Культура Вавилона и Ассирии

При раскопках Урука на священном участке Эанна археологи открыли несколько храмов конца IV — начала III тыс. до н. э. Один из них, так называемый «Известняковый храм», отличался своими внушительными размерами — 7б х Зб м.

Внешний облик месопотамских  храмов, как и их долговечность, во многом определялся строительным материалом, который использовали шумерийцы и вавилоняне. В стране не было ни строительного леса, ни хорошего камня; даже топлива для обжига кирпичей не хватало. Все постройки — и дома простых горожан, и дворцы, и храмы, и крепостные стены — возводились из крупных глиняных блоков и из сырцового (т. е. не обожжённого, а высушенного на солнце) кирпича. Обожжённым кирпичом обычно облицовывали только нижнюю часть храмовых и дворцовых стен.

Непрочный и тяжёлый материал ограничивал возможности строителей. Месопотамская архитектура отличалась глухими массивными стенами, скупостью  простых прямоугольных форм и  тяжеловесностью. Стены высоких  сооружений приходилось делать очень  толстыми, но тогда под их тяжестью скоро начинал проседать не слишком  прочный и к тому же подтачиваемый  влагой фундамент. Обычно дом, если за ним хорошо смотрели, мог простоять  лет 30—50, храм или дворец — 100—150 лет. После этого строение настолько  ветшало, что проще было его обрушить, утрамбовать площадку и выстроить  на ней новое здание, чем без  конца то здесь, то там ремонтировать  и укреплять подпорками старое.

Некоторые храмы в Эреду и Уруке восстанавливались таким образом раз по двадцать: самые древние святилища относились ещё к IV тыс. до н. э., а последний раз храмы обновлялись в III в. до н. э., уже при греческих царях, потомках Селевка.

Классической формой месопотамских  храмов стала ступенчатая башня  — зиккурат. На высоком основании, сложенном из многих рядов кирпича, возводился с уступом следующий ярус, поменьше, на нём — третий и т. д. Лучше других сохранился четырёхступенчатый зиккурат в городе Уре.

Но самым известным  в истории зиккуратом стал храм бога Мардука в Вавилоне — знаменитая Вавилонская башня, о строительстве которой (вавилонском столпотворении) говорится в Библии. Этот плохо сохранившийся зиккурат Эсагила (Дом поднятия головы) описал в первой книге своей «Истории» Геродот (он отождествлял Бела-Мардука с греческим Зевсом): «...святилище Зевса Бела с медными вратами, сохранившимися ещё до наших дней. Храмовый священный участок — четырёхугольный, каждая сторона его длиной в 2 стадия (аттический стадий равен 177,6 м. — Прим.ред.). В середине этого храмового священного участка воздвигнута громадная башня, длиной и шириной в 1 стадий. На этой башне стоит вторая, а на ней — ещё башня, в общем — восемь башен — одна на другой. Наружная лестница ведёт наверх вокруг всех этих башен. На середине лестницы находятся скамьи, должно быть для отдыха. На последней башне воздвигнут большой храм». Это тот самый храм, где бог Мардук встречался со своей жрицей для «священного брака». «Есть в священном храмовом участке в Вавилоне, — продолжал Геродот, — внизу ещё и другое святилище, где находится огромная золотая статуя сидящего Зевса. Рядом же стоят большой золотой стол, скамейка для ног и трон — также золотые. По словам халдеев, на изготовление [всех этих вещей] пошло 800 талантов золота (аттический талант равен 26,2 кг. — Прим. ред.). Перед этим храмом воздвигнут золотой алтарь. Есть там и ещё один огромный алтарь; на нём приносят в жертву только сосунков (новорождённых животных. — Прим. ред.). На большом алтаре халдеи ежегодно сжигают тысячу талантов ладана на празднике в честь этого бога. Была ещё в священном участке в то время, о котором идёт речь, золотая статуя бога, целиком из золота, 12 локтей высоты (локоть равен 44 см. — Прим. ред.). Мне самому не довелось её видеть, но я передаю лишь то, что рассказывали халдеи. Эту-то статую страстно желал Дарий, сын Гистаспа, но не дерзнул захватить её. Однако Ксеркс, сын его, похитил статую, повелев умертвить жреца, который не позволял [прикасаться к статуе] и двигать её с места. Так роскошно украшен этот храм и священный участок, где также есть много посвятительных даров от частных лиц».

