Культура Вавилона и Ассирии

В могилах и в домах  архаических земледельцев находят  небольшие антропоморфные статуэтки  из обожжённой глины. Кого они изображают? Может быть, это изображения божеств плодородия, связанных с очень древними земледельческими культами. Возможно, это — олицетворения мужского и женского начал. Но нельзя исключать и того, что перед нами — изображения вполне реальных людей, ушедших предков, которые после смерти оказывали помощь и покровительство своим потомкам и сородичам. Представления о мире сверхъестественных сил в ту отдалённую эпоху могли быть с современной точки зрения очень расплывчатыми, нечёткими: одни и те же персонажи могли выступать в самых разных ролях.

Несколько больше известно о  религиозных воззрениях обитателей Двуречья IV тыс. до н. э. Некоторые тексты III тыс. до н. э. рисуют столь архаичную картину жизни, что становится очевидным: они возникли существенно раньше, чем были записаны. По мнению крупнейшего шумеролога Торкиля Якобсена, месопотамские божества IV тыс. до н. э. выступают прежде всего как податели жизненных благ и изобилия. Это их основная функция, за это их почитают смертные, за это им приносят жертвы и возводят храмы.

Раннешумерские божества могут быть разделены на три основные группы. Огромное большинство составляли малозаметные местные божки, власть и влияние которых не выходили за пределы очень небольшой территории. Другие божества, такие, как Забаба и Шара — покровители городов Киш и Умма — почитались великими богами только в своих городах. Наконец, были и такие городские боги, которым поклонялись по всей стране. Это прежде всего бог луны Нанна (аккадский Син) — покровитель Ура; его сын, бог солнца Уту (аккадский Шамаш) — покровитель городов Сиппара и Ларсы; связанная с планетой Венера урукская богиня Инанна (аккадская Иштар), олицетворявшая плотскую любовь и приносившая военные победы. Здесь же следует упомянуть и покровителя города Куту Нергала, считавшегося богом чумы и властителем царства мёртвых. Старейшими же и самыми могущественными богами были: бог неба Ан (аккадский Ану), Энлиль — бог ветра и всего пространства от поверхности земли до неба (его главный храм находился в Ниппуре), Энки (аккадский Эа) — бог океана и пресных подземных вод (культовый центр — в Эреду). Весьма почиталась в Шумере на заре истории и Богиня-Мать Нинхурсаг.

На рубеже IV—III тыс. до н. э. важное место в божественной иерархии занимал и супруг богини Инанны (Иштар) — Думузи (аккадский Таммуз). Долгое время считалось, что он был богом растительности, ежегодно умиравшим и воскресавшим, как трава и зерно на лугах и полях Двуречья. Сравнительно недавно, однако, несколько виднейших исследователей на основании изучения клинописных текстов пришли к выводу, что говорить о воскресении Думузи нет оснований.

«Подобно тому как люди уподобляют вид богов своему виду, так точно они распространили это представление и на образ жизни богов». Справедливость этого утверждения Аристотеля прекрасно иллюстрируют перемены в восприятии мира богов, происшедшие в Месопотамии в III тыс. до н. э.

 Становление и укрепление  государства в Двуречье, возникновение сложного и громоздкого аппарата административного управления на земле сразу же отразились и на «небесах». Божественная иерархия до мелочей повторяла земную. У богов появились не только свой царь или свой великий визирь, но и бог писец-секретарь, и бог «носитель трона», в обязанности которого входило таскать за владыкой его кресло, и даже боги-привратники. Новорождённое государство заполонило собой и землю, и небо. Божества, олицетворявшие космические и природные силы, получили теперь «казённые должности» и стали восприниматься прежде всего как «большие небесные начальники», а уж потом как податели благ.

В подобном «зеркальном удвоении»  миров, здешнего и высшего, нет ничего необычного; оно обнаруживается во многих древних и традиционных средневековых  культурах. Все явления в мире были теснейшим образом взаимосвязаны. В Месопотамии важные божества были соотнесены с планетами и созвездиями (Мардук — с Юпитером и созвездием Тельца, Набу — с Меркурием, Нергал — с Марсом, Иштар — с Венерой и т. д.), а через своих богов-покровителей с небесными телами оказывались связаны и их города. Поэтому горожан весьма занимало положение на небосклоне «своего» созвездия или планеты: те или иные перемещения, затмения и т. п. предвещали и могли повлечь за собой важные перемены в жизни города, его благоденствие или, напротив, несчастья и бедствия.

Исследователи не раз отмечали, что постичь индивидуальные особенности  и функции месопотамских богов очень трудно, за исключением самых выдающихся и характерных. Попробуем описать лишь наиболее важные фигуры шумеро-аккадского пантеона.

