Проблематика советской повседневности в творчестве братьев Стругацких на материале романа "Град обреченный"

    Вообще говоря, о творчестве Стругацких писать довольно нелегко — очень уж оно неординарно и многогранно. Более или менее ясной представляется литературная эволюция писателей и некоторые общие характеристики их авторской манеры.

    После ранних вещей, написанных в традиционном для научной фантастики ключе, братья совершают неожиданный скачок, выходя, так сказать, в новое творческое пространство. Эта «вселенная   Стругацких»   начинается  с повести  «Попытка к бегству» и  характеризуется прежде всего необычной постановкой проблемы нравственного выбора, обобщенной до глобальных, космических, а по существу —   общечеловеческих   масштабов.  Отметим,   что  упомянутое пространство,  если  употребить физическую терминологию, имеет   переменную   кривизну,   различную для того или иного произведения Стругацких и определяющую степень трудности восприятия этого    произведения читателями. В наиболее линейных,   «понятных»   вещах   («Попытка к бегству», «Трудно быть богом»,    «Обитаемый    остров»)  мы   видим   прямое   противопоставление и столкновение двух полярных миров — идеального мира добра и абсолютной справедливости, персонифицированного  в   главных  героях,   и мира реальной  человеческой природы с его грязью и подлостью, жестокостью и тупостью, злобой и агрессивностью, весьма прозрачно закамуфлированного под некую  средневековую   или тоталитарно-воинственную    цивилизацию  на другой  планете.

    Речь, разумеется, идет об обобщении, о некой среднестатистической оценке человеческой массы. Воины, кровь, преступность,   культивируемая  агрессивность,   ограниченность   и бездуховность огромного количества людей. Рабская психология и невежество, жажда денег и власти. И когда социальные условия    способствуют    высвобождению этих качеств, наступает засилье и господство воинствующей серости, блестяще смоделированные  Стругацкими в упомянутых выше произведениях. Противостоит     сему     лишь очень небольшая часть человечества — та, которую мы называем интеллигенцией, носителями гуманистических идеалов: добра, культуры, знаний, духовного прогресса. Собственно, все 
творчество Стругацких суть гимн интеллигенции, и, пожалуй, мало кому удавалось так ярко и в таких масштабах показать ее роль главной движущей силы в развитии общества. Особенно симптоматичным это выглядит в условиях нашей страны, где интеллигентам была снисходительно отведена участь представителей второстепенной прослойки.

    Анализируя на фоне фантастического антуража вполне реальные ситуации, Стругацкие вновь и вновь обращаются к сложнейшей нравственной проблеме: каким должно быть добро в борьбе со злом, какими методами дозволено ему действовать, чтобы не утратить своей сущности, не перейти тот барьер, за  которым уже во многом стирается разница между этими полярными   категориями.   Проблема действительно крайне неоднозначная, и впервые авторы затрагивают   ее   опять-таки   в «Попытке к бегству». Два прекрасных человека из будущего, Вадим и Антон, понятия не имеющие о таких вещах, как жестокость и насилие, столкнувшись на другой планете с первобытно-фашистским укладом и издевательством над людьми, всячески отвергают  попытки  Саула,  жителя XX века, взятого ими в качестве   пассажира,   остановить зло     активным     вооруженным вмешательством. Они не в состоянии   понять   его   доводы.   «Вы рассуждаете,   как   я   не   знаю кто, - говорит Вадим Саулу. – Вы еще нам тут скажите, что цель оправдывает средства. – А что же, - согласился Саул хладнокровно, - бывает, что и оправдывает». И далее, при допросе одного из насильников, Саул произносит: «Вы избрали неправильный путь, мальчики. С эсэсовцами это не годится. Это же питекантроп. Мягкое обращение он принимает за слабость». Но могут ли его действия что-либо изменить, подстегнуть ход истории? Нет, и это признает, в конце концов, он сам. «Саул закрыл глаза и сказал непонятно: - Это как печи… если разрушить только печи – построят новые, и все»⁴.

