Теорія правовідносин

38

 

С. И. Вильнянский и С. Ф. Кечекьян при определении специфики  правоотношения также переносят  центр тяжести на поведение обязанных  лиц. Так, С. И. Вильнянский сводит субъективное право к закреплению за управомоченным возможности требовать от обязанных  лиц совершения предписанных им действий.¹⁹ С. Ф. Кечекьян. специфику правоотношений усматривает прежде всего в том, что «...с их образованием для одних лиц (управомоченных) открывается предусмотренная нормами права и обеспеченная государством возможность использовать в своих интересах и целях поведение других лиц (обязанных), для которых соответствующее поведение становится общественно необходимым».²⁰ В другом месте своей монографии С. Ф. Кечекьян указывает, что содержанием права, действительно, всегда являются действия других лиц.²¹

Это мнение нельзя признать правильным. Из того, что не может  быть субъективного права без  корреспондирующей ему обязанности, вовсе не следует, что юридическое  значение имеют лишь те действия управомоченного  лица, которые направлены на понуждение обязанного лица к исполнению обязанности. Действия управомоченного, с помощью  которых могут быть непосредственно  удовлетворены его интересы (например, по использованию собственником  принадлежащей ему вещи), также  не являются юридически безразличными  уже потому, что без них нельзя определить содержание поведения (действия или бездействия) обязанного лица, которое  необходимо управомоченному.

Следует отметить, что С. Ф. Кечекьян допускает явную непоследовательность, определяя содержание субъективного  права. С одной стороны, как мы уже видели, он усматривает содержание субъективного права в действиях  других лиц. Тем самым в содержание субъективного права не включается даже предоставленная управомоченному  возможность требовать от обязанных  лиц совершения предписанных им действий. В то же время автор определяет субъективное право как возможность  действовать определенным образом, в частности, требовать определенного  поведения другого лица или других лиц и возражает против сведения субъективного права к «воз-

153—157.) В настоящее время  и сам О. С. Иоффе отказался  от ранее выдвинутого им определения  субъективного права, признав  его односторонним (см. О. С.  Иоффе. Советское гражданское  право, 1958, стр. 71—73.)

¹⁹ См. С. И. Вильнянский. Лекции по советскому гражданскому праву, стр. 78-

²⁰ С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 6, 9.

²¹ Там же, стр. 143.

39

 

можности заставить».²² Но если в содержание субъективного права включается возможность поведения самого управомоченного лица, то действия других лиц, по-видимому, не составляют содержания права.

Таким образом, субъективное право не может быть сведено ни к возможности привести в действие аппарат государственного принуждения  против обязанного лица в случае неисполнения последним своей обязанности, ни к возможности требовать от обязанного лица совершения предписанного ему  действия или воздержания от действия; субъективное право нельзя рассматривать  и как средство регулирования  поведения обязанного лица, в котором  нуждается управомоченный, поскольку  при таком подходе к субъективному  праву стирается всякое различие между правом и обязанностью.

Значительно ближе к правильному  пониманию субъективного права  подошли те авторы, которые усматривают  его существо в поведении, дозволенном  нормами права самому управомоченному  лицу. Теория положительного содержания субъективных прав в советской юридической  литературе получила наиболее развернутое  обоснование в работах С.Н.Братуся. Субъективное право С. Н. Братусь определяет как обеспеченную законом меру возможного поведения управомоченного лица.²³ Такая трактовка субъективного права в принципе не вызывает возражений; в ней верно схвачено основное, что характеризует субъективное право, а именно то, что субъективное право является мерой возможного поведения самого управомоченного лица. Однако предложенное С.Н.Братусем определение субъективного права все же недостаточно. Во-первых, как правильно отметила Р.О.Халфина, в определении следует подчеркнуть, что субъективное право является мерой возможного поведения лица не вообще, а в данном правоотношении.²⁴ Во-вторых, как мы увидим в дальнейшем, неоправдано исключение С.Н.Братусем интереса из содержания субъективного права.

В то же время против определения  С.Н.Братуся был выдвинут и ряд  необоснованных возражений. Так, по мнению Д. М. Генкина, в определении следует  указать на обеспеченность поведения  управомоченного лица возможностью притя-

²² См. С. Ф. К е ч е к ь я н. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 9—10, 59.

^2а См. С. Н. Б р а т у с ь. О соотношении гражданской правоспособности и субъективных гражданских прав, стр. 33—35; Его же. Субъекты гражданского права, стр. 11.

