Органы прокуратуры и судебная власть

       В практике имеются случаи, когда прокуратурой предъявляются различные заявления в защиту интересов граждан, государства к органам исполнительной ветви власти, часто об обжаловании действий судебных приставов-исполнителей. В данных процессах органы прокуратуры и судебной власти взаимодействуют в плане надлежащего исполнения судебных решений.

       Так, с международной правовой точки  зрения исполнение судебного решения – важнейшая составляющая права на суд. Право на суд не ограничивается вынесением окончательного судебного решения, а распространяется и на стадию исполнительного производства, являющуюся особой стадией судебного процесса. Без исполнения судебного акта все процессуальные гарантии могут оказаться бессмысленными, а право на суд – иллюзорным.

       Данные  иски возможны только при отсутствии зависимости прокурорских работников от исполнительной ветви власти и суда.

       На  современном этапе взаимодействие и роль органов прокуратуры в  системе разделения властей – это осуществление контроля за органами исполнительной ветви власти, в том числе и за судами, посредством принесения протестов, жалоб на решения судов в вышестоящие суды, которые осуществляют в установленных процессуальных формах судебный надзор за деятельностью нижестоящих судов. Данные полномочия органов прокуратуры по опротестованию судебных решений позволяют ослабить доводы некоторых авторов о некой бесконтрольности судей, избежать проведения реформ, направленных на ограничение независимости судебной власти.

       Полагаем, что и в дальнейшем целесообразно  придерживаться имеющейся в Казахстане модели взаимоотношений прокуратуры и суда, при которой прокуратура – надзорный за судебной системой орган, обладающий контрольными полномочиями с правом принесения протестов. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

2 Судебная власть в Республике Казахстан

2.1 Правовые основы  судебной власти

       «Власть» является той категорией, к которой обращались практически все исследователи, начиная с Древних Египта, Китая, Индии, Греции, Рима и вплоть до наших дней. В этом перечне мыслителей: Конфуций, Геродот, Сократ, Платон, Аристотель, Г.В. Лейбниц, Т. Гоббс, Дж. Локк, Н. Макиавелли, Г.В.Ф. Гегель, Дж. Вашингтон, Т. Джефферсон, Наполеон, К. Маркс, Ф. Энгельс, Б.Н. Чичерин, В.И. Ульянов (Ленин), Б. Рассел, Ф.Д. Рузвельт, У. Черчилль, Ш. Де Голь и многие другие.

       Следует согласиться с высказыванием М.И. Байтина о том, что «каждая из разновидностей общественной власти имеет известное своеобразие, отличается специфическими особенностями. Вместе с тем всем им присущи общие черты, синтез которых позволяет дать характеристику власти как общей социальной категории»[44, с. 432]. Еще ранее М.И. Байтин подчеркивал, что «сущность судебной власти раскрывается через первоначальное изучение теории государственной власти»[45, с. 45]. Заметим, что в своих суждениях он далеко не одинок[46, c. 229; 47, с. 10-19; 48, с. 25].

       В последние годы в правовой науке  устоявшимся является термин «судебная власть». Если под «судебной властью» понимать только власть суда – конкретного государственного учреждения, а любой суд как элемент государственного аппарата определенной властью, безусловно, обладает, то понятие «власть суда» легко спутать понятием «судебная власть». Хотя понятия «власть суда» и «судебная власть» также разительно отличаются друг от друга как понятия «кровь с молоком» и «молоко с кровью».

       Действующее казахстанское законодательство не дает прямого ответа на вопрос: что такое «судебная власть»? По этой причине на настоящем этапе развития отечественной юридической науки большинство ученых к определению понятия «судебная власть» пытается подойти через уяснение таких, на первый взгляд, давно устоявшихся категорий, как «суд», «правосудие», «судебная система» и т.п. Вместе с тем содержание этих институтов в течение последнего столетия трактовалось совсем неоднозначно, а имеющиеся на этот счет в научной литературе определения четкостью никогда не отличались.

