Диаспоры в Москве

В середине 1980-х  в великорусском сознании ностальгия по "утраченному раю" деревенской  жизни, по покинутой "малой родине" среднерусского "Нечерноземья" моделировалась эстрадными шлягерами типа песни "Малиновый звон": "Малиновый звон на заре / Скажи моей милой земле, / Что я в нее с детства влюблен / Как в этот малиновый звон" (музыка Александра Морозова, уроженца Винницкой области, слова Анатолия Поперечного, уроженца Херсонской области, исполнение Николая Гнатюка - уроженца Ровенской области). В те же годы чуть ли не культовым стал фильм о проблемах великорусского крестьянства "Архангельский мужик" Анатолия Стреляного, уроженца Сумской области.

Исторически так  сложилось, что "самые-самые" патриоты России (и имперской, и современной) - с Кубани (из кубанских казаков  состояла даже охрана российских императоров, именно там был эпицентр Белого движения). Какой сейчас "самый-самый" из народных хоров России? Уже давно - не имени Пятницкого или Уральский, а Кубанский Казачий под руководством Виктора Захарченко, исполняющий "кубанские" народные песни типа "Розпрягайте, хлопці, коней" ("кубанскими" в данном случае является модернизированная форма "коней" вместо архаической украинской в винительном падеже множественного числа "коні", да аляповатый припев "Маруся раз-два-три...").

Оплот российского  агропрома - Краснодарский край, Белгородская и Воронежская области, где большинство коренного населения - этнические украинцы (в том числе - черноморские кубанские казаки).

Однако украинская диаспора России имеет колоссальное значение и для самого украинского  государства. Как правило, российским украинцам не присуще чувство ущербности, "младшего брата", им понятнее глобальный и стратегический масштаб мышления, для них естественен евро-азийский опыт (как чисто практический - скажем, совместное проживание с неславянскими народами, так и экзистенциальный).

Теперешняя прозападная ориентация значительной части украинской элиты может рассматриваться, помимо всего прочего, как контрреакция на доминирующее в официальной дореволюционной и советской идеологии представление о национальном призвании России и Украины: Россия мыслилась вполне эсхатологично - как "собирательница земель", "защитница православных народов", "надежда мира", "оплот коммунизма", а Украина - как "житница", "кадровый резерв", "всесоюзная здравница".

Внутри самой  России существует несколько цивилизационных  "швов", по которым при крайнем обострении тех или иных неблагоприятных обстоятельств государственное пространство может распасться. К таким относятся: граница славянских/неславянских регионов, "синего"/"красного" электоральных поясов, южновеликорусских/северовеликорусских субэтносов на европейской части России, границы доминирующего влияния различных группировок региональной элиты и т.д. Особенность реэтнизации (этнокультурного возрождения) украинской диаспоры заключается в том, что этот процесс не несет никакой угрозы национальной безопасности России. В силу различных исторических и культурных обстоятельств украинско-российские отношения основываются на принципе позиционирования российского начала как активного, украинского - как пассивного. Поэтому именно грамотная и разумная политика российской власти в отношении украинской диаспоры России может иметь не только узколокальное, но даже инструментально-стратегическое значение - крайне важное для правильной конфигурации баланса сил на постсоветском политическом и информационном пространстве.

В самой же Украине  пока доминирует нетворческое, потребительски-прагматическое отношение к украинской диаспоре - как западной, так и восточной. Первая рассматривается в качестве "инвестора" - нередко для весьма сомнительных проектов. Второй же - в силу финансовой бесперспективности - вообще не придается никакого значения.

А ведь именно восточная (прежде всего - российская) украинская диаспора может стать значительной силой в разнообразных социально-политических и экономических проектах, реализуемых на Украине.

Проблема современной  украинской политической элиты состоит  в измельчении масштабов ее мысли  и волевых способностей, в размытости политических ценностей и геополитических  приоритетов, в закрытой системе элитного рекрутирования, в отсутствии ярких харизматических лидеров, в слабости молодой элитной генерации, в ограниченной способности к инновационному развитию.

