Шпаргалка по "Русский язык и культура речи"

В просторечии-1 встречается специфический тип переноса наименования с абстрактного понятия на лицо. Например, термин диабет используется, помимо своего основного значения, также для называния лица, страдающего сахарной болезнью: Это всё диабеты без очереди идут (реплика у дверей процедурного кабинета). Рентген в просторечии значит не только 'рентгеновский аппарат' (Мне грудь рентгеном просвечивали) и 'рентгеноскопия' (А тебе рентген уже делали?), но и 'врач-рентгенолог': Она рентгеном работает; Дочка, это кто – не рентген пошёл?

Метонимическому переносу в просторечии-1 могут подвергаться термины, в литературном употреблении обозначающие только множества или совокупности и не имеющие значения 'один элемент множества, совокупности'. Ср.: Она вышла замуж за контингента (в речи медсестры) – фраза, понятная лишь при описании соответствующей ситуации: совокупность пациентов, обслуживаемых спецполиклиникой, на «административно-медицинском» языке называется контингентом, ср.: Этот больной принадлежит к контингенту лиц, обслуживаемых нашей поликлиникой. Естественно, что, приобретя значение 'один из множества лиц', слово контингент попало в разряд одушевленных существительных (вышла замуж за контингента). Ср. в речи зощенковского персонажа: А это кто, не президиум на трибуну вышедши?

Исследователи отмечают еще одну черту, характерную для просторечного словоупотребления, – семантическую ущербность слова: отсутствие многих значений, присущих этому слову в литературном языке. Так, слово мотив, при сохранении значения 'мелодия', не употребляется в смысле 'причина, повод чего-либо' (побудительные мотивы); партия не имеет значений 'одна игра (в шахматы и проч.)', 'определенное количество товара'; у слова дисциплина отсутствует значение 'учебный предмет' и т.п. Частным случаем семантических сдвигов в слове является специфическое употребление его вследствие чрезвычайно характерной для просторечия-1 тенденции к эвфемизации речи: ср. отдыхать в значении 'спать', кушать в значении 'есть', супруга по отношению к жене говорящего и т.п., а также более старое, но имеющее рецидивы и в современном просторечии употребление местоимения они и соответствующих глагольных форм множественного числа применительно к одному лицу, которое говорящий воспринимает как представителя иного, более высокого социального статуса: – Где врач? – Они обедать ушедши; – Я вот за ними стою, который в шляпе.

В области  синтаксиса для просторечия-1 характерны такие черты:

– употребление полной формы страдательных причастий  с перфектным значением и полных прилагательных в именной части  сказуемого: Обед уже приготовленный; Пол вымытый: Дверь была закрытая; Я согласная; А она чем больная?

– употребление в той же функции деепричастий на -вши и -мши (последняя – специфически просторечная форма): Я не мывши (т.е. не мылся) вторую неделю; Все цветы поваливши (т.е. повалились, были поваленными); Он был выпимши и т.п.;

– употребление конструкции с никто (при местоимении может быть и существительное, но необязательно), в которой сказуемое имеет форму множественного числа, – своего рода согласование по смыслу: Гости никто не приехали; А у нее из цеха никто не были?

– употребление творительного падежа некоторых существительных для обозначения причины: умер голодом (= от голода), ослеп катарактой (= от катаракты);

– специфическое управление при словах, совпадающих (формально и по смыслу) с литературными: никем не нуждаться (ср. нормативное ни в ком не нуждаться); Что тебе болит? (вместо: у тебя); Мне (или ко мне) это не касается (вместо: меня); Она хочет быть врач (вместо: врачом) и т. п.;

– употребление предлога с вместо из: пришел с магазина, вернулись с отпуска, стреляют с автоматов и т.п.

Просторечие-2 представляет собой подсистему менее  яркую и менее определенную по набору типичных для нее языковых черт. В значительной мере это объясняется  тем, что просторечие-2 как своеобразная разновидность городской речи относительно молодо. При этом оно занимает промежуточное положение не столько между литературным языком и территориальными диалектами (это характерно для просторечия-1), сколько между социальными и профессиональными жаргонами, с одной стороны, и литературным языком – с другой.

