Особенности мужской и женской речи

   Как подчеркивают немецкие авторы, язык долгое время рассматривался независимо от говорящего и его индивидуальных качеств, а критерий пола говорящего долгое время не играл никакой  роли. И если гендерная лингвистика в отечественных науках - новая область исследования, то немецкая лингвистика начинает детально исследовать эту тему в конце восьмидесятых [46, с. 123-135]. Примером новых лингвистических исследований являются работы С. Гюнтнер, Х. Хоттхофф, (1991) А. Линке, (1994) С. Шмидта, (1998), Ф. Шнайдер (1997) и др., в которых ставятся вопросы о различиях в языковом поведении женщин и мужчин, их природе и оценке этих различий. Зародившись в США, наибольшее распространение  в Европе гендерные исследования получили  в Германии с появлением работ С. Тремель-Плетц  “Linguistik und Frauensprache” (Trömel-Plötz, 1978) и Л. Пуш “Das Deutsche als Männersprache” (Pusch, 1981). Современные немецкие исследователи стремятся показать языковые миры женщин и мужчин и таким образом пролить свет на различия в коммуникации [55, с. 94-113].

   Во  Франции развитие гендерных исследовании шло неравномерно. Само становление  науки о гендере и, и как  следствие его влияние на различные  сферы общества происходило с  некоторым разрывом во времени. Среди основных исследований следует отметить работу Ан Оакли, которая предлагает новое понимание оппозиций гендер/пол, сборник под руководством Карвера и Диетц, работы Джудит Батлер, Матье Николь-Клод, которые ставят идентичную проблематику понимания гендера  и его влияние на модификацию различных категорий. Д. Везер-Ланд и Л. Парини, рассматривая вопросы становления гендерных ролей во Франции и на Западе, определяют гендерные отношения и гендерное неравенство в общем как одно из существенных явлений современного развитого общества [35, с. 166-186].

   По  мнению некоторых ученых в «истории женщин» можно, хотя бы условно, выделить три направления, отражающие важнейшие  тенденции и , одновременно, соответствующие  стадиям развития этого историографического направления. В первом и наиболее традиционном из них, господствовавший до середины 1970-х г., ставилась задача «восстановление исторического существования женщин», «забытых» или «вычеркнутых» с официальной «мужской» историографии. Согласно этому выстраивался проект написания особой «женской истории» - «her-story», альтернативной по отношению к традиционной историографии, определяется как «his-story». Научные работы, касающиеся этого течения, носят в основном описательный характер. Второе направление, утвердившееся во второй половине 1970-х г., уже в гораздо большей степени относилось к парадигме социальной истории. Его представители видели свою цель в изучении исторически сложившихся отношений господства и подчинения между мужчинами и женщинами в патриархатных структурах классовых обществ. Однако в своем стремлении связать «женскую историю» с историей общества, они, в духе марксистских теорий, делали упор на объяснение полового неравенства и его укоренение в экономическом неравенства. В работах представителей третьего направления, сформировавшегося на рубеже 1970-80-х г., мы находим стремление учесть всю неоднозначность взаимосвязи распределения половых ролей с другими социальными характеристиками и иерархиями, в частности соотношения сексуального и классового неравенства. Более того, в этих работах уже происходило переопределение понятий «мужского» и «женского» с учетом их внутренней дифференцированности и изменчивости, что в конечном итоге привело к формированию гендерных исследований [27, с. 45-92].

   Проблемы, которые в конечном итоге возникли в связи с развитием «женских исследований», были связаны с невниманием  к различиям и недостаточной  историчностью лежат в этом русле  подходов. Под вопрос было поставлено как естественная общность женского опыта, так и наиболее популярные объяснения его специфики, которые, несмотря на все различия между ними, имели один общий недостаток - фиксировали и субстантивировали бинарную оппозицию «мужского» и «женского». Этим, как показывают исследователи, грешат самые разные версии «женских исследований» от радикально-критических (биологизаторских, марксистских, психоаналитических), так или иначе разоблачают природу неравенства полов в патриархатной обществе, - к более умеренным и нейтральным, которые связывали отличие половых ролей с неизменностью социальных функций мужчин и женщин. Развитие «женских исследований» все более обнаруживало закрытость такого понимания в отношении существования многочисленных социальных и культурных различий между женщинами различных сообществ и эпох [40, с. 32-33].