По рассказу Геродота можно  составить представление о том, как приблизительно выглядели и  другие большие храмы Вавилонии в I тыс. до н. э.

Храмы являлись важнейшими хозяйственными центрами в городах Месопотамии. Им принадлежали поля, пастбища, бесчисленные стада скота, на них трудились  тысячи общинников и сотни храмовых рабов. Храмы часто вели через  своих торговых агентов крупную  караванную и морскую торговлю с  соседними и дальними странами; они  выдавали под проценты ссуды зерном и серебром, скупали и перепродавали  недвижимость, сдавали внаём и  арендовали дома, сады и т. д. При  храмах находились мастерские, склады, архивы, библиотеки и школы. В храмовые сокровищницы стекались весьма значительные ценности.

Обладая непререкаемым авторитетом  в религиозных делах и огромным экономическим могуществом, высшее жречество оказывало большое  влияние на всю жизнь страны. Даже деспотичные ассирийские цари вынуждены  были считаться с интересами храмов. Делая богатые дары почитаемым храмам, правители старались снискать расположение не только богов, но и жрецов. И всё  же отношения между служителями  богов и царским дворцом далеко не всегда были «гармоничными», и не один месопотамский правитель поплатился жизнью за ущемление храмовых привилегий. Долгое соперничество между жречеством и царями кончилось тем, что храмы  пережили дворец почти на 600 лет.

Когда в Вавилонию пришли персы, а потом и греки, они не решились тронуть храмы, где жизнь продолжала течь по издревле заведённому порядку. Древние храмы Месопотамии окончательно пришли в запустение только в I в. н. э., когда последние общины вавилонян растворились в среде нового населения — арамеев, халдеев, арабов, персов и эллинов.

Статуи богов и  культовые действа

Храмы планировались и  строились так, чтобы наглядно продемонстрировать могущество божества и лучше защитить сокровищницу и служителей.

В главном внутреннем зале храма помещали изображения божеств. Таким изображениям и в общественном храмовом культе, и в обрядах, совершавшихся  частным образом, отводилась главная  роль. Как правило, храмовые статуи богов изготавливали из ценных пород  дерева и покрывали пластинками  из золота и слоновой кости; для глаз использовали драгоценные камни. Статую облачали в пышные одежды, венчали  короной, украшали драгоценными ожерельями, подвесками и браслетами. За редким исключением изображения шумерских  и вавилонских богов имели  человеческий облик и обычные  человеческие пропорции.

После того как мастера  в особой мастерской изготавливали  или обновляли статую, она проходила  тайные ритуалы освящения — наделялась «жизнью», глаза и уши её «отверзались», а уста «омывались». Деревянный идол становился сосудом божественного  присутствия. К сожалению, до наших  дней не дошло ни одной храмовой статуи божества — они, помимо прочего, обладали огромной ценностью и шансов уцелеть в бурных событиях конца месопотамской истории у них было ничтожно мало. Судить о храмовых статуях приходится по отрывочным упоминаниям в клинописных текстах, по миниатюрным копиям для домашнего культа и по изображениям на цилиндрических печатях и рельефах. Многочисленные сохранившиеся статуи изображают адорантов (почитателей божества) — правителей, важных жрецов, сановников и просто состоятельных людей. Такие статуи дарили храмам, где они и представляли изображаемых людей. Это было удобно: человек занимается своими делами и в то же время он как бы неотлучно находится в храме, днём и ночью моля божество о даровании благополучия. Возле статуи божества совершались жертвоприношения, ей отводилась основная роль в церемониях, целью которых было показать связь божества-покровителя со своим городом. С III тыс. до н. э. божество, время от времени «вселявшееся» в свою статую, вело в храме жизнь, напоминавшую жизнь правителя во дворце. Бог жил в святилище со своей семьёй; его обслуживали по придворному образцу жрецы, которых в свою очередь обеспечивали всем необходимым персонал храмового хозяйства и бесчисленные работники-земледельцы. Самый отборный скот, самые лучшие продукты посылались в храм для «кормления» божества — важнейшего ежедневного ритуала.