Занимая такое положение, просторечие-2 играет роль проводника, через который в  литературную речь идут различные иносистемные элементы – профессиональные, жаргонные, арготические. Такое посредничество вполне объяснимо как собственно языковыми, так и социальными причинами. В социальном отношении совокупность носителей просторечия-2 чрезвычайно разнородна и текуча во времени: здесь и выходцы из сельской местности, приехавшие в город на учебу и на работу и осевшие в городе; и уроженцы городов, находящихся в тесном диалектном окружении; и жители крупных городов, не имеющие среднего образования и занятые физическим трудом; носителей просторечия-2 немало среди представителей таких несхожих профессий, как продавцы, грузчики, портные, парикмахеры, официанты, железнодорожные проводники, сапожники, уборщицы и др.

Поскольку, как было сказано выше, просторечие  в целом анормативно и, стало  быть, в нем нет фильтра, подобного  литературной норме, который избирательно допускал бы в просторечное употребление средства, принадлежащие другим языковым подсистемам, – постольку языковые особенности, присущие уроженцам определенных мест, представителям определенных профессий или социально специфической среды, могут становиться достоянием просторечия.

И действительно, многие языковые элементы, принадлежавшие ранее социально или профессионально  ограниченному словоупотреблению, заимствуются литературным языком не прямо из групповых или профессиональных жаргонов, а через просторечие-2. Таковы, например, активно употребляющиеся в современной речи слова жаргонного происхождения беспредел 'действия, далеко выходящие за рамки допустимого', возникать 'высказывать свое мнение, когда о нем никто не спрашивает', отморозок 'человек, не считающийся ни с законом, ни с какими бы то ни было нормами человеческих отношений', оттянуться 'получить от чего-либо удовольствие', придурок 'глупый, бестолковый человек' (в уголовном жаргоне – 'заключенный, имеющий более легкую, чем у других, работу'), прокол 'ошибка, неудача', (всё) путём 'правильно, как надо', разборка 'выяснение отношений, обычно с применением силы и даже оружия', штука 'тысяча денежных единиц' и др.

В области  фонетики и морфологии просторечие-2 менее специфично, чем просторечие-1: фонетические и морфологические особенности имеют спорадический, случайный характер и нередко локализованы в отдельных словах и словоформах. Так, если просторечию-1 присуща определенная последовательность в реализации указанных выше фонетических и морфо-фонетических явлений (ассимиляция и диссимиляция звуков в пределах слова, упрощение его слоговой структуры, метатеза и т.п.), то в просторечии-2 эти явления представлены непоследовательно, с лексическими ограничениями, а некоторые отсутствуют совсем. Это связано с общей тенденцией, свойственной просторечию-2 как более молодой разновидности городской речи, – к уменьшению контрастности средств выражения (сравнительно с литературным языком), к сближению их, по крайней мере в формальном отношении, со средствами выражения, присущими социально престижным формам национального языка – разговорной речи и кодифицированной разновидности литературной речи.

Например, диссимиляция согласных по месту  и способу образования представлена в просторечии-2 фактами типа транвай; в словах же типа директор, коридор, где расподобление согласных более ярко, более заметно, оно не происходит. Метатетические формы типа [сашэ] вместо [шасэ] / [шосэ] также не характерны для просторечия-2. Устранение зияния (типа [какава] или [п'иjан'ина]), наиболее яркая черта просторечия-1, – в просторечии-2 почти не встречается. Отличия от литературного языка в значении категории рода некоторых существительных хотя и наблюдаются, но у значительно меньшего круга слов и в менее «бросающихся в глаза» случаях: так, тюль, толь, шампунь склоняются как существительные женского рода, а мозоль, наоборот, как существительное мужского рода (стояли в очереди за тюлью, покрыли крышу толью, вымыла голову новой шампунью, замучился с этим мозолем). Однако слова среднего рода село, кино, мясо и под. не употребляются как существительные женского рода (что свойственно просторечию-1).

Склоняемые  формы иноязычных существительных  типа метро образуются весьма избирательно: они появляются в основном на тех участках речевой цепи, где возможно неоднозначное осмысление несклоняемой формы слушающим (ехали метром, но вышел из метро, а не из метра).

Для просторечия-2 характерно использование диминутивов (т.е. слов с уменьшительно-ласкательными  суффиксами) типа огурчик, номерок, документики – как выражение своеобразно понимаемой вежливости. Среди таких диминутивов встречаются формы, образованные по специфической модели, не имеющей распространения в литературном языке (ср. мяско при разговорно-литературном мясцо).

