Игровая концепция культуры Й.Хейзинги

       следующий признак игры - напряжение. Именно элемент напряжения сообщает  игре то или иное эстетическое содержание, ведь напряжение игры 
подвергает силы игрока испытанию: его физической силы, упорства, 
изобретательности, мужества, выносливости, а также духовной силы, так 
как он, обуреваемый желанием выиграть, вынужден держаться в рамках 
дозволенного; 
       в каждой игре - своим правила. Ими определятся, что должно иметь силу в выделенном игрою временном мире. Правила игры бесспорны и обязательны, и не подлежат никакому сомнению, ведь стоит какому-либо игроку отойти от правил и мир игры тот час же разрушится; 
      немаловажным признаком игры Й. Хейзинга признает то, что играющие 
создают новое сообщество - группу, которая сохраняет свой состав и после 
того, как игра закончилась; 
      наконец, последняя отличительная черта игры - её обособленность, 
выраженная в таинственности. В подтверждении своей мысли Хейзинга 
приводит в доказательство игры первобытных народов, например, обряд 
инициации, окруженный таинственностью, недопущением женщин к участию в них и т.д. Также инобытие и тайна игры выражается в переодевании, когда надевшие маску, выражают совсем другое существо.  
       Таким образом, игра, с точки зрения игровой концепции культуры Й. 
Хейзинги, это некоторая свободная деятельность, которая осознается как 
“ненастоящая”, несвязанная с обыденной жизнью, но, тем не менее, могущая 
полностью захватить играющего; которая не обуславливается никакими 
ближайшими интересами (материальными или доставляемой пользой); которая протекает в особо отведенном пространстве и времени, упорядочена и в соответствии с определенными правилами, и вызывает к жизни общественные объединения, стремящиеся окружить себя тайной или подчеркивает свою необычность по отношению к прочему миру своеобразной одеждой и обликом [ 7 – с.31-32]. 
       Функция игры здесь сводится к двум аспектам: игра - это борьба за что-то или показ этого что-то. Обе эти функции могут и объединятся, так как 
игра “показывает” борьбу за что-то, или же превращается в состязание в 
том, кто именно сможет показать что-то лучше других..  
      Й. Хейзингу больше всего интересует духовный элемент 
в священных культовых представлениях. Правомерно возникает вопрос: культ - дело самой высокой и самой священной серьезности, может ли он при этом быть также игрою? Анализ человеческой культуры позволяет говорить, что игровой характер может быть присущ самым возвышенным действиям (игра спортсмена, актера, скрипача), но можно ли утверждать что священнослужитель, совершая ритуал  жертвоприношения, продолжает оставаться в рамках игры? Автор “Человека играющего” доказывает, что священнодействие есть игра по своей форме, поскольку оно всех, кто в нем участвует, переносит в иной мир, отличный от обыкновенного. Здесь Й. Хейзинга ссылается на Платона, который тождество игры и священнодействия принимал как безусловную данность, потому как считал, что только Бог достоин блаженной серьезности, тогда как человек сотворен игрушкою Бога. Поэтому “жить, должно играя в добрые  игры, принося жертвы, в пении и танцах, дабы, возможно, было сыскать расположение богов, и врагам дать отпор, и победить их в бою”.

       Итак, чем же определяется внутренняя связь культа с игрою? 
Пространственная выхваченность этой деятельности из обыденной жизни, то 
есть отгороженность от священного места есть первый признак сакрального 
действия [ 6 ]. Для священнодействия характерно то, что жертвоприношение 
происходит на священном месте, также, как, например, отправление 
правосудия. Для игры тоже характерна отгороженность: ипподром, теннисный корт и т.д. это общее сходство объясняется следующим образом: отвести от святилища пагубные воздействия, которые могут ему угрожать из вне. Таким образом, освященное действие формально совпадает с игрой.  
       Й. Хейзинга пытается определить границу между священным действие и 
игрою: игровое настроение по своему типу изменчиво – в любую минуту 
может вступить в свои права обычная жизнь. Совсем по-другому обстоит 
дело с настроением священных празднеств, прервать которые нельзя. И все 
же, священная игра, столь необходимая для блага общества, чреватая 
космическим видением и социальным развитием, всегда лишь игра, 
деятельности которой протекает вне и поверх сферы трезвой обыденной 
жизни с её нуждой и серьезностью.  
       Заканчивая анализ характера и значения игры как явления культуры, 
следует сказать, что Хейзинга оставляет один неразрешенный вопрос: как 
человек поднялся от низших форм религии к высшим? Ставя этот вопрос, 
автор дает вполне определенный, хотя и краткий ответ: оценка священной 
мистерии как наивысшего достижимого выражения того, к чему нельзя 
подойти чисто логически, ни в коей мере не устраняется. Освященное 
действие некоторыми своими сторонами во все времена остается включенным в категорию игры, но наличие такой подчиненности не мешает нам признавать его священный характер [ 7 –с.44].  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

ВЗАИМОСВЯЗЬ КУЛЬТУРЫ И ИГРЫ 
 
 

     Оригинальная  концепция культуры как Игры развернута в труде Й. Хейзинги Homo Ludens (1938), что  в переводе означает "Человек  играющий". Книга имеет подзаголовок "Опыт определения игрового элемента культуры". В этой работе он пытался «сделать понятие игры, насколько я смогу его выразить, частью понятия культуры в целом»[ 7 –с.19]. Й. Хейзинга считает, что "человеческая культура возникает и развертывается в игре, как игра"[ 7 –с.19]. Специфика культурологического метода исследования - одна из дискуссионных тем современной науки, и в этой книге Й. Хейзинга дает возможность определить отличие его от других подходов.