    Сходная ситуация и в «Обитаемом острове». Здесь проявилось любимое Стругацкими  «прогрессорство», т.е. внедрение в архаическую среду «продвинутых индивидов», осуществляющих постепенную трансформацию общества в интересах то ли культурных личностей, то ли – обездоленных (не совсем понятно).

    Власть  узурпировала кучка жестоких и беспринципных негодяев — Неизвестные Отцы, создавшие систему излучающих башен для оболванивания   народа,   превращения людей в послушных автоматов. Имеет ли смысл разрушать отдельные башни? Ведь построят новые. «Я хочу драться, — говорит    местным     подпольщикам, пытающимся вести борьбу, землянин Максим, — против системы лжи, а не против системы башен! Но даже против башен вы выступаете как-то по-дурацки. Совершенно очевидно, что башни ретрансляционные, а значит, надо бить в центр, а не сколупывать их по одной…»⁵ Но даже после того, как Максиму удается взорвать этот центр, оказывается, что желаемый результат не достигнут. Нельзя насильственно переделать историю.

    Яркие примеры подобного же плана можно привести и из повести «Трудно быть богом». Из всего этого не следует, что борьба со злом безнадежна, а следует только то, что бессмысленно уповать на некие могущественные силы будущего, на помощь со стороны, бороться должны обыкновенные порядочные люди. Однако сформулированный выше вопрос остается открытым: какими же методами? Зло потому и есть зло, что единственным доступным его пониманию аргументом является сила. Но сила легко может превратиться в насилие, а насилие легко может взрастить подлость. Допустимо ли утверждать идеалы таким путем?

    В «Хищных вещах века» Стругацкие дали предельно четкую формулировку: «Если во имя идеала человеку приходится делать подлости, то цена этому идеалу — дерьмо»⁶. В справедливости этого утверждения мы, кажется, уже убедились на примере 70-летней истории собственной страны. Стругацкие и не пытаются отыскать универсальное решение проблемы, но, поставив ее, они показали ее актуальность и глубину.

    _Н

аряду с произведениями, изображающими столкновение нормальных человеческих принципов с серостью и цинизмом, у Стругацких есть вещи, построенные совершенно по-другому. Их смысловая структура иная, нет очевидных противопоставлений. Писателей интересует поведение человека в неординарных и нравственно экстремальных ситуациях («Пикник на обочине», «За миллиард лет до конца света», «Град обреченный»). Знаменитый «Пикник на обочине» — история крутого парня Рэдрика Шухарта, его фатально запрограммированного пути и трагического прозрения в потрясающе неожиданном финале – написан столь ярко и психологически сильно, что хочется сказать несколько слов вот о чем. У этой вещи все-таки немного странная судьба. А «виной» тому — снятый по мотивам «Пикника...» фильм    А.Тарковского    «Сталкер», в котором концепция повести  была   кардинально  переосмыслена, а от первоначального текста остался разве что некий фон в виде таинственной Зоны. Да, сама по себе картина сделана,   как   всегда   у  Тарковского, блестяще. Да, ее христианская идея, быть может, даже более глубока. Однако читателю, впитавшему в себя мир и коллизии «Пикника   на   обочине»,   образ сталкера в повести кажется более естественным.

    Интересно проследить, как утопический  эгалитарный  пафос Стругацких в семидесятые  выветривается, и в их книгах начинает проводиться концепция элитарности, доходящая до разделения человечества на два различных вида.

    Справедливости  ради сказать, Аркадий и Борис  Стругацкие не сразу и не во всем перешли на подобные позиции.  Переломной книгой явилась «Улитка на склоне». Замечательный роман (по своим описаниям удивительно напоминающий картины Босха) в художественно-фантастической форме выразил странные метаморфозы, происходящие в реальном мире. Здесь и геноцид, и явные намеки на феминизм (доведенный до логического и жуткого финала). Здесь и уничтожение деревень и малых городов (происходившее в то время в СССР и продолжающееся сейчас в России). Здесь и нарастающая дезорганизация государственного аппарата, живущего выморочными бюрократическими играми. Мучительное и страшное рождение постмодернистского мира.

