Игровая концепция культуры Й.Хейзинги

     
Вопрос о взаимосвязи игры и  поэзии задает центральную тему рассуждения  о 
связи между игрой и культурой. Поэзия вступает в игру в некоем поле 
духа, в некоем собственном мире, который дух творит для себя, где вещи 
имеют иное лицо, чем в “обыденной жизни”, и где их связывают между собой не логические, а совсем иные связи. Поэзия никогда не была совершенно серьезной [7 –с.121]. В каждой живой, цветущей цивилизации, и, прежде всего в архаических культурах, поэзия одновременно и культ, и праздничное увеселение, совместная игра, проявление искусности, испытание или загадка, мудрое поучение,   убеждение, колдовской заговор, предсказание, пророчество, состязание. 
       Поэзия в своей первой функции фактора ранней культуры, рождается в игре и как игра . Это священная игра, но и в своей причастности к 
святости она постоянно остается на грани развлечения, шутки, 
фривольности. О сознательном удовлетворении стремления к прекрасному еще долго нет речи. Оно неосознанно содержится в переживании священного 
акта, который в слове становится поэтической формой и воспринимается как 
чудо, как праздничное опьянение, как экстаз, но главное, поэтические 
навыки расцветают в радостных и захватывающих массовых играх и страстных групповых состязаниях, обычных в архаическом обществе.

       Й. Хейзинга подробно рассматривает взаимосвязь игры и поэзии во внешней форме речи, отмечая, что столь же ощутимо проявляется она в отношении формы обратного воплощения мотивов и их облачения и выражения [7 –с.132]. 
       Исследователь находит взаимосвязь и в состязательности - и состязание в 
загадках, и поэзия предполагает круг посвященных, которым понятен 
используемый язык. Значимость решения в обеих областях зависит от 
вопроса, соответствует ли оно правилам игры.

       Культура в целом приобретает серьезность. Закон и война, знание, техника и ремесла, как кажется, теряют контакт с игрою. Даже культ затронут этим процессом. Оплотом цветущей и благородной игры остается поэзия . 
       Исходя из этого, Й. Хейзинга делает вывод о правомерности назвать игрой  духа врожденную неотъемлемую склонность духа - создавать для себя 
вымышленный мир живых существ. Исследователь ставит в доказательство 
свой точки зрения мифологические рассуждения о возникновении мира и 
вещей, где это явление представлено как использование членов тела 
некоего мирового исполина некими творящими божествами[7 –с.135] . 
 
                                            Игровые формы искусства. 
 
       Внешним признаком глубоко психологической связи игры и искусства 
является то, что во многих языках исполнение на музыкальных инструментах 
зовется игрою . 
        Игра лежит вне благоразумия практической жизни, вне сферы необходимости или пользы, то же относится к музыкальным формам и музыкальному выражению. Игра стоится по законам, которые не определяются нормами разума, долга и истины. То же справедливо и для музыки. Действенность её форм и её функции определяется нормами, которые никак не соприкасаются ни с логическими понятиями, ни со зрительными или осязаемыми образами. Лишь собственные специфические имена могли бы подойти этим нормам, имена, одинаково свойственными музыке и игре, каковы ритм и гармония . 
       Если со всем тем, что относится к музыке, мы неизменно остаемся в рамках игры, то еще в большей степени это относится к искусству танца. “О 
Танце... можно сказать, что это сама игра в полном смысле слова...” [7 –с.159]. Й. Хейзинга отмечает, что взаимосвязь танца и игры настолько 
очевидна, что даже не требует тщательного рассмотрения. 
       Связь изобразительного искусства и игры прослеживается в том, что, 
во-первых, произведения искусства причастны к сакральному миру; а 
во-вторых, здесь также присутствует состязательный элемент . 
       Взаимосвязь искусства и игры ярко прослеживается в драматургии, кино. 
Здесь игра возводится в ранг театральных представлений и кинофильмов и 
сама по себе уже является искусством. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

ИЗУЧЕНИЕ  ИСТОРИЧЕСКОЙ МЕНТАЛЬНОСТИ КАК ОСНОВА МЕТОДОЛОГИИ Й. ХЕЙЗИНГИ 
 
 

    Воссоздание истории мировой культуры - одна из дискуссионных проблем науки. Существует немало противоречивых точек зрения на исторический процесс развития культуры. Одни считают неправомерным вообще отделять историю культуры от гражданской истории, считая, что все культурные явления органично вплетены в события эпохи, зависят от них и потому нераздельны. Вывод - никакой истории культуры нет, есть одна история. Это приводит к фактографии. Такой подход постепенно изживает себя как устаревший и не соответствующий реальности.

    Другие  отождествляют историю культуры с историей произведений и стилей в искусстве, научными открытиями и изобретениями, философскими концепциями различных периодов. "Эстетизация" истории мировой культуры тоже отражает односторонность подхода.

    Наконец, нашелся человек, выведший на первый план уклад жизни и формы мышления - то есть то, что впоследствии получило наименование ментальность. Не Хейзинга придумал этот термин - он появился чуть позже во Франции, в начале 20-х годов ХХ века. Но Хейзинга был первым, кто занялся ментальностью вплотную, кто показал, как найти подход к ее изучению.

