Как раз
это противопоставление остается
вне поля зрения, или интереса
Алданова. Во всяком случае, можно
предположить, что часть противоречий,
возникших как результаты данного
противопоставления, встречающихся
у Толстого он считал не противоречиями,
а художественными принципами: "Одна
из наиболее трудных, даже неразрешимых
задач литературной критики заключается
в установлении той грани, до которой простирается
моральная ответственность художника
за мысли и деяния его героев" (3, с.58).
По существу,
Алданов далеко не все высказывания
и мысли Толстого соотносил
с его личными убеждениями.
Это явствует и из алдановского
анализа "Крейцеровой сонаты",
по его мнению, наиболее психологически
убедительному произведению Толстого.
А Ильин, например, считал "Крейцерову
сонату" как раз результатом не художественных,
а исключительно мировоззренческих соображений,
"скорее задуманным, чем художественно
обдуманным" (см."Статью И.Ильина
"Лев Толстой - художник и человек",
37, с.484 - 485).
Таким образом,
можно предположить, что Алданов
значительную часть нравственного
учения Толстого относит более
к эстетике, чем к философии.
В данном ключе он рассматривает,
например, и сознательное обращение
Толстого к тому, что Ильин
называл его "жизненной философией".
То есть в обращении Толстого к натурам,
не обладающим богатым духовным миром,
Алданов не видел следствия собственно
толстовских нравственных исканий, а только
выражение одного из его эстетических
принципов (см."Загадка Толстого",
3, с.62 - 63).
В противоположность
Ильину Алданов не считал Толстого
"созерцателем цельного человека",
и видел силу его таланта
исключительно в глубоких, по
его мнению, психологических характеристиках
толстовских героев. Хотя в главе
V "Загадки Толстого" Алданов тоже
отмечает некоторую созерцательность
Толстого по отношению к своим героям.
Но опять - таки не соотносит ее с толстовской
философией.
Алданов обращает
внимание на то, что Толстой
не изображает духовных и душевных
мук героев ряда своих произведений,
а занимает позицию естествоиспытателя:
"назвать, классифицировать, описать".
"Описана красная нога Анатоля,... сфотографированы
легкие барыни и прорезанный бок Позднышевой
- больше не дается ничего. Естествоиспытатель
сделал свое дело. Философ прошел мимо"
(3, с.73). Дело в том, что позицию Толстого
- художника другие мыслители связывали
именно с его философией, а не художественным
методом. Например, Плеханов считал, что
"Толстой предполагал человеческую
душу пустой и старался наполнить ее добрым
содержанием. Не находя источника в ней
самой, он апеллировал к "чьей - то воле"
(72, с.374).
К эстетике
Толстого, а не к его философии,
Алданов относил также и известное
во многом негативное отношение
Толстого к наукам: "Но все
же Толстой говорит о науке
не как философ, а как полемист"(3,
с.29). Известно, что Ильин, напротив, считал
такую позицию Толстого одним из следствий
его философской доктрины, причем, наиболее
слабым ее местом.
Таким образом,
можно предположить, что Алданов,
довольно ясно представляя себе
глубокую эстетическую концепцию Толстого,
тем не менее, опирался в понимании ее
не на философские обоснования, а на основные
принципы идеи "Красоты - Добра". То,
что мировоззрение Толстого он соотносил
с данной идеей, говорят и частые отсылы
к эстетическим взглядам Толстого в написанной
через тридцать лет после "Загадки Толстого"
книге "Ульмская ночь".
Большое место
в эстетической концепции Алданова
занимают его взгляды на изображение
истории в литературе. И в этой
связи он также достаточно
часто обращался к наследию Льва Толстого.
Хотя, надо отметить, что взгляды Толстого
на историю и способ их отображения Алданов
не использовал ни в произведениях, ни
в свой эстетической концепции. Но алдановское
исследование эстетических принципов
Толстого в отношении истории, безусловно,
глубоко и интересно. Прежде всего, надо
заметить, что Алданов не соглашался с
оценками других исследователей на отображение
истории у Толстого.
В рецензии
на книгу П.Муратова "Эгерия"
(1923) Алданов высказал свое понимание
задач исторического романиста: "Искусство
исторического романиста сводится... к
"освещению внутренностей" действующих
лиц и к надлежащему пространственному
их размещению - к такому размещению, при
котором они объясняли бы эпоху и эпоха
объясняла бы их" (3, с.572). Со своей стороны
он старался никогда не отступать от этого
принципа в изображении истории, что, по
мнению достаточно серьезных критиков,
ему удавалось (см. статьи: М.Слоним "Романы
Алданова" "Воля России"N 6,1925), М.