    Обратимся теперь к другому интереснейшему вопросу: как, какими средствами достигают Стругацкие такого общепризнанного воздействия на читателя, такого блеска и неповторимости своих произведений? Чем все-таки обусловлена магия их таланта? Разумеется, есть универсальный ответ: от Бога. Это, конечно, верно, однако хотелось бы высказать некоторые соображения.

    Читая Стругацких, попадаешь в некое сильнодействующее поле, напряженность которого очень высока по всем составляющим — эмоциональной, интеллектуальной, сюжетной, философско-психологической. «Кристобаль Хозевич, — сказал я. — Вы были совершенно правы! Пространство заклинаний действительно можно свернуть по любым четырем переменным»⁷. Это говорит Саша Привалов из 
знаменитого   «Понедельника...». Такими же словами можно охарактеризовать и творчество самих Стругацких.  Пространство их «заклинаний» действительно свертывается   вокруг   читателя: он ощущает его плотность и не может  выйти   из  него,  пока   не дочитает вещь до конца.

    Бросается   в   глаза   важная особенность дарования   писателей — их поразительная способность   создавать   произведения настолько   разные   по   языку   и стилю, что иногда кажется, будто  они   не  сочинены  одними   и теми   же  авторами.   Например, «Улитка  на  склоне» так резко отличается от  «Трудно быть богом»; «Отель «У Погибшего Альпиниста» — от «Жука в   муравейнике»;   а   «Понедельник начинается в субботу» или «Сказка о Тройке» — вообще от всего остального, что создается ощущение некого литературного Эксперимента, в котором Стругацкие  выступают  в  роли  Наставников.   В «Граде обреченном», проповедуя  и  воспитывая  в читателе доброту, благородство,   гуманистические   идеалы,   и еще широчайший спектр творческих   возможностей,   авторы демонстрируют чрезвычайно богатую фантазию, огромную эрудицию и тонкий вкус.

    В своих поздних вещах Стругацкие вновь обращаются к проблемам глобального характера, анализируя морально-этические коллизии гипотетического будущего, — обращаются к проблемам контакта, взаимодействия с внеземными цивилизациями. Этому посвящены повести «Жук в муравейнике» и «Волны гасят ветер». И здесь мы наблюдаем как бы новый этап в творчестве Стругацких. Авторы «возвращаются» к героям «Обитаемого острова», опять вводят их в ткань повествования, однако ситуация, в которой действуют упомянутые персонажи, уже совершенно иная. Колоссальная моральная ответственность за безопасность человечества при возможном соприкосновении его с другой разумной расой придает происходящему трагическую окраску. Стругацкие производят — используем введенное ими понятие, — «глубокое ментоскопирование»⁸ морально-философского пласта событий, и результаты получаются неутешительные: во имя общества, служа ему, человек вынужден убивать в себе человеческие чувства. В мире не суждено воцариться гармонии — таков пронзительный вывод, ощущаемый читателем. И поневоле вспоминается исступленное пророчество булгаковского Понтия Пилата, допрашивающего Иешуа: «И настанет царство истины? — Настанет, игемон, — убежденно ответил Иешуа. — Оно никогда не настанет! — вдруг закричал Пилат таким страшным голосом, что Иешуа отшатнулся». И все-таки: неужели прав был римский прокуратор? Почему не может наступить это «царство истины»?⁹

    И вот Стругацкие пишут свою наиболее сложную и философскую вещь «Отягощенные Злом, или Сорок лет спустя» — вещь, явно контрапунктирующую с «Мастером и Маргаритой». Стругацкие написали роман-притчу с возможностью неоднозначной трактовки. Два параллельных действия, одно из которых построено на библейско-фантасмагорической основе, а другое развивается в провинциальном российском городе Ташлинске, имеют некий общий подтекст, а именно: безнадежность усилий по переделке мира, отягощенного злом. И Демиург (в первом сюжете), и Учитель (во втором) сталкиваются — хотя и совершенно по-разному — с глухой стеной людского непонимания, с несовершенством массового сознания, привыкшего за тысячелетия к дисгармоничности бытия. В этом суть ответа на поставленный выше вопрос: «Почему?» Тем не менее, авторы не утрачивают надежды, они стремятся внушить читателю мысль, которая, будучи вначале как бы за кадром, постепенно перерастает в центральную идею произведения: единственный шанс на спасение — воспитание нового поколения с новой психологией.