В последнее  время на Украину для сотрудничества приглашается немало российских специалистов по экономике, политологии, политическим технологиям, журналистике и другим областям; особенно их приток увеличился в преддверии парламентских выборов (31 марта 2002 года). Но большинство подобных "спецов" рассматривают "ту страну" (в противоположность "этой стране", т.е. России) лишь как место выгодного заработка - насколько известно, они все претендуют на значительно большие гонорары, чем местные коллеги; в самой же России имеет место высокая конкуренция. Отсюда и хищнически-паразитическое с их стороны отношение, нередко даже нескрываемое, к украинскому обществу. Несомненно, куда как интереснее российские кадры, связанные с Украиной духовными узами и своим генетическим происхождением.

Отсутствие в  нынешней украинской политической элите  харизматического лидера может быть преодолено путем реэмиграции из восточной украинской диаспоры "раскрученной", политически значимой в самой России фигуры. (Такое явление вполне нормально для центрально- и восточноевропейских стран - нечто подобное уже произошло в Литве, где президент Адамкус - бывший гражданин США, и Латвии, где Вике-Фрайберга - бывшая гражданка Канады; о возможности повторения реэмиграционного президентского сценария вполне серьезно говрилось и применительно к Чехии - в качестве кандидата рассматривалась Мадлен Олбрайт.)

Однако речь вовсе не идет о "заслании" на Украину "агента влияния", который бы лоббировал интересы российских олигархов. Просто российские масштабы бытия, наличие позитивного политико-психологического опыта сверхдержавы, вся российская действительность приучают человека к несколько иному типу поведения, воспитывают в нем иной тип мышления, крайне необходимый Украине.

Против реализации подобного сценария работают два  фактора.

Во-первых, - Конституция  Украины, статья 103 которой предусматривает  десятилетний ценз проживания на территории государства (для изменения этой нормы необходимо не меньше 300 из 450 голосов депутатов Верховной Рады).

Во-вторых, реализации мешают определенные стереотипы мышления украинской элиты, ее корпоративная самодостаточность. Еще во времена СССР это четко проявлялось на примере разнообразных творческих союзов, в которых россияне активно блокировались с выходцами из других союзных республик, а украинские писатели, поэты, композиторы, художники, театральные деятели стояли как будто особняком. Тогда, понятное дело, речь не шла о политическом противопоставлении себя "старшему брату", но общее немалое количество членов всех украинских союзов создавало ощущение собственной значимости и притупляло интерес к соседям - при советской власти творцы украинской культуры не испытывали необходимости в психологической поддержке со стороны Москвы; не испытывают они ее и сейчас. Что касается политики, то человеку из Украины было намного проще сделать карьеру в Москве (особенно в послесталинский период, когда расклад в Кремле определяли выходцы с юга России и из Восточной Украины - от Хрущева и до Горбачева), чем москвичу - в Киеве (если он, конечно, не был чьим-то назначенцем). К примеру, в кавказских республиках соотечественников, сделавших карьеру в "самой Москве", считают чуть ли не пророками, а на Украине зачастую наоборот - "зрадниками".

Таким образом, и сохранившая национальную идентичность украинская диаспора России, и существующая на протяжении всей актуальной российской истории украинская миграция, имеют колоссальное значение для формирования всех аспектов российского мира - культурных, демографических, хозяйственных, геополитических, экзистенциальных. Одновременно украинцы России могут рассматриваться также и в качестве ценного интеллектуального и человеческого ресурса для возрождения украинского мира, нет никакого сомнения в том, что без восточной диаспоры не может быть полноценной Украины.

Социальное положение  этнических украинцев в столице  практически такое же, как и  у русских. Славяне - они славяне  и есть: "этнической дистанции" между ними практически не видно. Да и 76 процентов столичных украинцев считают русский родным языком, три четверти владеют им лучше, нежели ридной мовой, а две трети их детей по-украински практически не говорят. Только 23% на вопрос "кто вы?" гордо отвечают "украинцы!" - остальные причисляют себя к "россиянам". 
 
 
 

Глава II.Татарская диаспора.