     Книга состоит из 12 глав, каждая из которых заслуживает самостоятельного анализа. В них раскрываются такие проблемы, как природа и значение игры как явления культуры; концепция и выражение понятия игры в языке; игра и состязание как функция формирования культуры. В эти главах определяется теоретическая концепция игры, исследуется ее генезис, основные признаки и культурная ценность игры в жизни народов различных исторических эпох. Затем Й. Хейзинга переходит к анализу игры в различных сферах культуры: игра и правосудие; игра и война; игра и мудрость, игра и поэзия, игровые формы философии; игровые формы искусства. Заканчивается эта книга рассмотрением игровых элементов в стилях различных культурных эпох - в Римской империи и Средневековье, Ренессансе, барокко и рококо, романтизме и сентиментализме. 

                                    Взаимосвязь игры и права 
 
       На первый взгляд сфера права, закона и правосудия чрезвычайно отдалена от сферы игры. Но возможность родства между игрой и правом делается очевидной. Так, правовая практика, судопроизводство, независимо от того какие идеалы положены в основание права, - носит в высшей степени 
состязательный характер [ 7 –с.85]

    Как игровое качество, так и качество состязательности - возносимые оба сферу священного, как того требует для свершения правосудия всякое 
общество - до сих пор пронизывают самые различные формы правовой жизни: 
всякое место для свершения правосудия - священное место, отрезанное, 
отгороженное от обычного мира, это магический круг, игровое 
пространство, внутри которого привычное деление людей по рангу временно 
прекращается, на время они делаются неприкосновенными; 
        судьи до сих пор уходят из “обыденной жизни”, прежде чем приступить к отправлению правосудия: облачаются в мантию или надевают парик, сам 
судейский парик есть нечто большее, чем реликт прежнего церемониального 
облачения. При этом система правил, которая низменно царит в этой борьбе, формально и целиком помещается в рамки хорошо организованной антитетической игры . 
       Здесь Й. Хейзинга делает акцент на том, что взаимосвязь права и игры в 
архаичной культуре может быть рассмотрена под тремя различными точками 
зрения: судебный процесс как вид азартной игры, как состязание, как 
словесный поединок. 
       Азартная игра. Если переместить взгляд правовой практики высокоразвитых форм цивилизации на ту же сторону далеко не столь ушедших вперед стадий культуры, то увидим, что представление о правоте или неправоте, то есть этико-юридическая идея затмевается в сознании общества представлением о победе или поражении, т.е. идее чисто агонального (состязательного) свойства. Элемент случая и тем самым игры выступает на первый план по мере перемещения в примитивное правосознание.

        Состязание или спор об заклад. Примитивная связь права, жребия и 
азартной игры можно обнаружить в традиции германского народа, “само 
состязание, замечет автор, сама игра ради того, чтобы одержать победу 
является здесь исходным пунктом. Исход игры, зависящий лишь от счастья, 
сам по себе есть священная воля. И судопроизводство, и обычаи божьего 
суда коренятся в практике агонального решения спора вообще: с помощью 
жребия или испытания силы [ 7 –с.92].

        Словесный поединок. Им остается судоговорение по своей сути. Агон 
почти полностью состоит здесь в стремлении превзойти друг друга в 
изощренных поношениях и оказываться на высоте положения. Хейзинга 
приводит пример замечательного доказательства взаимосвязи игры и 
культуры, а именно состязания в игре на барабане или песенные поединки 
гренландских эскимосов, где имеется дело со случаем, когда функция 
культуры, называемая судопроизводством, еще не высвободилась полностью 
из сферы игры и не утратили своего характера. Итак, здесь мы имеем дело 
с культурной практикой, выполнявшей функцию судебного разбирательства в чисто агональной форма и одновременно являющееся игрой в самом подлинном смысле слова. Причем всему сопутствует смех и веселье. [ 7-с.95] 
        Таким образом, Й. Хейзинга убедительно доказывает взаимосвязь игры и права на основе архаических форм отправления судопроизводства и их 
элементов, оставшихся в современном праве. 
 
                                         Взаимосвязь игры и сражения. 
 