       Так, в начале XX века известный процессуалист  И.Я. Фойницкий писал: «Суд – это беспристрастный посредник в споре между двумя заинтересованными лицами (сторонами)»[49, с. 7]. При этом он подчеркивал, что суд служит не частным интересам отдельных лиц, отдельных общественных кружков или отдельных ведомств, а общим государственным интересам правосудия, все судебные решения постановляются именем государства, поэтому в современном государственном строе суд есть функция государственной власти. Как видим, даже именитые авторы в тот период времени не проводили четкой границы между понятиями «суд», «правосудие», «функция правосудия». Вместе с тем, несмотря на кажущуюся функциональную схожесть, различия между этими категориями существенны, так как наличие суда (имеются в виду учреждения) в государственном устройстве всего лишь предпосылка к тому, что правосудие как одна из разновидностей государственной деятельности будет осуществляться¹ в рамках судебной функции государства. Иными словами, изначально мы имеем как бы исходную материально-правовую субстанцию «суд», овеществленную в конкретных органах государственной власти – судах, и производную от этого процессуально-правовую субстанцию материального характера «правосудие» как одну из многих форм государственного регулирования общественных отношений.

       Современник И.Я. Фойницкого – другой выдающийся теоретик процесса С.И. Викторский к определению сути судебной власти подходил гораздо смелее. Недаром в его книге «Русский уголовный процесс» проблемам судоустройства отведен целый раздел, а первый параграф «Судебная власть и ее отличительные черты» начинается с конкретизации места судебной власти в государственном устройстве. Однако хотя «власть судебная наряду с законодательной и правительствующей является составной частью того, на что распадается власть верховная», по мнению автора, оказывается, что она все же «подзаконна, так как ее задача – применение закона в каждом отдельном случае нарушения благ и интересов, защищаемых государством, и притом в указанном в законах порядке»[50, с. 84].

       Более того, С.И. Викторский не исключает наличие  особого судебного верховенства высшей власти по отношению к судебной власти, действующей ее именем и  ей подчиненной. Это, по его мнению, выражается в следующем: 1) праве помилования; 2) утверждении законов, касающихся судопроизводства и судоустройства; 3) назначении судей непосредственно верховной властью; 4) праве высшего надзора за деятельностью судебных мест. Отметим, что С.И. Викторский рассматривает судебную власть не как равноценную и совершенно независимую в принятии отдельных решений равновеликую ветвь государственной власти, а как некую форму делегирования монаршей милости в принятии решений народу и организованным определенным образом чиновникам. По этой причине С.И. Викторский не утруждает себя определением судебной власти как самостоятельной властной категории, а ограничивается перечислением ее отличительных черт. Несмотря на то, что автор постоянно подчеркивает социальную значимость и независимость судебных властей в деле управления судебными установлениями, становится понятно, что они в данном случае не более чем возведенная в закон «монаршая воля», как свидетельствует история, порой граничащая с произволом.

       Подобные  суждения о сущности судебной власти среди современников С.И. Викторского в те времена были весьма распространены. Например, Н.А. Захаров писал, что «вопрос о судебной власти нам достаточно ясен, а поэтому он не может давать оснований к особым толкованиям, ибо ее главой повсюду считается монарх, осуществляющий судебную власть через специальные учреждения в установленном законом порядке»[51, с. 170].

       Как видим, многие авторы, творившие в  начале ХХ века, еще не догадывались о том, что источником судебной власти (равно как и прочих видов государственной власти) является не монарх, а подвластный ему народ, поэтому легко смешивали судебную власть с судебной функцией монарха и отдельных государственных учреждений.

       Однако  в целом ряде случаев процессуалисты начала XX века на роль судебной власти в организации общества смотрели гораздо шире, поскольку к функциям суда относили не только разрешение уголовных и гражданских дел от имени государства, но также и необходимость охраны прав и свобод граждан[52, с. 17], что, по их мнению, было совершенно немыслимо без обоюдной ответственности государства и личности[53, с. 193]. По этому поводу С.И. Викторский писал: «Еще одним видом внешней независимости судебной власти... является ее самостоятельность по ограждению личности против разного рода посягательств на ее свободу. Чем более развито в гражданах чувство личного достоинства, чем более завоевано ими политической свободы и чем более совершенен политический строй самого государства, тем шире и тверже и права, предоставленные судебной власти для ограждения личной свободы от посягательства на нее»[54, с. 124].

