Социология политики Пьера Бурдье

Для иллюстрации  специфической логики функционирования каждого поля Бурдье часто прибегает к аналогии с карточной игрой. При этом понятие «поле» и «игра» употребляются, как синонимы. Так, в карточной игре участники располагают картами, сила которых меняется в зависимости от конкретной игры, так же как и иерархия различных видов капитала (экономического, культурного, социального, символического) в различных полях. Соответственно капитал или вид капитала – это то, что эффективно в определенном поле и позволяет, обладающему им оказывать влияние на ситуацию в данном поле. Кроме того, игроки могут бороться за увеличение или сохранение своего капитала, то есть действовать в соответствии с правилами игры, но могут бороться и за изменение самих правил игры, т.е. за смену обменного курса между различными видами капитала. Эта борьба является основной движущей силой изменения конфигурации поля [10].

 Анализируя  борьбу между силами политического  поля (которые направлены на то, чтобы сохранить или изменить  социально-политическую структуру   и на легитимацию власти доминирующих) Бурдье  показывает, что основной ставкой в «политической игре» являются не только монополия использования ресурсов политической власти (финансов, права), сколько монополия производства и распространения политических представлений и мнений: «Именно они обладают той «мобилизующей силой», которая дает жизнь политическим партиям и правящим группировкам» [1, стр. 7].² В этом  утверждении в очередной раз подчеркивается детерминизм габитуса, т.к. субъективные ожидания подстраиваются под объективные условия, «шансы». В соответствии с закономерностями и сложившимися правилами политической игры, агенты борются в поле за специфические выгоды, являющиеся ее целями; при этом агенты, занимающие доминирующие позиции, обладают возможностями принудить поле политики функционировать в свою пользу [7, стр.1].

 Представляя  собой совокупность актуальных  и потенциальных сил, поле является  местом битвы за сохранение  или преобразование конфигурации  сил [1; 2]. В этом состоит существенное  различие понятие поле и понятие аппарат. По мнению Бурдье государство, церковь являются не аппаратами (отлаженными механизмами, направленными на достижение определенных целей), но полями, соответственно соотношение сил и правила игры в них могут меняться. Правда, в некоторых условиях поле действительно может функционировать, как аппарат. Речь идет о таких тоталитарных институтах как  тюрьмы, концентрационные лагеря или приюты для умалишенных, в которых история как бы остановилась [1]. В этом смысле «аппарат» представляет собой патологическое состояние поля.

Из вышесказанного можно сделать следующий вывод: практики агентов определяются социальными  и экономическими условиями, т.е. «капиталом». «Поле» (игра) и «габитус» (чувство  игры или практическое чувство)  есть посредующее, звенья между социальными условиями и практиками.

Политическое  же поле, как и всякое другое - исторически  сложившееся пространство игры со  специфическими целями и интересами, особыми законами функционирования. Основой  и толчком для игры  является претензия на навязывание легитимного видения социального мира.  И  практически каждое поле, в том числе и политическое, является своеобразным универсумом борьбы за навязывание легитимных практических схем, т. е. легитимных доминирующих принципов восприятия, оценивания, выражения и деления социального мира. Но для того, чтобы поле функционировало, необходимо, чтобы ставки в игре и сами люди были готовы играть в эту игру, имели бы габитус, включающий знание и признание законов, присущих игре [1; 9].

Мера же автономности поля политики³ характеризуется его возможностями присваивать внешние явления (детерминации) в соответствии с собственными законами. Поле политики вне зависимости от других полей социального пространства устанавливает эталоны и нормы производства и навязывает потребителям критерии оценки своей продукции, разделяет позиции исключительно по политическим основаниям, не обусловленным ни социальными, ни культурными, ни экономическими факторами. Это означает, что уровень самостоятельности поля политики определяется мерой его замкнутости в качестве пространства борьбы за чисто политическое признание и за чисто политические пути ее достижения [7].

2. Анализ понятия и  содержание «поля политики».