        Оба понятия "сражение " и "игра" нередко сливаются. Всякая схватка, если она ограничивается определенными правилами имеет - уже в силу этого 
ограничения - формальный признак игры, особо напряженной, решительной, 
но в тоже время и чрезвычайной наглядной. Сражение как одна из функций 
культуры всегда предполагает наличие ограничительных правил, требует, до 
известной степени, признания за собой некоторых качеств игры. В архаической, столь романтической - варварской сфере взглядов, кровавая 
битва, праздничное воинское состязание и пышный турнир, будучи связанный определенными правилами, все вместе воспринимается в рамках первичного представления об игре. О войне же можно говорить как о функции культуры в той степени, в которой она ведется в границах некоего круга, члены которого признают равенство или равноправие друг друга. На таких ограничениях до новейшего времени покоилось международное право, в котором выразилось стремление включить войну в сферу культуры (над 
замешанными сторонами возвышалась идея общности, признававшая своих 
членов "человечеством", с соответствующими правилами и притязаниями на 
обращение с каждым из них как с "человеком"). И только теория "тотальной 
войны" полностью отказывается от остатков культуры, и тем самым игровой 
функции войны .[ 7-с.106] 
        Итак, Й. Хейзинга, прежде всего взаимосвязь игры и культуры видит в 
агональном характере войны: состязательный момент вступает в действие с 
той минуты, когда воюющие стороны начинают видеть в друг друге 
противника, сражающее за то, на что он имеет право. 
        Дуэль в своей сущности - это ритуальная игровая форма, это регламентация внезапно свершающегося убийства, вызванного безудержанным гневом. Место схватки - игровое пространство, равное оружие должно быть тщательно сверено, подается знак к началу и прекращению дуэли, предписывается число выстрелов. Появление крови уже само по себе достаточно для выполнения требования, чтобы поруганная честь была отмечена кровью . 
       Анализ Й. Хейзингом агонального элемента в современной войне сводится к следующему: понятие войны возникает тогда, когда особое приподнятое настроение охватывающей всех враждебности делается отличным от распри между отдельными людьми, а до некоторой степени и родовой ненависти.[ 7-с.107] 
       Отсюда следует важный вывод о том, что без поддержания определенного игрового поведения, культура вообще невозможна. Но и в обществе, одичалом от отказа от правовых норм, агональный инстинкт вовсе не исчезает. Ибо он коренится в самой природе человека. И такое врожденное стремление было первым, сталкивающим отдельные группы людей друг с другом и в безумном самовыражении может их привести к немыслимым крайностям ослепления и безрассудства. 
       Но все же, в неизменных, всегда освященных культом, боевых играх 
вырастают сами культурные формы, развивается структура общественной 
жизни.

       И все то, что мы видим теперь, как прекрасную благородную игру, было 
некогда священной игрой. Рыцарское посвящение. Ристалище, орден, обет 
имеют своим источником обычаи инициации далекого прошлого.  
 
                          Взаимодействие игры и филофствования. 
 
       Желание показать себя первым проявляется в стольких формах, сколько 
возможностей представляет данное общество. Способы, которыми люди 
состязаются с друг другом, столь же различны. Как и вещи, за которые они 
борются, и действия, в которых они принимают участие.

        Быть может, еще яснее, чем в областях права и войны, которые были 
рассмотрены выше, подобие форм архаической культуры сказывается в 
состязаниях знаниях и мудрости. Для раннего человека что-то мочь или 
иметь- означает власть, а что - то знать - волшебную власть. По сути, 
для него всякое определенное сведение священно, это есть тайное и 
колдовское знание. Упорядоченных ход вещей, установленный и определенный богами, сохраняемый и поддерживаемый отправлением культура для сохранения жизни на благо человека. Ничем иным не оберегается столь надежно, как знанием человека о священных вещах и их тайных именах, знаниям о происхождении мира . [ 6 ] 
              Функция такого сакрального противоборства в загадывании загадок нигде ни видна так отчетливо, как в ведической традиции. В мудрости упражняются, как в священных искусных ремеслах. Философия возникает здесь в форме игры . [ 6 –с.113 ] 
         На каждый вопрос только один ответ. Он может быть найден, если известны правила игры.

           Поэтому загадка, даже вне своего магического действия, остается 
агональным элементом социального общения.  
Взаимосвязь игры и философии Й. Хейзинга прослеживает в первую очередь в софистике. Ведь именно у софистов преобладает “желание как можно лучше разыграть представление, стремление в ответной схватке одержать верх над соперником - эти два мотора всеобщей социальной игры”. [7 –с.114] 
       Последовательность основных стадий развития философии можно отметить в общих чертах так: в глубокой древности она берет начало в священной игре в загадки и в словопрения, выполняет функцию праздничного развлечения. 
       Сакральная сторона вырастает в глубокую тео- и философскую Упанишад и досократиков, игровая сторона - в деятельность софистов. При этом философия развивалась и в сниженной форме: как словопрение, игра ума, софистика и риторика. 
       Делая экскурс в историю философской мысли Й. Хейзинга везде отмечает склонность философии к полемике, а полемическое неотделимо от 
агонального. 
 
                                         Взаимосвязь игры и поэзии.