    Самое интересное, что формального исторического  образования Йоган Хейзинга не имел. Историком он стал случайно, когда судьба заставила его пойти преподавать историю в одной из голландских школ. Но именно это, возможно, придало ту свежесть взгляда, что ввела его в число истинных первооткрывателей нового. Причем там, где, казалось, ничего нового открыть нельзя.

    Понимание ментальности эпохи необходимо для  правильной интерпретации истории. Событий и отдельных фактов так  много, что никакой ум их не может  всех восприять, даже в рамках сравнительно коротких отрезков времени. Значит, надо делать выбор, а это уже требует определенной методологии. Йохан Хейзинга писал, что "важнейшей задачей истории является осмысление (толкование смысла) того, что полно смысла", а "не придание смысла бессмысленному" ("Задача истории культуры", доклад перед историками в 1927 году).

    Й. Хейзинга предложил свое видение истории культуры. Для него важно понять, как жили люди в те отдаленные времена, о чем думали, к чему стремились, что считали ценным. Он хочет представить "живое прошлое", по крупицам восстановить "Дом истории". Задача весьма заманчивая, но необычайно трудная. Ведь нередко бывало так, что прошлое изображалось как "плохо развитое настоящее", полное невежества и суеверий. Тогда история заслуживала лишь снисхождения. Й. Хейзинга принципиально придерживается иной точки зрения. Для него важен диалог с прошлым, понимание умонастроений, потому в подзаголовке его главного труда «Осень Средневековья» следуют очень важные уточнения - «исследования форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах». [8 – с.7] 
Культура и есть ментальность. Для Хейзинги не бывает «ментальностей плохих» и «ментальностей хороших». Они все вписываются в культурное пространство.

    История может служить оправданием для  культуры, но не может стать словом защиты или обвинения для политики или политической публицистики. Опасность, по Хейзинге, там, "где политический интерес лепит из исторического материала идеальные концепции, которые предлагаются в качестве нового мифа, то есть как священные основания мышления, и навязываются массам в качестве веры". Наверняка он имел в виду нацистскую Германию. Но его слова применимы сегодня слишком ко многим историческим интерпретациям.

    Оказывается, что самая прагматичная вещь, которая  есть в истории, - это культура. Она  противостоит мифам, предубеждениям, ведущим к заблуждениям, а от заблуждений - к преступлениям.  
Еще в одной своей знаменитой работе - "В тени завтрашнего дня", написанной в канун войны, Хейзинга заметил: "Культура может называться высокой, даже если не создала техники или скульптуры, но ее так не назовут, если ей не хватает милосердия". [8- с.29]

    Слово "История" традиционно имело  шесть значений. Во-первых, история  как происшествие. Во-вторых, как  повествование. В-третьих, как процесс  развития. В-четвертых, как жизнь  общества. В-пятых, как все прошлое. В-шестых, как особая, историческая наука.

    Йохан Хейзинга положил начало размышлениям над седьмым значением. История  как культура. А в широком смысле, культура и ментальность - понятия  единые. Для его истории. Значит, история и есть ментальность.

    Понять, в каком мире жил Гийом де Маршо, какие знаки, коды он применял и знавал, - это значит понять ментальность Осени  Средневековья. Когда-нибудь и к  нам, к нашим знакам и кодам  будет искать ключ будущий историк.

    Й. Хейзинга ставит в исследовании мировой культуры задачу особой сложности: увидеть средневековую культуру на последней жизненной фазе и Представить новые побеги, постепенно набирающие силу. "Закат" и "Восход" - вот общий контур этой концепции истории культуры. Это две картины мира, существующие в целостной системе культуры. Они вступают в диалог между собой. Обращаясь ко времени, которое на пять веков моложе нашего, "нам хочется знать, - пишет И Хейзинга, - как зародились и расцвели те новые идеи и формы жизненного уклада, сияние которых впоследствии достигло своего полного блеска" . Изучение прошлого вселяет в нас надежду рассмотреть в нем "скрытое обещание" того, что исполнится в будущем.

    Для него интересна "драматургия форм человеческого существования": страдание и радость, злосчастие и удача, церковные таинства и блестящие мистерии; церемонии и ритуалы, сопровождавшие рождение, брак, смерть; деловое и дружеское общение; перезвон колоколов, возвещавших о пожарах и казнях, нашествиях и праздниках. В повседневной жизни различия в мехах и цвете одежды, в фасоне шляп, чепцов, колпаков выявляли строгий распорядок сословий и титулов, передавали состояние радости и горя, подчеркивали нежные чувства между друзьями и влюбленными. Обращение к исследованию повседневной жизни делает книгу Й.Хейзинги особенно интересной и увлекательной. Все стороны жизни выставлялись напоказ кичливо и грубо. Картина средневековых городов возникает как на экране. "Из-за постоянных контрастов, пестроты форм всего, что затрагивало ум и чувства, каждодневная жизнь возбуждала и разжигала страсти, проявлявшиеся то в неожиданных взрывах грубой необузданности и зверской жестокости, то в порывах душевной отзывчивости, в переменчивой атмосфере которых протекала жизнь средневекового города". [8 – с.43]