«Трапезы» богов происходили  утром и вечером. Перед статуей  божества ставили стол, затем подавали в чаше воду для омовения рук. На столе размещали сосуды с напитками, миски с похлёбкой и блюдо  с мясом, под конец трапезы  подавали фрукты и снова предлагали воду для омовения рук. Божество «поглощало»  пищу и напитки, лишь взирая на них; трапеза совершалась за плотным  занавесом, скрывавшим таинство от непосвящённых. Яства, побывавшие на столе у божества, отсылались царю. Остальное распределялось среди жрецов, певчих и персонала  храма, причём каждый получал традиционно  установленную долю в зависимости  от того, какое положение он занимал  в храмовой иерархии. Принимая жертвенную пищу и напитки, божество превращало эти материальные продукты в источник особой силы и могущества, которые  были необходимы ему для эффективного осуществления своих обязанностей по поддержанию установленного миропорядка  на территории или в сфере жизни, находившейся в его ведении.

Доступ в зал, где стояла статуя божества, был открыт, по-видимому, только узкому кругу жрецов. Даже цари обычно не имели права входить  к божеству. Простые горожане видели божество редко, как и своего царя, — только во время праздничных  церемоний, когда храмовую статую торжественно проносили по улицам города. Считалось, что божество при этом освящает и благословляет город и округу.

Самым важным в Вавилонии был праздник Нового года, приуроченный к весеннему равноденствию. С него начинался новый цикл существования, обновлялись силы природы, а боги на год определяли судьбы страны, городов и всего живущего. Празднества длились более недели и сопровождались множеством церемоний, включавших чтение эпоса о сотворении мира перед статуей верховного вавилонского бога Мардука и обряд подтверждения «полномочий» царя. Царь слагал с себя атрибуты власти, получал от бога символическую пощёчину, после чего ему возвращали венец и прочие знаки царского достоинства. В один из дней новогодних празднеств жители Вавилона выходили за стены города, сопровождая Мардука в его загородное святилище, вокруг которого устраивалось грандиозное пиршество для всего народа.

Иногда боги принимали  посетителей — богов других храмов и городов — или же сами отправлялись в гости. Из частного ассирийского письма стало известно, что Набу (бог-покровитель письма и писцов) любил выезжать на охоту — точь-в-точь как неграмотные ассирийские цари, страстные охотники!

О частном культе, ритуалах, совершавшихся в домах рядовых  горожан и селян, известно немного. По-видимому, эти «обыденные» церемонии, разыгрывавшиеся перед терракотовыми  статуэтками божеств, совпадали  в общих чертах с храмовыми  действами. Главную роль в них, должно быть, играл глава семьи, но для  совершения важных обрядов (при закладке дома, во время похорон и т. п.) приглашались жрецы и заклинатели, гадатели и плакальщики.

Мертвые и живые

Представления о смерти и  посмертной участи человека определяют очень многое в любой культуре, окрашивая её в оптимистические  или пессимистические, драматические  или спокойные тона. О том, что  думали по этому поводу древние обитатели  Месопотамии, учёные судят по некоторым  письменным источникам и по археологическим  материалам — раскопанным гробницам, могильникам и отдельным погребениям.

Шумерские и вавилонские  поэтические произведения говорят, что после смерти человек попадает в «Страну без возврата». Название очень точно характеризует эту  печальную страну; ни в одном древне-месопотамском  тексте не содержится ни малейшего  намёка на возможность воскресения  или реинкарнации (нового воплощения) усопшего. Умерший навеки обречён пребывать в своей новой обители. Место это представляется весьма унылым. Вот как оно описано в VII табличке эпоса о Гильгамеше — важнейшего вавилонского литературного произведения, дошедшего до нас в различных версиях II — I тыс. до н. э. Умершего героя уводят

В дом мрака, в жилище Иркалпы, В дом, откуда вошедший

никогда не выходит, В путь, по которому

не выйти обратно, В дом, где  живущие

лишаются света, Где их пища —  прах

и еда их — глина, А одеты, как  птицы, —

одеждою крыльев, И света не видят,

но во тьме обитают, А засовы и  двери покрыты пылью!

Такими же словами описывается  царство мёртвых и в поэме  «Сошествие Иштар в преисподнюю». Если верить этому литературному тексту XI—VII вв. до н. э., в «Страну без возврата» попадали, пройдя через семь ворот. Согласно более древним сочинениям, в подземное царство вела река, по которой лодочник увозил на своём   судёнышке   умершего.   Но

В реке Нижнего мира не текут воды

Вода из неё не утолит жажды.