Прежде чем  рассматривать основные явления  и элементы теории политического поля раскроем во всей полноте содержание и сущность поля политики, которое вкладывал в него П. Бурдье, т.к. именно понятие поля позволяет определить детерминации воспроизводства политических отношений. Оно задается совокупностью активных характеристик, придающих политическим агентам силу, власть и влияние, т. е. способность добиваться результатов, — характеристик, отличающих его от других полей социального пространства

Одним из центральных  определений поля политики, которое  проходит «красной нитью» практически во всех работах Бурдье является  следующая его трактовка. «Поле политики есть совокупность политических позиций, вовлеченных в борьбу за монополию легитимного символического насилия, имеющей своей целью монопольное распоряжение капиталами государства». Именно становление государственной монополии на легитимное физическое (по М. Веберу) и символическое (по П. Бурдье) насилие приводит к образованию  поля   политики  - пространства борьбы за монопольное обладание выгодами, связанными с этой монополией. Поле политики есть универсум, в котором агенты борются за легитимное символическое управление поведением людей в их публичной жизни путем навязывания им средств восприятия, оценивания и выражения социально-политической дифференциации общества [9, стр.3].  В соответствии  с закономерностями и сложившимися правилами политической игры, агенты борются в поле за специфические выгоды, являющиеся ее целями; при этом агенты, занимающие доминирующие позиции, обладают возможностями принудить поле политики функционировать в свою пользу.

Следовательно, анализ символических  отношений раскрывает связи, определяющие воспроизводство политический позиций: навязывание практических (информационных) схем и практик, участвует в подержании доминирования. «Политическое поле — это место, где в конкурентной борьбе между агентами…рождается политическая продукция, проблемы, программы, анализы, комментарии, концепции, события, из которых и должны выбирать обычные граждане, низведенные до положения "потребителей" и тем более рискующие попасть впросак, чем более удалены они от места производства [1, стр.89]». Поле политики не есть совокупность агентов (действующих индивидов), занимающихся политикой, и даже не система непосредственных взаимодействий. Оно (как было отмечено ранее) существует субстанциально как автономный ансамбль политических отношений, управляемый собственными законами. Поле политики является исторически сложившимся пространством политической игры с ее специфическими целями и интересами, собственными законами функционирования [7]. Поле политики представляет собой подвижную систему различий политических позиций, а потому все в нем — позиции, агенты, институты, программные заявления, комментарии, манифестации — может быть понято исключительно в соотнесениях, через сравнения и противопоставления. Иными словами, ни один объект политической реальности не абсолютен, не наделен такой «природой», которая обеспечивала бы ему безотносительную и безусловную действенность — все существует в отношениях и через отношения. Значимость какой-либо позиции поля политики задается дистанцией, которая ее отделяет от других, и не существует позиции, которая определялась бы только сама собой.  Следовательно, чтобы дать социологическое объяснение какому-либо политическому явлению, надо анализировать его в контексте других и определить позицию, которую оно занимает в пространстве всех политических событий [7].

2.1. Анализ взаимосвязи  и взаимозависимости «поля политики»  и «государства».

Современное государство  по Бурдье  -  есть завершение процесса концентрации различных видов капитала: физического принуждения или средств насилия (армия, полиция), экономического культурного  (точнее информационного) и  символического – концентрации, которая сама по себе делает из государства владельца определенного рода метакапитала, дающего власть над другими видами капитала и над их владельцами [5, стр. 10]. Раскрывая данное понятие, Бурдье отмечает, что государство существует как бы в двух  формах:

1. Как «реальность первого порядка» государство представляется, как распределение материальных ресурсов, а также средств и механизмов их присвоения.
2. Как «реальность второго порядка», данная посредством механизмов структур восприятия, оценивания, классификации.

В первом случае качестве государство не зависит от сознания социальных агентов. Во втором качестве оно представляется  в виде совокупности социальных представлений, образов памяти, воображения, идей, как делегирование (как группы уполномоченных лиц кого-либо), как социальные ритуалы, церемонии, манифестации, заявления, обращения, приемы, речи и др.), как «политический театр» и соответственно игра. Государство располагает монополией не только легитимного физического насилия, но и легитимного символического насилия, поскольку способно формировать и культивировать в обществе образцы социального поведения (устойчивые принципы или схемы восприятия, оценивания, мышления). 

Таким образом, можно  сделать вывод, что агенты государства  стремятся к управлению практиками агентов, однако управлению не только символическому, но и физическому. Однако,  в кризисные периоды монополия государства на легитимное физическое насилие может нарушаться агентами поля политики. Поэтому при изучении поля политики следует учитывать влияние на него государства и то, что главной задачей выступает монопольное использование ресурсов государства.  Сосредоточивая в своих руках капитал физического насилия, государство вынуждено увеличивать собственный экономический капитал (активно вмешиваться в управление экономической жизнью, создавать всеохватывающую налоговую систему, для чего, в свою очередь, необходимо формирование единого экономического пространства и др.), а это требует наращивания информационного, культурного капиталов и т. д. [7, стр.7].  Государство является крупнейшим держателем разного рода ресурсов, представляющих собой структуры господства. Поэтому универсальный метакапитал государства может быть свободно реконверсирован в любой из капиталов: экономический, культурный, социальный или символический.