Ан (Ану) олицетворял идею власти, Энлиль — силы; оба великих бога были, правда, далеки от дел человеческих и вообще не очень жаловали ничтожных смертных. Энки (Эа) был воплощённой хитростью. Он в совершенстве знал все искусства и ремёсла, особо опекал заклинателей, старался защитить людей от злых выходок Ану и Энлиля. Сын Энлиля Нинурта был «молодым богом», не имевшим даже своего города; в нём во всей полноте выразилась воинская доблесть. Видимо, поэтому позднее он стал любимцем воинственных ассирийских царей. Всевидящий бог солнца Уту (Шамаш) стал верховным судьёй, защитником притесняемых и убогих, покровителем предсказателей. Бог гроз и бури Ишкур (его аккадский аналог — Адад), по-видимому, попал в Двуречье с запада, от амореев или хурритов.

Богини шумерского пантеона — это богини-матери (Нинхурсаг, Мама, Баба), или довольно безликие жёны богов, или же божества, связанные с подземным миром и смертью. Любопытно, что богиня-врачевательница Гула была первоначально богиней смерти — так, по-видимому, следует понимать изображение её постоянной спутницы (собаки). Голова собаки становится символом богини Гулы, как месяц — символом бога Нанны (Сина) или звезда — символом Иштар.

Среди месопотамских божеств  выделяются Ануннаки — великие боги (в текстах говорится то о семи, то о пятидесяти Ануннаках) — и Игиги (их было очень много). Ануннаки заседают в совете богов и принимают ответственные решения, Игиги участвуют в общих собраниях и могут выражать своё мнение только гулом одобрения или недовольства. В начале старовавилонской «Поэмы об Атрахасисе», содержащей одну из ранних версий предания о Всемирном потопе, рассказывается о временах, когда людей ещё не было.

Когда боги, подобно людям, Бремя несли, таскали корзины, Корзины  богов огромны были, 

Тяжек труд, велики невзгоды. Семь великих богов Ануннаков Возложили бремя труда на Игигов... Две с половиной тысячи лет Они тяжко трудятся днём и ночью. Они кричали, наполняясь злобой, Они шумели в своих котлованах: «Хотим управляющего увидеть! Пусть отменит труд наги тяжёлый!»

...Они спалили свои орудья, Они сожгли свои лопаты, Предали  пламени свои корзины. За руки  взявшись, они пошли К святым, вратам воителя Энлиля.

В середину стражи, в самую  полночь Был храм окружён, но бог не ведал... Калъкаль услышал и был встревожен. Он открыл засов и глянул наружу. Бог Калъкаль разбудил Нуску. Шум Игигов они услыхали. Нуску пошёл будить господина...

Разбуженный Энлиль созывает Ануннаков, и они вступают в переговоры с взбунтовавшимися Игигами. В конце концов Ануннаки по совету Эа решают создать человека, чтобы возложить на него «бремя богов». Смешав глину с кровью одного из Игигов, которым с общего согласия пришлось пожертвовать ради всеобщей пользы, «повитуха богов, мудрейшая Мами» и Эа (Энки) создали человека. С той поры «корзины богов — носить человеку!».

«Поэма об Атрахасисе» в высшей степени интересна: текст недвусмысленно даёт понять, зачем были созданы люди, в чём заключается их предназначение — таскать корзины с землёй на строительстве храмов и ирригационных каналов, трудиться за богов и на богов. Кое-что становится известным и о природе смертных — в человеке смешаны божественное начало и неживая материя:

Один из богов да будет  повергнут... Из плоти его, на его  крови Да намешает Нинту глины! Воистину божье и человечье соединятся, Смешавшись в глине! Чтоб вечно мы слышали

стуки сердца, Да живёт разум  во плоти бога, Да знает живущий знак своей жизни. Не забывает, что имеет разум.

Любопытно и другое: по описанию восстания Игигов можно представить картину бунта работников на «общественном строительстве». Прочие источники не сообщают о таких происшествиях никаких подробностей.

Во II тыс. до н. э. в религиозных  представлениях обитателей Месопотамии  заметны очень серьёзные изменения. Наступило взаимное охлаждение в  отношениях между богами и человеком. Простому смертному стало невозможно докричаться до великих богов, привлечь их внимание к своим нуждам и бедам. Жалобами на непостижимость воли богов  пестрят литературные сочинения  второй половины II тыс. до н. э.

Как средина небес, сердце бога

далёко, Познать его трудно,

не поймут его люди.

Почему страдает невиновный, а неправедные благоденствуют? Чего хотят боги от человека? Такими вопросами  задавались учёные авторы изящных поэм-акростихов, но эти же вопросы явно волновали  и менее образованных их современников.