При обсуждении политически весьма актуального  вопроса о субъектах Российской Федерации, часто упускается из виду то, что за некоторыми из них стоят достаточно многочисленные народы, во многих случаях, по тем или иным причинам, не умещающиеся в рамки этих субъектов. Скажем, в случае с Татарстаном, республика является не более чем вершиной татарского этнического айсберга. Понятно, что по этой причине проблема диаспор для России имеет не только внешнее измерение, связанное с так называемыми "соотечественниками", но и внутренний план, имеющий отношение к диаспоре, расселенной в рамках Российской Федерации, но за пределами "собственного" государственного образования.                                                                                                       Феномен диаспоры весьма сложен и поэтому общепринятого определения для него практически невозможно найти. Обычно под диаспорой понимается особая группа национальных меньшинств, определяемая как "значительная часть народа (этнической общности), живущая вне страны ее происхождения и образующая давно сложившуюся, высокоорганизованную, сплоченную, устойчивую, хорошо укоренившуюся и ставшую необходимой для принимающей страны, группу". Но уже татарский случай дает много пищи для размышлений. Так, ряд групп татар (касимовские, астраханские, сибирские и др.) продолжают жить в исторических ареалах своего формирования и с точки зрения формальной логики не подпадают под категорию диаспор. Однако, если принять во внимание, что в Российской Федерации существует лишь одно, признанное федеральной Конституцией государством, "татарское" этнополитическое формирование - Республика Татарстан, указанные группы, находящиеся за пределами этого государственного образования, могут считаться диаспорой. Правда, в том случае, если они сами того хотят. А тут ситуация непростая - скажем, среди татар существует течение, сторонники которого стремятся объявить "коренных" сибирских татар особым этносом. Если будет реализован этот проект, - а в готовящиеся проекты документов переписи 2002 г. сибирские татары уже включены в число самостоятельных этносов - вряд ли сибирских татар можно будет рассматривать как диаспорную часть татарской нации (хотя в этом случае возникают другие, подчас очень непростые, новые вопросы: например, что делать с другими группами сибирских татар с двойным самосознанием или самосознанием локально-регионального типа (мы - сибирские татары, сибиряки). Особый случай - татары Башкортостана. До недавнего времени в документах татарских общественных организаций эта группа, по официальным данным, насчитывающая 1 млн.126 тыс. чел., признавалась автохтонной, а ее представители ориентировались на равноправный статус с другими этническими общностями Башкортостана. После принятия республиканского Закона "О языках народов Республики Башкортостан" (введен в действие 15.02.1999 г.), ситуация изменилась, что видно и из решения ведущих татарских национальных организаций Башкортостана переходить к опоре на Российский Закон "О национально-культурной автономии". Тем самым татары в республики как бы дали понять, что они в республике отличаются от русских и башкир. Тем более, что начались прямые обращения к руководству Татарстана за поддержкой. Короче, татары Башкортостана стали вести себя как диаспора по отношению к национальному ядру, сосредоточенному в Татарстане. Что это такое - смена стратегического курса или тактический маневр? Здесь этот вопрос ставится, но не предполагается давать на него ответ. Однако, заметим, что любой статус группы создается не только какими-то объективными факторами, такими как длительность проживания, этнические истоки и т.д., но и усилиями интеллектуалов - именно последние оформляют групповые представления о самой общности. В этом плане интерес представляет следующее высказывание В.А.Тишкова, директора Института этнологии и антропологии РАН, содержащееся в его рукописи, посвященной историческому феномену диаспоры: "Сибирские, астраханские и даже башкирские или московские татары - это автохтонные жители соответствующих российских регионов, причем обладающие большим культурным отличием от казанских татар, и они ничьей диаспорой не являются. Общероссийская лояльность и идентичность вместе с чувством принадлежности к данным локальным группам татар подавляют ощущение некоей разделенности с татарами "основной территории проживания". Хотя в последние годы Казань довольно энергично внедряет политический проект "татарской диаспоры" за пределами соответствующей республики".                                                                                Говоря о той части татарской диаспоры, которую можно назвать внутрироссийской - она насчитывает около 3,8 млн.чел., нужно отметить, что ее федеральный центр всегда стремится держать в поле своего зрения. Так, в альманахе "Российский этнограф" в 1993 г. был опубликован документ, подготовленный годом раньше и озаглавленный "Материалы по проблемам межнациональных отношений в Российской Федерации, болевых точках и механизмах их урегулирования".В рассматриваемом издании о татарской диаспоре есть следующие пункты: "Необходимо обратить особое внимание на агитационную деятельность национальных партий Татарстана в среде татарской диаспоры в России и предпринять усилия к ее прекращению, оговорив в межгосударственном договоре такие действия как недружественные; именно при нынешней администрации нужно закрепить в договоре минимальный характер вмешательства Татарстана в дела татарской диаспоры в России". Далее, в разделе "Татарская диаспора в Поволжье", говорится: "Проблемы и нужды татарской диаспоры в РФ требуют особо пристального внимания со стороны органов власти. Необходимо отбить инициативу у эмиссаров экстремистских татарстанских политических организаций, показать серьезные негативные последствия для большинства российских татар обособления Татарстана". Документ противоречив: с одной стороны, татарской диаспоре предлагается проникнуться пониманием "вредности" так называемого "обособления Татарстана"; с другой стороны, предусматривается большую часть татар - тех, кто живет за пределами республики - отсечь от Татарстана. Это было написано довольно давно и отражает настроения российской элиты тех лет. А как обстоят дела в данном плане сейчас?