      Однако сделать это не так просто. Выведенный в романе обобщенный образ молодежи (Флора) наделен знакомыми нам чертами тинэйджеров — последователей хиппи, рокеров и т.п. Хорошие они или плохие? Стругацкие убедительно показывают, что так ставить вопрос нельзя: они — другие. Но они уже не дети и не хотят, чтобы их воспитывали. Так что проблема, в общем, остается, и чтобы ее решить, необходим настоящий Учитель. Эту мысль предельно четко выразил Б.Стругацкий в интервью: «...по-настоящему широко Теория Воспитания начнет развиваться только после появления мощного социального слоя Учителей»¹⁰. 
 

    2.2. Роман «Град обреченный»  братьев Стругацких  и коллизии советской  и постсоветской   повседневности 

    «...Мир, если глядеть на него отсюда, явственно делится на две равные половины. К западу — неоглядная сине-зеленая пустота — не море, не небо даже — именно пустота синевато-зеленоватого цвета. Сине-зеленое Ничто. К востоку — неоглядная, вертикально вздымающаяся желтая твердь с узкой полоской уступа, по которому тянулся Город…Бесконечная Пустота к западу и бесконечная Твердь к востоку. Понять эти две бесконечности не представлялось никакой возможности. Можно было только привыкнуть»¹¹. Таков пейзаж, в котором разворачивается действие романа братьев Стругацких «Град обреченный». Исходные данные здесь задаются, как это принято у Стругацких, с избыточной, захватывающей воображение неопределенностью. Город населен людьми из разных стран и времен, поддавшихся уговорам неких загадочных Наставников принять участие в не менее загадочном Эксперименте. От понимания смысла и целей последнего жители Города отделены емкой формулой: Эксперимент есть Эксперимент. Ведь проникновение в его суть повлияет на поведение участников и тем самым нарушит чистоту Эксперимента. Впрочем, это отнюдь не мешает городским властям вкупе с Наставниками призывать население к правильному пониманию задач Эксперимента, к жертвам во имя его.

    А в  повседневной жизни Города действительно ко многому надо привыкать, не претендуя на понимание. Чуть ли не каждый день на жителей обрушиваются новые напасти: превращение воды в желчь, эрозия построек, нашествие павианов, «тьма египетская». К ним добавляются странности принятого социального порядка. Например, все горожане обязаны периодически менять профессии. Сегодня ты водитель мусоровоза, завтра — товарищ министра, а послезавтра — директор театра. Словом, обстановка, по степени напряженности и непредсказуемости приближенная к фронтовой.

    Так что же перед нами — еще одна явная сатира на «негативные явления» нашей жизни, нашего общественного уклада? Напомню, что роман был закончен в 1972 году, и подлинная сатира в ту пору была «штучным товаром». Что ж, сатирические аллюзии, гиперболическое, доводящее до абсурда изображение всяческих нелепиц и несуразностей есть в этом романе. Но не это здесь главное.

    Рукопашные  схватки с оппонентами, обскурантами и консерваторами, реформистский пыл, надежды на лечение социальных язв смехом — это все, если сравнивать, атрибуты духовной жизни наших шестидесятых годов. Начало следующего десятилетия радикально изменило общественную и духовную ситуацию. Растаяли упования на демократизацию политической жизни страны, на обновление социального и государственного устройства в духе возвращения к «истокам», к идеалам творческого марксизма. Застой только вступал в свои права, но время уже располагало не к поиску быстродействующих лекарств, а к углубленному осмыслению истории болезни.