Поле политики, в отличие  от государства, не имеет однозначных, легко узнаваемых, юридически установленных границ. Конечно, на практике мы можем в каждом отдельном случае отличить государство от поля политики, более того, мы знаем, что государство во многом детерминирует поле политики (по мере конституирования государственной монополии на легитимное символическое насилие государство пытается все активнее воздействовать на поле политики, подчинить его себе), но грань, разделяющая их, представляет собой не жестко фиксированную линию, а некий процесс перехода одного в другое. Итак, можно сказать (несколько переформулируя  вышеизложенные определения), что поле политики - совокупность политических позиций, вовлеченных в борьбу за монопольное распоряжение «метакапиталом» государства. Оно объединяет и различает «политически активных» и «политически пассивных» агентов. Такой «политический театр» выступает как некое «представление» социальной действительности и классовой борьбы, и в этом смысле политическая идеология в целом представляет социальную борьбу отображенную в политической форме. В такой системе каждый агент должен  занять позицию, определить свое место в системе поля политики. Это позволяет раскрыть истинный смысл расхожего утверждения, что для политиков «говорить означает делать»: слова являются действиями потому, что они вовлечены в сложное переплетение социальных отношений, объективируемых позицией поля политики. Оно является сферой символического выражения и деформированного внешнего проявления социальных отношений и, в то же время, сферой непрерывного символического производства, необходимого для легитимации [7].

3. Анализ категории легитимность доминирования и ее феноменов.

Символическое насилие,  как легитимизация отношений  господства.

Как было сказано  выше в социологической концепции  П. Бурдье основным фактором в структуре социальной реальности является определение представлений и практик социальных агентов их позициями в социальном пространстве. Признание же обратного влияния представлений агентов на структуру социального мира, является допущением существования некой неопределенности в структуре самого социального пространства, «пластичности» этого социального пространства. Иными словами, будучи структурированным, социальный мир не определен (структурирован) окончательно.  Следовательно «социальный мир может быть назван и построен различным образом и в соответствии с разнообразными принципами деления (например, деления экономического или этнического)» [2, стр.195].⁴

Таким образом, хотя социальный мир предстает в  творчестве Бурдье как "сильно структурированная реальность", что, по его мнению, является основанием необходимого "консенсуса о социальном мире", не позволяющего воспринимать этот мир как чистый хаос, существует объективная возможность некоторого передела структуры этого мира. А там, где речь идет о переделе, обычно речь идет и о борьбе. "Объективный элемент неопределенности, пишет Бурдье, дает основания для множественности воззрений на мир... и одновременно для символической борьбы за власть производить и навязывать легитимное видение мира" [2, стр.197].

Можно предположить, что символическая борьба будет  тем ожесточеннее, чем сильнее  выражен в социальном мире элемент  неопределенности, чем менее устойчива  в нем структура соотношения  сил. Этот вывод подтверждается актуальной символической (и прежде всего, политической) борьбой в нашей стране. Констатируя тот факт, что «демократизация», «возрождение», «радикальные реформы» и т.п. привели к становлению корпуса политиков, отличного от так называемой номенклатуры, что, в свою очередь, соответствовало радикальной перестройке отношений в поле политики. Эта перестройка постулирующая частичную суверенность поля политики и новое определение (по сравнению с временами безграничной монополии КПСС) агента и его практик, начиналась с формирования собственно политической легитимности, в том числе права агентов определять ставки и правила игры на поле, права на нормы и эталоны политических практик и т. д., которые игнорируют внешние полю политики требования социального заказа [7].

 Стратегии  этой борьбы, как на индивидуальном  уровне  (публичные  обвинения,   газетные публикации   с   целью   поддержки   или,   наоборот дискредитации той или иной точки зрения и т.д.), так и на коллективном уровне: внедрение новой терминологии или, наоборот, подчеркивание старой, попытки изменения категорий оценки прошлого, (что всегда связано с желанием утвердить категории оценки настоящего),- все это решающим образом определяет облик нашего сегодняшнего мира. В этой связи, анализ Бурдье символической борьбы как основного измерения борьбы за власть, суть которого состоит в борьбе за право легитимного определения социального мира, проливает свет на многие феномены в современной политической жизни и должен быть использован для исследования российской действительности.