       После октябрьского переворота 1917 года по отношению  к судебной системе возобладал утилитарный  подход. Суды стали рассматривать  в качестве составного элемента единой административной машины. Давая определение суду, В.И. Ленин писал: «Это орган привлечения именно бедноты поголовно к государственному управлению, орган власти пролетариата и беднейшего крестьянства, орудие воспитания к дисциплине»[55, 197]. С этого момента полностью исчезает даже фасадная самостоятельность судебной системы, она превращается в заурядное «принудительное учреждение государственного аппарата», орган «классового насилия и господства»[56, с. 7].

       Некоторые идеологи того времени к разновидности  суда относили даже ничем не урегулированную расправу толпы над классово-неугодными лицами. Позже они сожалели, что «с отступлением к нэпу пришлось и народный суд снабдить законами»[57, колонка 1083]. Для них суд в лучшем случае был устройством для «розничного отпуска гражданам права и справедливости»[58, колонка 1082.]. Потешаясь над ролью суда в буржуазном обществе, такие как П. Стучка, они не могли понять, для чего это демократы дошли до того, что изобрели особый административный суд для наблюдения за законностью действий исполнительной власти. Не понимая истинной сути правосудия, П. Стучка поспешил расценить это как обычное буржуазное лицемерие. Дескать, «Советская власть до сих пор правильно уклонялась от позаимствования этого органа». Образцом же контроля за органами исполнительной власти он видел в РКИ и ЦКК, радуясь, что этот «более гибкий аппарат» действует «не столько по букве закона, сколько по революционной целесообразности». Сохранение суда в коммунистическом обществе расценивалось не более чем «праздные разговоры»[59, колонка 1084].

       Вполне  естественно, что такой подход к  определению функций суда в настоящий  период времени вызывает критику  со стороны сторонников некой  особенной[60,С. 3.] и даже божественной природы судебной власти[61, с. 21-23]. Некоторым ученым[62, с. 45] особенно не нравится высказывание А.Я. Вышинского о том, что «суд во всяком государстве есть орган управления, основной задачей которого является проведение политики господствующего класса по укреплению и защите основ его политического и экономического господства»[63, с. 22]. Естественно, что судебная власть, как, впрочем, и иные ветви в целом единой государственной власти, обладает определенной спецификой, что и было отмечено основателями концепции разделения властей Д. Локком, Ш.Л. Монтескье и Ж.-Ж. Руссо. Но в то же время это отнюдь не означат, что осуществление судебной власти в государстве должно идти в разрез с текущей государственной политикой[64, с. 94-97].

       Подчиненность всех государственных органов единым политическим целям – явление столь же закономерное, как и организация государственного управления вообще. Отрицание участия судебной власти в государственном управлении, пусть и в весьма специфической форме, противоречит не только здравому смыслу, но и действующему законодательству, в силу которого суды обязаны строго выполнять все возложенные на них функции, в том числе и социально-экономического и политического характера.

       Однако, к сожалению, нашей истории известны и отрицательные примеры в определении функциональной сущности структур судебной власти. Так, в начале 20-х Н.В. Крыленко утверждал, что «суды есть не более чем упорядоченная форма расправы», причем, по свой сути, это всего лишь «одно из самых утонченных, наиболее совершенных и в то же время замаскированных средств охраны порядка»[65, с. 9, 16].

       По  идеологическим причинам не стремились раскрыть сущности судебной власти и в более позднее время. Поэтому в учебниках по судоустройству, как правило, содержались дефиниции типа: «Советский суд является органом государства, осуществляющим правосудие и применяющим предусмотренные законом меры в отношении тех, кто преступает нормы закона, мешает жить и работать советским людям, наносит ущерб обществу и государству»[66, с. 6].

       Начало  демократических перемен в жизни  общества было ознаменовано попыткой наполнить судебную деятельность новым содержанием. В учебниках по судоустройству стали писать, что суд превратился в «орган, призванный защитить установленный конституцией общественный и государственный строй, права и законные интересы граждан, предприятий, учреждений и организаций»[67, с. 235]. Воспитательная функция суда большинством авторов относится к разряду второстепенных. Несмотря на то что отношение к суду как к органу воспитания правосознания всегда было присуще большинству ученых-юристов[68, с. 51], данный вид судебной деятельности отдельными представителями юридической науки почему-то принимается в штыки[69, с. 45].