Представления о современных тенденциях дают несколько  публикаций. Прежде всего, это статья пензенского губернатора, члена  комитета Совета Федерации по науке, культуре, образованию, здравоохранению  и экологии, В.Бочкарева, под названием "Куда ведет в России национальный вопрос?" Заявив, что в конце ХХ в. в России остались только две крупные "этнические проблемы" - чеченская и "мусульманская" (последнюю он связывает, главным образом с татарским населением), губернатор свою принципиальную позицию изложил так: "в конечном счете этнизированных субъектов в составе России быть не должно". По его мнению, все национальные вопросы необходимо решать "исключительно на уровне местного самоуправления" через механизм национально-культурной автономии. Этот автор, таким образом, вышел на проблему диаспоры, но ставить ее конкретно не стал. А жаль. Если бы он такой шаг сделал, предложенный им подход не выглядел бы таким однозначно простым. Поэтому, необходимо обратиться к другим, более фундаментальным публикациям на этот счет. Внимание в данном случае привлекают материалы прошедшей в 1998 г. в Москве научной конференции "Многонациональная Россия: история и современность".Тут обсуждались оба аспекта национальной проблематики - национального этнополитического центра и диаспорных групп. Применительно к первому аспекту А.Д.Боготуров считает "культурную автономию... провинций... неизбежным злом", заявляя, что "не приходится помышлять... о ликвидации... культурных привилегий этнообразований". Но, - продолжает он, "целью федеральной политики...должна явиться фактическая девальвация ценностей этих привилегий при их формальном сохранении". Каким же образом? Суть его рецепта сводится к тому, чтобы "способствовать созданию условия для свободной конкуренции местных культур с...русской не только в общероссийском культурном пространстве, но и непосредственно на местах" через прямую государственную поддержку русской культуры и языка, а также через множество конкретных механизмов, в числе которых и фактическое квотирование представительства русских в научных учреждениях гуманитарного профиля, вузах, СМИ и т.д. Короче, на уровне РФ и ее субъектов предлагается проводить политику приоритетности русского языка и культуры. С другой стороны, один из докладчиков - В.Р.Филиппов, в докладе, посвященном национально-культурной автономии, развивает идею о том, что федеральный Закон "О национально-культурной автономии", "вероятнее всего, приведет к дальнейшей политизации этничности в Российской Федерации". Почему? Да потому, что этот закон, оказывается, в сферу компетенции национально-культурных автономий включил и "социальные интересы" этнических групп, которые, по мнению данного автора, "отличны" от культурных интересов. Ясно, что В.Р.Филиппов предлагает дальше урезать и без того куцые возможности, заложенные в законе о национально-культурных автономиях, особенно его заботит возможность участия этнических групп в политической жизни РФ.