   Нельзя  не отметить несколько наиболее существенных направлений развития гендерных  исследований. Эти направления определялись прежде ориентирами культурализма  и отказа от универсалистской интерпретации  различий, задачами исследования систем значений (ведь именно проблема значение половых различий и механизмов различения стала основополагающей для гендерных исследований) и вниманием к средствам выражения и языков (само) описания и (само) представления. Благодаря этому, наряду с уже упоминавшимся понятием «идентичность», на первый план выдвинулась проблематика репрезентации [38, с. 65-143].

   Авторы  указывают на три аспекта понятия  «репрезентация»: коллективные представления, которые организуют схемы восприятия социального мира; формы символического предъявления и навязывание миру своего социального статуса и политического могущества; закрепление за представителем - «представителем» - утвержденного в конкурентной борьбе и признанного обществом социального статуса. Эволюция в понимании репрезентации представительницами гендерных исследований была связана с переходом от «миметического» модели исследования репрезентации женщин в искусстве и СМИ, аналогичной модели политического представления, к более сложной модели, в которой акцент делается на способах конструирования образа женщины и его существования в различных контекстах. Таким образом, заслугой постструктурализма оказывается разработка более изощренных и эффективных способов критики господства. Это стало возможным, в частности, благодаря использованию методов анализа дискурса, деконструкции, а также различным литературоведческим подходам [41, с. 32-48].

   Создание  новых инструментов критики и  саморефлексии сделало возможным  более основательную проблематизацию  оснований научного знания, к которой стремилась также и феминистская мысль. Релятивизация и историзация понятия «знание» способствуют составлению иного отношения к самому логико-нормативному стандарту научности. Он формулируется как соответствие профессии, как свод правил, ценностных требований, предъявляемых к самому познавательному процессу и к его результату. В результате профессиональная культура предстает в виде определенной дискурсивной практики, совокупности познавательных ориентиров, специфического способа общения - ритуала, основанного на разделяемых представлениях и символах. Благодаря этому, с одной стороны, под сомнение были поставлены автономия науки, критерии релевантности фактов, дисциплинарные границы и интеллектуальные иерархии. Это выразилось, в частности, в критике позитивизма и повышение статуса качественных методов анализа. С другой стороны были подняты вопросы о значении пограничных и маргинальных областей в науке и за ее пределами, о необходимости эстетической и политической рефлексии относительно знания, о реабилитации маргинального [43, с. 127-243].

   Описанные выше тенденции своеобразно преломились  в области гендерной историографии. Обращение к концепции «гендера»  позволило восстановить целостность  социальной истории, вернув ей оба пола и сориентировав историю женщин на подключение к «более генеральных объяснительных схем». Это, в свою очередь, стимулировало развитие новых подходов к разным темам, в частности, тем, которые были выведены в число приоритетных «историей снизу», - таким как «частная жизнь», «повседневность», «массовая культура», «телесность» , «сексуальность» и др.

   Процесс «академизации» «женских» и гендерных  исследований в историографии был  связан со значительными преобразованиями в самой исторической дисциплине, обусловленными кризисом традиционных моделей историописания. Одновременно с приобщением к «Большой Истории», гендерная история оказалась втянутой в теоретико - методологические контроверзы, обусловленные развитием разных форм локальной истории и микроистории, сетевого анализа и нового биографического метода. Именно эти историографические направления и методы, во многом определили новый этап развития исторического знания, стали одной из опор гендерной историографии [13, с. 24-78].

   Важным  достижением представителей гендерных  исследователей стало преодоление традиционных представлений о соотношении частного и публичного, закрепленных в концепции «разделенных сфер». Разработана историками концепция «женской власти», («women's power») описывала неформальные каналы влияния на политические решения, которыми пользовались женщины в отсутствии у них публично признанного авторитета. С другой стороны, как показывают историки, средства патриархального господства не исчерпывались экономическими, политическими и культурными институтами (включая религию и образование), ограничивающих доступ женщин в публичную сферу: важным его инструментом является также и контроль над женской сексуальностью в самом широком смысле. Это, а также факты постоянного нарушения границ между частной и публичной сферой, показали историческую обусловленность этих границ и невозможность однозначно определить направление, в котором развивается их взаимодействие [30, с. 118-152].

   Подытоживая предложенную характеристику гендерных  исследований, следует отметить, что  в них формируется новая конфигурация взаимодействия политики (социального движения) и науки. В процессе развития от «женских исследований» к гендерным исследованиям формируется новая практика междисциплинарности благодаря обнаружению значение половых различий как формы организации социального опыта и взаимодействия. Формирование гендерных исследований создает новые формы для связанного с феминизмом социального опыта и инспирированного им социального активизма [32, с. 75-80].