    Й.Хейзинга написал книгу об Осени Средневековья, о завершении одного исторического периода и начале новой эпохи. "Зарастание живого ядра мысли рассудочными и одеревенелыми формами, высыхание и отвердение богатой культуры - вот чему посвящены эти страницы". [ 8  - с.9] Не менее интересно исследовать смену культур, приход новых форм. Этому автор посвящает последнюю главу. Старым жизненным взглядам и отношениям начинают сопутствовать новые формы классицизма. Они пробиваются среди "густых зарослей старых посадок" далеко не сразу и приходят как некая внешняя форма. Новые идеи и первые гуманисты, каким бы духом обновления ни веяло от их деятельности, были погружены в гущу культуры своего временя. Новое проявлялось в непринужденности, простоте духа и формы, обращении к античности, признании языческой веры и мифологических образов.

    Идеи  грядущего времени до поры до времени  еще облачены в греднавековое  платье, новый дух и новые формы  не совпадают друг с другом. "Литературный классицизм, - подчеркивает Й.Хейзинга, - это младенец, родившийся уже состарившимся" . Иначе обстояло дело с изобразительным искусством и научной мыслью. Здесь античная чистота изображения и выражения, античная разносторонность интересов, античное умение выбрать направление своей жизни, античная точка зрения на человека означали нечто большее, нежели "трость, на которую можно было всегда опереться" . Преодоление чрезмерности, преувеличений, искажений, гримас и вычурности стиля "пламенеющей готики", стало именно заслугой античности. "Ренессанс придет лишь тогда, когда изменится "тон жизни", когда прилив губительного отрицания жизни утратит всю свою силу и начнется движение вспять; когда повеет освежающий ветер; когда созреет сознание того, что все великолепие античного мира, в который так долго вглядывались, как в Зеркало, может быть полностью отвоевано".[8 – с.54]

     "Осень  Средневековья" принесла автору европейскую известность, но и вызвала неоднозначные оценки среди коллег-историков. Достаточно вспомнить критику книги О.Шпенглера "Закат Европы", чтобы сопоставить умонастроения, распространенные в исторической науке. А ведь обе эти работы были изданы почти в одно и то же время.

    Й. Хейзинга прежде всего "историк рассказывающий", а не теоретизирующий, он сторонник живого видения истории. Такой подход многих не удовлетворял, его упрекали в недостатке методологии, в отсутствии серьезных обобщений. Некоторых не устраивало стремление Й. Хейзинги представить историю в фактах повседневной жизни, описать эмоциональные переживания, свойственные людям Средневековья. Он включался в полемику с историками, отстаивал свой подход, продолжал его и в последующих сочинениях.

    Можно с уверенностью утверждать, что Й. Хейзинга как историк опередил время, ибо его идеи были восприняты и поддержаны в науке.

    Несомненной заслугой Й. Хейзинги является исследование кризисных, переходных эпох, в которых одновременно сосуществуют прежние и новые тенденции. Их трагическое сцепление беспокоит и наших современников. Драматические сценарии, "богатый театр лиц и событий", исследованный в Средневековье, дает нам ключ к пониманию последующих исторических эпох.

    Он  расширил диапазон исторической науки, включив в описание анализ форм мышления и уклад жизни, произведения искусства, костюм, этикет, идеалы и ценности. Это и дало ему возможность представить наиболее выразительные черты эпохи, воспроизвести жизнь общества в ее повседневном бытии. Религиозные доктрины, философские учения, быт различных сословий, ритуалы и церемонии, любовь и смерть, символика цветов и звуков, утопии как "гиперболические идеи жизни" дали ориентир в исследовании истории мировой культуры.  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 
 
 

    В культурологии И. Хейзинги можно  выделить три аспекта.  
Во-первых, историографический анализ эпохи позднего Средневековья в Нидерландах, европейской культуры XV в.  
Во-вторых, роль Игры в возникновении и развитии культуры всех времен и народов. В-третьих, анализ духовного кризиса западной культуры, духовной трагедии человечества, связанной с фашизмом и тоталитаризмом.

    Хотя  Хейзингу обвиняли в отсутствии методологии, после того, как мир ознакомился с его трудами, история как анализ ментальности сама стала методологией.

    Хейзинга  был первым, кто занялся ментальностью  вплотную, кто показал, как найти  подход к ее изучению. Понимание  ментальности эпохи необходимо для  правильной интерпретации истории. Событий и отдельных фактов так много, что никакой ум их не может всех восприятий, даже в рамках сравнительно коротких отрезков времени. Значит, надо делать выбор, а это уже требует определенной методологии. Йохан Хейзинга писал, что "важнейшей задачей истории является осмысление (толкование смысла) того, что полно смысла", а "не придание смысла бессмысленному".

    Й. Хейзинга предложил свое видение  истории культуры. Для него важно  понять, как жили люди в те отдаленные времена, о чем думали, к чему стремились, что считали ценным.