Карпович "Алданов и история" "Новый
журнал" "N 47, 1956, Г.Газданов "Загадка
Алданова", "Русская мысль", 1967
). Но, выдвигая свое эстетическое понимание
принципов изображения истории, Алданов
не отвергал и другое. На наш взгляд, он
очень точно уловил толстовское отношение
к истории. В той же рецензии на книгу П.Муратова
он писал: "Толстой порой проводит огромные
исторические события через умственный
строй людей, которые их явно понять не
могут: Николай Ростов не
дорос, конечно, до Аустерлицкого сражения.
Но вся историческая часть "Войны и
мира" построена в сложной, множественной
перспективе" (3, с.572).
Интересно,
по нашему мнению, провести и
в этом случае параллель с
Ильиным. Ильин тоже увидел
эту особенность Толстого - изображать
события, в том числе и исторические,
опираясь на оценки своих героев.
Но относил ее не к эстетике Толстого,
как Алданов, а к нравственной толстовской
доктрине: "Толстой не просто рассказывает.
Он, как в шахматах, думает с помощью своих
персонажей; что - то демонстрирует, в чем
- то уверяет, что - то стремится доказать
(36, с.434).
Можно сделать
предположение, что Алданов принимает
историческую концепцию Толстого
еще и потому, что Толстой, по
его мнению, всегда стремился
к воплощению одного из важных
эстетически принципов, который
и сам Алданов ставил на
первое место - к глубокому изображению
человеческой психологии. По Алданову,
историческая перспектива без психологии
проигрывает, собственно сама история
тогда в произведении теряет свою основную
задачу - изображение людей, а следовательно
исторический роман не состоялся как таковой.
Однако, Алданов
находил в исторической концепции
Толстого и некоторые слабые
стороны. Прежде всего Толстой,
по мнению Алданова, не только
отрицательно относился к роли
личности в истории, но полностью
отвергал ее, противопоставляя личность
роли народа в истории. Сам Алданов принимал
роль личности в истории в сочетании с
ролью случая, а не отрицал ее. Толстой
же, считает Алданов, в данной ситуации
отступает от правды. Надо отметить, что
в этом аспекте алдановское понимание
исторической концепции Толстого не отличается
от общепринятого.
Рассуждения
Алданова на данную тему в
полную картину складываются
в "Диалоге III" книги "Ульмская
ночь" ( часть "О войне 1812
года"). Обращая, как и многие
другие исследователи, на то, что
личность Наполеона не укладывается в
рамки толстовской философии истории,
Алданов особенно критически подходит
к приемам изображения Толстым именно
этого исторического персонажа: "Роль
беспристрастного судьи Наполеона... автору
"Войны и мира" не очень удавалась"
(3, с.222).
На наш
взгляд, Алданов верно определил
причины такого отклонения Толстым
от исторической правды, коренящейся,
по его мнению, только в взглядах
Толстого на историю, а не
в его мировоззрении и нравственно
- философской доктрине. Вероятно, именно
поэтому он рассматривает историческую
концепцию Толстого в главе книги, относящейся
к философии истории. Кроме того, Алданов
считает, что Толстой, идя против исторической
правды, нарушает целостность своих рассуждений,
"пошел по пути наименьшего сопротивления"
(3, с.223). Ильин же, напротив, считал, что
Наполеон у Толстого изображен именно
в русле его мировоззрения: "Его философии....
нужен другой Наполеон: маленький, ограниченный,
самодовольный фразер... Таким его изображает
Толстой, чтобы проиллюстрировать свою,
находящуюся в процессе становления философию"
(36, с.434 - 435).
Определенное
отступление от правды, исторической
и психологической, то есть
близко к алдановскому пониманию,
видел в образе Наполеона и
Д. Мережковский ( хотя его принципы
изображения истории полностью противоречили
принципам Алданова):"...Л.Толстой, в
сущности, вовсе не определяет, не разлагает
личности Наполеона, а только уничтожает
ее... не исследует, не изображает, а просто
раздевает..." (57, с.526).
Однако, в
целом, Алданов считал Толстого непревзойденным
мастером исторического романа, как и
в остальном, ставил его выше всех в русской
литературе: "Не превзойден он, конечно,
и в качестве исторического романиста.
Говорят, что новейшие исследования сильно
поколебали исторический остов "Войны
и мира"... Как историческому романисту,
Толстому можно поставить в упрек лишь
некоторый недостаток беспристрастия"
(3, с.471).
Сам Алданов
в изображении исторических персонажей
старался оставаться беспристрастным.