²⁴ См. Р. О. Халфина. Рецензия на книгу С. Н. Братуся «Субъекты гражданского права». «Советское государство и право», 1951, № 3, стр. 72-

40

 

зания.²⁵ Такое дополнение излишне, ибо обеспеченность возможностью притязания уже включена в определение субъективного права как обеспеченной законом меры возможного поведения.²⁶ С.Ф.Кечекьян возражает против термина «мера возможного поведения», указывая, что мера — понятие количественное, предполагающее соизмеримость различных величин. Между тем возможности действовать, обеспечиваемые законом и именуемые субъективными правами, многообразны и несоизмеримы.²⁷ Это возражение явно надумано. О мере возможного поведения говорят отнюдь не для сравнения одного Субъективного права с другим, а для определения тех пределов, в каких управомоченный может действовать. Термин «мера» удачно отражает то, что всякое субъективное право обеспечивает управомоченному возможность действовать в пределах, установленных законом. Не нравится С.Ф.Кечекьяну в определении С.Н.Братуся и слово «поведение». Субъективные права, замечает С.Ф.Кечекьян, принадлежат не только гражданам, но также юридическим лицам, органам государства и т. д. Применительно к ним, продолжим мы мысль С.Ф.Кечекьяна, едва ли уместно говорить о предоставленной субъективным правом возможности поведения.²⁸ Этот упрек также неоснователен. Государственные и общественные образования выступают в качестве субъектов права именно потому, что уполномоченные законом, уставом или положением живые люди (органы, представители, члены и т. д.) вырабатывают и осуществляют волю данного образования. Предоставление государственным и общественным организациям субъективных прав означает закрепление возможности определенного поведения за теми живыми людьми, которые в данном правоотношении уполномочены выражать волю субъекта права. Поэтому в термине «мера возможного поведения» нет ничего одиозного и применительно к субъективным правам государственных и общественных организаций.

Оставим, впрочем, в стороне  чисто терминологические споры  и перейдем к .характеристике комбинационных теорий субъективного права. Несмотря на разнообразие оттенков общим для  всех этих теорий является то, что их авторы не ограничиваются определением субъективного права как обеспе-

²⁵ См. «Советское государство и право», 1949, № 11, стр. 79 (выступление Д. М. Генкина).

²⁶ См. С. Н. Б р а т у с ь. О соотношении гражданской правоспособности и субъективных прав, стр. 35.

²⁷ См С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 56—57.

²⁸ Там же, стр. 57.

41

 

ченной управомоченному  меры возможного поведения или возможности  поведения, а делают попытку ввести в определение поведение обязанных  лиц. Так, Н. Г. Александров предлагает различать троякого рода возможности, которыми характеризуется субъективное право: «1) вид и мера возможного поведения  для самого обладателя субъективного  права; 2) возможность требовать известного поведения от других лиц — поведения, обеспечивающего реализацию первой возможности; 3) возможность прибегнуть в необходимых случаях к содействию принудительной силы государственного аппарата для осуществления второй возможности».²⁹

Нетрудно заметить, что  и вторая и третья возможности вполне охватываются первой. Как в тех случаях, когда управомоченный требует от обязанного лица совершения предписанных ему действий, так и в тех, когда управомоченный обращается за содействием к аппарату государственного принуждения, действует все же он сам, а не кто-либо другой. Поэтому вторая и третья возможности, как и первая, являются мерой возможного поведения самого управомоченного лица.

Несколько иной путь избрал О. С. Иоффе, который предлагает различать  в субъективном праве две стороны: дозволенность поведения самого управомоченного и возможность  требовать определенного поведения  от обязанных лиц. Как мера дозволенного поведения субъективное право связывает  управомоченное лицо с государством; как возможность требовать определенного  поведения от обязанного лица субъективное право связывает управомоченного  с обязанным лицом. Соответственно этому, пишет О.С.Иоффе, «...субъективное гражданское право есть обеспеченная гражданским законом мера дозволенного управомоченному поведения и  возможность требовать определенного  поведения от обязанного лица в целях  удовлетворения признаваемых законом  интересов управомоченного».³⁰

Определение О. С. Иоффе вызывает ряд возражений. Во-первых, нужно  подчеркнуть условность разграничения  терминов «дозволенность» и «возможность». В известном смысле оба они  верны, хотя оба несколько односторонни. Термин «дозволенность» наилучшим  образом выражает тот факт, что  субъективное право есть возможность  юридическая, а не фактическая. Термин «возможность» не оставляет никаких  сомнений в том, что содержанием  права является обеспеченная субъекту возможность поведения, а не то поведение  субъекта,

²⁹ И. Г. Александров. Законность и правоотношения в советском обществе, стр. 108—109.

³⁰ О. С. И о ф ф е. Советское гражданское право, стр.71.