В таком религиозно-психологическом  климате происходил «подъём личной религии». Особое значение приобретал «личный бог» (илу), который воплощал в себе творческие силы и удачу  человека. Илу всегда отождествлялся с какой-нибудь общеизвестной фигурой  пантеона, как правило с второстепенным божеством. «Личный бог» человека принимал участие во всех его делах. Между человеком и его илу существовала связь особого рода: человек не только раб, но и «сын своего бога» (мар или-шу) в прямом, так сказать, физиологическом смысле слова. В месопотамских династиях у отца и сына неизменно были те же «личные» бог и богиня. Содействуя человеку во всех его начинаниях, илу, разумеется, не мог оставить его в ответственный момент зачатия потомства. Из поколения в поколение бог передавался из тела отца в тело сына.

Отношения, связывавшие детей  и родителей, предусматривали не только безусловное подчинение первых; дети могли рассчитывать на любовь, внимание и снисходительность своего божественного отца. Родственные  узы позволяли надеяться на заступничество илу, на его посредничество при обращении  к великим богам. Сохранилось  старовавилонское письмо, написанное бедствующим человеком своему илу: «Богу, отцу моему, скажи! („Такому-то скажи" — традиционная формула, открывавшая все вавилонские и ассирийские письма. — Прим. ред.) Так говорит Апиль-Адад, твой раб: что же ты мною пренебрегаешь? Кто тебе даст [другого] такого, как я? Напиши богу Мардуку, любящему тебя, прегрешения мои пусть он отпустит. Да увижу я твой лик, стопы твои да облобызаю. И на семью мою, на больших и малых, взгляни. Ради них пожалей меня. Помощь твоя пусть меня достигнет».

Подобное письмо, даже если оно представляет собой литературное произведение, достаточно верно передаёт отношения между человеком и  его илу.

Ещё одним важным новшеством в религиозной жизни Месопотамии II тыс. до н. э. стало постепенное  выдвижение городского бога Вавилона — Мардука — на первое место  в шумеро-вавилонском пантеоне. Оно  происходило не параллельно со взлётом политического могущества Вавилона, а скорее по мере роста его культурного влияния. Не «молодой», но малоизвестный бог во второй половине II тыс. до н. э. оттеснил старых, почитаемых богов — Ану, Энлиля, Эа — и был объявлен и почти повсеместно принят как царь богов. В XIII—XII вв. до н. э. в Вавилоне был создан специальный культовый эпос «Энума элиш» («Когда вверху...»), в котором обосновывалось новое положение Мардука. Оказывается, старые великие боги сами уступили верховенство Мардуку за то, что он избавил их от страшного чудовища — богини Тиамат, с которой никто из них не отваживался вступить в борьбу.

В период военно-политического  первенства Ассирии место Мардука  на несколько столетий занимает Ашшур, бог древней ассирийской столицы — города Ашшура. Никакого «теоретического» обоснования такой подмены ассирийцы изобрести не сумели. Они просто переписали «Энума элиш», заменив — да и то по небрежности не везде — имя Мардука именем Ашшура.

В I тыс. до н. э. новых идей в месопотамской религии не появилось; напротив, наметились общий регресс, возвращение к примитивному магизму. Этические элементы в религиозном  сознании стали вытесняться повышенным вниманием к ритуалу, магическим заклинаниям и гаданиям. От грехов предпочитали очищаться не покаянием, а с помощью обрядов, «сильных»  заклятий и других магических ухищрений.

Моральные нормы

У вавилонян и ассирийцев существовало много терминов, передающих понятие вины, греха, проступка и  т. п., хотя нам теперь и непросто разобраться в них и установить точное значение каждого. По-видимому, под словом «грех» («хитту», «арну») понималось прежде всего состояние некоей «нечистоты», возникающее из-за общения с ритуально нечистыми лицами или предметами, а также из-за нарушения божественных установлений, в том числе и моральных норм. Судя по текстам, сопровождавшим обряды очищения, осуждались: богохульство, неуважение и небрежность по отношению к богам, лжесвидетельство и вообще ложь, кражи и обман, пролитие крови, прелюбодеяние, непочтительное отношение к родителям и старшим, притеснение слабых и бедных, вдов и сирот, неоказание помощи соплеменникам, нелояльность в отношении своего поселения, злословие, разлучение близких или сеяние раздоров между ними.

Избавляться от грехов приходилось  с помощью сложных ритуалов, сопровождавшихся чтением покаянных молитв и заклинаний.

Боже, не знал я — крепка твоя кара.

Клятвой великой легко поклялся.