И эта беспристрастность, неизменное
следование своим принципам в сочетании
с литературным даром позволили Г.Газданову
назвать Алданова первым в ряду не только
русских авторов исторических романов,
но и среди европейских: "... в русской
исторической литературе Алданов был
первым автором исторических романов
европейского масштаба. И в русской литературе
он занимает особое место: сравнивать
его не с кем" (25, с.77).
По нашему
мнению, наследие Алданова - исторического
романиста все же можно, по
крайней мере сопоставить, с наследием
его старшего современника Д.Мережковского.
Подобное сопоставление, правда лишь пунктирно
намеченное, пытался провести литературный
критик О.Михайлов при издании собрания
сочинений Д.Мережковского (58). С другой
стороны, эстетические представления,
а особенно исторические концепции Алданова
и Мережковского отличаются настолько,
что их можно скорее противопоставлять
друг другу, чем сопоставлять. К тому же
следует добавить и художественную слабость
исторических романов Дм. Мережковского,
о чем точно и глубоко писал И.Ильин.
Но был
у них и общий момент - интерес
к истории. И у Алданова, и
у Мережковского история стала
отправной точкой для интерпретации
своих философских и эстетических
взглядов. Надо сказать, что Алданов
был более последователен и логичен
в развитии своей философии случая, и не
нарушал логику рассуждений. Поэтому неудивительно,
что Алданов, писавший о Мережковском
тепло и уважительно, тем не менее отметил
некоторое нарушение логики у Мережковского:
"...мне всегда была и остается непонятной
связь философских идей Д.С.(Мережковского)
с его идеями практическими" (3, с.567).
На непоследовательность
некоторых взглядов Мережковского
указывал и серьезно изучивший
его творчество И.Ильин: "...странствия
и блуждания Мережковского выдвинули
целый ряд точек зрения,... которые оказываются
иногда несовместимыми и по существу утверждают
нередко прямо противоположное одна другой"
(34, с.176). Но еще более серьезное расхождение
было в другом. Для Алданова одним из важнейших
принципов творчества было никогда не
отступать от исторической правды. Он
не подчинял историю своим взглядам, а
только искал ( и находил) в ней подтверждение
им. Можно сказать, что его мировоззрение
родилось из наблюдений за ходом истории.
Самые пристрастные критики отмечали
у него редкое для художественной литературы,
и даже для публицистики, точное изображение
исторических событий и героев. Исторические
ошибки и домыслы в прозе Мережковского
были предметом жесточайшей критики.
На наш
взгляд, Г.Газданов, ставя Алданова
выше всех русских авторов исторических
романов и сравнивая его подход к изображению
истории с другими подходами, не совсем
справедливо отнес Мережковского к общей
массе малосведущих в истории писателей
(25, с.77). Сам Алданов увидел и понял более
глубоко причины, руководившие Мережковским
в искажении истории: "Как исторический
романист Д.С. (Мережковский) вольно обращался
с историей, но.... никак не потому, что не
знал ее, а потому, что его религиозная
идея была ему дороже и исторической правды,
и художественной ценности романа"
(3, с.569). В таком же ключе рассматривал
творчество Мережковского и Ильин: "...совсем
не значит, что эти исторические романы
можно рассматривать как фрагменты научно
- исторического характера... Он (Мережковский)
комбинирует, урезает, обрывает, развивает
эти фрагменты... как ему целесообразно
и подходяще для его априорных концепций"
(34, с.181 - 182). Сам Алданов никогда не ставил
свои взгляды выше исторической правды,
напротив, постоянно ( особенно это отразилось
в "Ульмской ночи" ) старался показать
зависимость всего своего мировоззрения
от истории. Но то, что он сумел понять
и охарактеризовать, пусть вкратце и не
так глубоко как Ильин, совершенно чуждую
ему историческую концепцию говорит о
глубоком эстетическом чутье Алданова.
Надо отметить,
что большую часть своих художественных
произведений Алданов писал о России.
Его влекла к себе русская история, но
не история Древней Московии, а история
Новой России, начавшейся с петровских
преобразований. Причину этого Алданов
сам объяснил в письме к И.А.Бунину: "
Романа из эпохи 17 века я писать не буду....
убедился, что почти невозможно проникнуть
в психологию людей того времени" (69).
Алданов считал, что переломные моменты
истории более ярко высвечивают человеческие
характеры, увлекался психологическим
анализом. А Мережковского переломные
моменты истории интересовали лишь с точки
зрения доказательства своей религиозной
концепции. Поэтому и характеры своих
героев он создает глубоко субъективно.