека в будущее. И здесь естественным инструментом исследования является фантастика. Но что такое фантастика? В одном из своих выступлений Стругацкие дают ответ, который кажется нам исчерпывающим. Они приводят три распространенных взгляда на фантастику, сводящихся к следующим формулировкам:

    1. Фантастика есть литература научной мечты;

    2. Фантастика есть литература о  светлом будущем; 

    3. Фантастика есть исключительно детская литература.

    Анализируя эти определения, Стругацкие убедительно показывают их несостоятельность и дают свой вариант, который хочется привести полностью: «Фантастика есть отрасль литературы, подчиняющаяся всем общелитературным законам и требованиям, рассматривающая общие литературные проблемы (типа человек и мир, человек и общество и т.д.), но характеризующаяся специфическим литературным приемом – введением элемента необычайного»².

    Этим  необычайным, поясняют далее Стругацкие, может быть некое открытие или изобретение, перенесение действия в небывалую обстановку (в будущее, на другую планету, в другой физический мир), чисто сказочное допущение. Такими приемами пользуются многие авторы, а результат зависит уже от таланта и мастерства.

    Итак, путь человека в будущее. Продвижение по этому пути определяется и оценивается не столько научно-техническим прогрессом, сколько нравственными категориями — вот доминанта творчества Стругацких. «Собственно, научная фантастика нас давно уже не волнует, только человек со всеми его «измами» - цель, а идти к ней… для нас естественно путем фантастики. Вот и все»³.