Поля Нижнего мира зерна не рождают

 Муки из него никто не  намелет.

 Овцы Нижнего мира не дают  шерсти 

 Никто из неё не сошьёт  одежды.

Усопшие лишены всех человеческих радостей и, по-видимому, обречены на полное бесстрастие: не должны ласкать любимых  жён и детей или бить нелюбимых. Такое безрадостное прозябание —  удел всех умерших независимо от их прошлого положения в земном мире, былых заслуг, добродетелей или пороков. Некогда могущественные земные цари подают богам подземного мира воду, как простые слуги; остальным  — ещё тоскливее и хуже. Чуть лучше положение тех, кто оставил  на земле многочисленное мужское  потомство: они «пьют чистую воду»  и могут рассчитывать на получение  заупокойных жертв. Совсем же плохо  приходится тем, чьё тело не было предано  земле, и тем, по кому никто не справлял заупокойных обрядов.

Таким образом, обитатели  Месопотамии верили, что живые  могут несколько облегчить участь мёртвых. Но и мёртвые в определённых случаях могли оказать помощь живым — дать добрый совет или  предостеречь от беды. Чтобы получить такой совет, нужно было вызвать  мертвеца, а для этого — явиться  на могилу, выкопать ямку, принести жертву, затем улечься спать и ждать  откровения во сне.

Чаще, однако, прогневанные невниманием  мертвецы досаждали живым разными  неприятностями.

Так или иначе, но связь  между живыми и мёртвыми не прерывалась  окончательно. Этим, вероятно, объясняется  то обстоятельство, что во все эпохи  месопотамской истории покойников нередко хоронили не на кладбищах  за пределами поселения, а прямо  под полом их дома, или во внутреннем дворике, или же на принадлежавшем семье  наделе земли. Так, по-видимому, пытались сохранить единство семьи, живых  и ушедших. Вот почему жители Двуречья столь упорно держались за свою землю и дом, продавая или передавая их в чужие руки лишь в самых безвыходных ситуациях.

В могилу покойнику клали  сосуды с едой и напитками, его  инструменты, оружие, любимые вещи, личную печать и украшения (в детских  погребениях находят и примитивные  игрушки). Богатство погребальных даров  во многом определялось степенью зажиточности семьи покойного. В 1988 г. при повторных  раскопках Нимруда (древний Кальху, библейский Калах) иракские археологи нашли в развалинах царского дворца склепы дочери Саргона II и жены Ашшурбанапала. Почти полтысячи золотых ювелирных украшений изумительной работы лежали рядом со знатными дамами.

Однако самые поразительные  и загадочные погребения в Месопотамии  открыл сэр Леонард Вулли в Уре в конце 20-х гг. XX столетия. Раскапывая древнее кладбище, археологи обнаружили 1б подземных царских гробниц начала III тыс. до н. э. Усопших в соответствии с их высоким рангом снабдили богатейшими погребальными дарами. Но этого, конечно, следовало ожидать; удивительным было другое — умерших царей и цариц сопровождали в «Страну без возврата» их подданные: придворные дамы, воины, музыканты с инструментами, слуги, носильщики, погонщики волов. В одной гробнице нашли останки троих таких «сопровождающих», в других — количество их достигало 74! Целый штат придворных. Едва ли все они последовали за своими владыками добровольно. Высказывалось предположение, что их одурманивали наркотическими напитками, а затем, когда похоронная процессия спускалась в погребальное сооружение, внезапно умерщвляли.

Споры о том, что происходило  в царских гробницах Ура, что  означают эти человеческие жертвоприношения, можно ли их вообще считать таковыми, продолжаются и по сей день. До наших дней не дошло никаких письменных упоминаний о подобного рода жертвоприношениях. Археологи больше не сталкивались в Двуречье с таким обычаем. Случай в Уре остаётся уникальным и, видимо, ещё долгое время будет будоражить умы исследователей.

Развитие древнемесопотамской религии

О верованиях архаических  земледельцев Месопотамии можно  только строить более или менее  правдоподобные предположения. Судя по погребальным приношениям в могилах VII—V тыс. до н. э., древнейшие земледельцы, несомненно, верили в какие-то формы  посмертного существования. Сказать  что-то более определённое по этому  поводу невозможно: самые ранние письменные свидетельства на этот счёт появляются спустя тысячелетия.