42

 

которое уже было им совершено. Не случайно поэтому, что О. С. Иоффе, как бы забыв о различии употребленных  им терминов, говорит и о «двух  возможностях», предоставляемых субъективным правом.³¹ Во-вторых, не ограничиваясь указанием на возможность (дозволенность) поведения управомоченного лица, О. С. Иоффе, как и Н. Г. Александров, не учитывает, что возможность требовать определенного поведения от обязанного лица—это тоже мера возможного поведения самого управомоченного.³² К тому же, за исключением тех случаев, когда осуществление права является одновременно обязанностью, правопорядок именно дозволяет управомоченному, но отнюдь не заставляет его требовать от обязанного лица определенного поведения. В-третьих, нельзя согласиться с тем, что при совершении действий, дозволенных правопорядком, управомоченный не связан с лицами, обязанными по данному правоотношению. Такая конструкция искусственно выводит часть субъективного права за рамки правоотношения и противоречит отправным положениям самого О.С.Иоффе о единстве субъективного права и обязанности.

Следует признать, что при  свершении любых действий — как  непосредственно направленных на удовлетворение своих интересов, охраняемых законом, так и вынуждающих к определенному  поведению обязанное лицо — управомоченный связан как с обязанными лицами, так и с государством. При этом до нарушения субъективного права  никакого особого правоотношения между  управомоченным и органом государства, осуществляющим юрисдикцию, не возникает:³³ правоотношение едино, оно существует между управомоченным и обязанным; исполнение обязанности обеспечивается принудительной силой государства.

Выдвинутые в советской  юридической науке комбинационные теории субъективного права представляются нам ненужным усложнением и без  того трудной и запутанной проблемы субъективного права.

Для методологически обоснованного  определения субъективного права  необходимо установить место интереса в субъективном праве. Большинство  советских юристов, занимав-

³¹ Там же.

³² Следует признать, что в свое время мы допустили аналогичную ошибку. См. Проблема обеспечения субъективных гражданских прав, стр. 122;

Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в  СССР. стр. 158.

^за Не возникает уже ¹потому, что во многих случаях от характера правонарушения зависит, какой именно орган государства будет уполномочен на защиту права.

43

 

шихся интересом, настаивают на включении его в определение  субъективного права. К ним относятся, в частности, А.В.Венедиктов, С.И.Аскназий, О.С.Иоффе, Б.С.Никифоров, С.Ф.Кечекьян.³* При этом А.В.Венедиктов и С. И. Аскназий рассматривают интерес в качестве ведущего элемента субъективного права. А. В. Венедиктов примат интереса над волей объясняет тем, что содержание юридического (волевого) отношения определяется самим экономическим отношением.³⁵

С.И.Аскназий указывал, что «воля и интерес являются понятиями коррелятивными. Воля всегда направлена на достижение определенных эффектов, на осуществление определенных интересов волящего, на достижение выдвинутых им целей.. Из этих двух неразрывно связанных друг с другом понятий  — воли и интереса — ведущая  роль... приходится на долю интереса. Воля, взятая вне учета объекта (цели, интереса), на который она направлена, —  это лишь психологическое понятие  и в такой абстрактной форме  оно едва ли может быть эффективно научно использовано в социальных дисциплинах». В дальнейшем С. И. Аскназий отметил, что содержанием воли являются цель и интерес, на достижение которых она направлена.³⁶

Высказываясь за включение  интереса в содержание охраняемой правопорядком  возможности поведения, Б.С.Никифоров  считает даже, что, с точки зрения уголовного права, эти¹ две категории—«возможность» и «интерес»—«можно, ноне нужно различать».³⁷ За включение интереса (цели) в содержание субъективного права высказался и С. Ф. Кечекьян:

«Право в субъективном смысле немыслимо без цели (тем  самым, без интереса), а где имеется  цель, там необходимо предполагается и воля, способная ставить цели и подбирать для¹ них средства».

³⁴ См. А. В. Венедиктов. Государственная социалистическая собственность. Изд. АН СССР, М.-Л., 1948, стр. 36—38, прим. 75-е; С. И. А с к-н а з и и. Рецензия на книгу С. Н. Е^ратуся «Юридические лица в советском гражданском праве». «Советское государство и право», 1948, № 5, стр. 59;

О, С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву,. стр. 73; Его же. Советское гражданское  право, стр. 73; Б. С. Н и к и ф  о-р о в. Объект преступления по советскому уголовному праву. Автореферат докт. дисс. М., 1956, стр. 9, 10, 10—11; М. П. Карева, С. Ф. Кечекьян. О социалистических правоотношениях, стр. 22.

³⁵ См. А. В. Венедиктов. Государственная социалистическая собственность, стр. 36, 38, прим. 75-е.

³⁶ См. С. И. Аскназий. Рецензия на книгу С. Н. Братуся, стр. 59.

³⁷ См. Б. С. Никифоров, ук. автореферат, стр. 10—11.

³⁸ М. П. Карева, С. Ф. Кечекьян. О социалистических правоотношениях, стр. 22.

44

 

Против включения интереса в определение субъективного  права решительно выступил С.Н.Братусь. Субъективное право, полагает С.Н.Братусь, не может быть определено через интерес, который является предпосылкой и  целью субъективного права, но не его сущностью.³⁹