В просторечии-2 употребительны некоторые фразеологизмы, которые служат своеобразными «лакмусовыми бумажками», указывающими на просторечность говорящего (некоторые из них постепенно просачиваются в разговорную речь, отчасти утрачивая свой просторечный характер). Это, например, выражение надо же!, употребляемое в функции восклицания, передающего удивление (У нас уже вторую неделю воды нет. – Надо же!), сравнительный оборот как этот (эта, эти), с незаполненной семантической валентностью у местоимения: Проходите вперед! Стала, как эта (в троллейбусе); Я ему говорю: выйди погуляй. Нет, сидит целый день, как этот; обороты без разницы (Мне это без разницы), по нахалке в значении 'нахально' (Приперлись по нахалке – о незваных гостях); типа того: А она мне типа того, что я, мол, и не была там никогда; и некоторые другие.

Среди форм речевого этикета, присущих просторечию-2, выделяются различные виды личных обращений, в функции которых используются термины родства и наименования некоторых социальных ролей: папаша, мамаша, отец, мать, дед, дедуля, бабуля, друг, парень, мужик, шеф, начальник, хозяин, командир, в последнее время – женщина, дама, мужчина. Эти формы обращения распределены по полу и возрасту говорящих; некоторые из них имеют ограничения в употреблении, обусловленные профессией как говорящего, так и адресата. Так, обращения папаша, мамаша, мать, отец, дед, друг, парень, мужик, шеф, начальник свойственны в большей степени речи мужчин молодого и среднего возраста; обращения дедуля, бабуля, а также женщина, дама, мужчина более характерны для речи молодых женщин; обращения хозяин, хозяйка фигурируют в речи мужчин (молодого и среднего возраста) в ситуации обслуживания того, к кому обращаются, – например, в речи сантехников, слесарей, грузчиков, полотеров и т.п.

Так как  просторечие (в обеих его разновидностях) обслуживает узкобытовые сферы коммуникации, очевидно, что с наибольшей рельефностью оно реализуется в речевых актах, имеющих иллокутивную функцию порицания, обвинения, просьбы, заверения, внушения и т.п. (ср. такие речевые акты, как ссора, перебранка, божба, наушничество, «распекание» старшим младшего и др.). Однако и в других видах коммуникации носители просторечия обычно используют именно эту разновидность русского языка, так как их речевое поведение характеризуется «монолингвизмом» – неспособностью переключаться на иные, не просторечные средства и способы общения.

Литература  Баранникова Л.И. Просторечие как особый социальный компонент языка. – В кн.: Язык и общество, вып. 3. Саратов, 1974 
Городское просторечие. Проблемы изучения. Отв. ред. Е.А.Земская и Д.Н.Шмелев. М., 1984 
Разновидности городской устной речи. Отв. ред. Д.Н.Шмелев и Е.А.Земская. М., 1988 
Крысин Л.П. Просторечие. – В кн.: Л.П.Крысин. Социолингвистические аспекты изучения современного русского языка. М., 1989 
Живая речь уральского города. Тексты. Отв. ред. Т.В.Матвеева. Екатеринбург, 1995 
Кёстер-Тома З. Русское просторечие как объект лексикографии. – Русистика, 1996, № 1–2

2.4. ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК, наддиалектная подсистема (форма существования) национального языка, которая характеризуется такими чертами, как нормативность, кодифицированность, полифункциональность, стилистическая дифференцированность, высокий социальный престиж в среде носителей данного национального языка. Литературный язык является основным средством, обслуживающим коммуникативные потребности общества; он противопоставлен некодифицированным подсистемам национального языка – территориальным диалектам, городским койне (городскому просторечию), профессиональным и социальным жаргонам.

Понятие литературного языка может определяться как на основе лингвистических свойств, присущих данной подсистеме национального языка, так и путем отграничения совокупности носителей этой подсистемы, выделения ее из общего состава людей, говорящих на данном языке. Первый способ определения – лингвистический, второй – социологический.

Примером  лингвистического подхода к выяснению  сущности литературного языка может  служить определение, данное М.В.Пановым: «Если в одной из синхронных разновидностей языка данного народа преодолевается нефункциональное многообразие единиц (оно меньше, чем в других разновидностях), то эта разновидность служит литературным языком по отношению к другим».