   Вместе  с тем в адрес гендерных  исследований, как концепции и  дискурсивной практики был высказан целый ряд критических замечаний. Первое направление критики понятия «гендер» было связано с тем, что, являясь средством академизации феминизма, это понятие оказывается теоретически неадекватным и политически аморфным, что снижает нон-конформистский пафос феминизма. Кроме того, некоторыми исследователями утверждение «гендера» рассматривается как симптом экспансии англо-американской традиции гендерных исследований, которая не может быть в полной мере адекватна опыта других культурных традиций и языков, в которых различия пол / гендер отсутствует. Выдвигались и чисто методологические аргументы. С одной стороны, концепция гендера критиковалась за дематериализации пола и отрицание активности субъекта. Кроме того, гендерный подход проявлялся, с точки зрения некоторых мыслителей, недостаточно «конструктивным» или даже ограниченным своей «конструктивностью» [22, с. 91-98]. Здесь следует вспомнить о критике Дж. Батлер в адрес оппозиции пол / гендер, которая, будучи призванной выявить социокультурную сконструированность половых различий, на самом деле содержит в себе предположение о существовании «пола» или «тела», как чего предыдущего конструкции. Более того, понятие «гендера» стало одним из водоразделов между американской и французской традиции феминизма. Таким образом, «гендер» сегодня находится в процессе критического переосмысления  [2, с. 302-347]. «История» с «гендером» продолжается - теперь и в отечественных странах. 

   2.2. Лингвистические  гендерные исследования  в отечественной  науке

   Сегодня гендерные исследования в области языка и коммуникации привлекают внимание всё большего круга отечественных исследователей, формируя самостоятельное научное направление – лингвистическую гендерологию, которая также называется гендерной лингвистикой.

   Формирование любой научной дисциплины требует определенной рефлексии об ее методологических основах, понятийных аппаратах,               методах исследования. Становление гендерных исследований в                     нашей стране это достаточно сложный процесс [13, с. 13-18].

   Возникновение гендерных исследований в отечественной  лингвистике датируется обычно серединой  девяностых годов ХХ века. Именно в  этот период в российской научной  литературе появился термин гендер, и  отечественному читателю стали доступны зарубежные теоретические труды по гендерной проблематике. Отечественное языкознание, однако, не игнорировало проблему пола, а рассматривала ее (еще до возникновения термина гендер) в рамках других лингвистических дисциплин. Эти исследования не были системными, не претендовали на статус научного направления и не были связаны с теорией социального конструктивизма, но отечественные ученые внесли свой вклад в разработку проблематики, позднее обмениваясь гендерными исследованиями. Отличительная             черта российских исследований - имплицитное предположение           социальной обусловленности многих явлений, отражающих              взаимосвязь пола и языка, что, по всей вероятности, связано с        господством в советский период марксистской теории [16, с. 24-28].

   Характерной чертой советской, а затем российской лингвистической гендерологии можно  назвать практическую направленность исследования мужской и женской  речи: большое количество трудов                                    связано с потребностями криминалистической экспертизы.                                Они сосредоточены на диагностике и установлении идентификационных признаков мужской и женской речи [36, с. 166-172]. В качестве главного вывода авторы указывают на отсутствие резких «непроходимых» границ между мужской и женской речью в русском языке. Указанные ими особенности мужской и женской речи определяются как тенденции употребления.   Нередки случаи,   когда те   или   иные     явления, обнаруженные в речи мужчин и   женщин, связанные с особенностями их   психического склада, характера, профессии, роли в социуме, но не с различием по полу [23, с. 91-100]. Нельзя не отметить таких отечественных исследователей, как, А.В. Кирилину, Е.И. Горошко, О.Л. Бессонову, И.А. Воронину, Н.Л. Пушкареву, О.В. Смирнову и др.

   Вместе  с тем данные о гендерной специфике  речевого поведения весьма противоречивы, на что еще в 1974 году указали психологи  Маккоби и Джеклин, проанализировавшие практически все имевшиеся на тот момент экспериментальные работы по различию в языке женщин и мужчин. Сегодня считается, что гендерные особенности должны рассматриваться в сочетании со статусом, социальной группой, уровнем образования, ситуативным контекстом и т.д., а также с учетом меняющейся ситуации в обществе [18, с. 70-76].