Когнитивные стили: подходы к исследованию

     Последняя функция связана с мало изученной  проблемой влияния когнитивных  стилей на вариативность реального поведения человека в сфере общения (например, на его самораскрытие и самопредъявление). Есть все основания ожидать, что дифференцированность объектов (партнеров по общению) на сенсорном входе приведет к дифференцированности поведенческих реакций на выходе (12).

1.3. Походы к исследованию когнитивных стилей

     К концу 70-х гг. эмпирические исследования привели к представлению о КС как гипотетическом конструкте, отражающем познавательные стратегии. Последние описывались посредством наборов дихотомических переменных, среди которых наиболее обоснованными являются следующие.

     В течение десятилетия (1975—1985 гг.) появились большие обзорные статьи, авторы которых пересматривают содержание конструкта КС. Вместо наборов парциальных стилей, изначально рассматривавшихся как независимые, были предложены факторные теории. Так, Г. Кестлин-Глоджер предложил двухкомпонентную модель, в которой КС объединяют личностно связанные предпочтения с уровнями развития когнитивных способностей. В серии работ М. Петцольда и Г. Никеля с сотрудниками в Дюссельдорфском университете нашла отражение комплексная программа изучения КС, где определены три основных положения интеграции разных компонентов КС: селективность при дифференциации субъектом стимулов; его конфигуративная способность; оперативность, рассматриваемая как функционирование способов познания, в том числе в их каузальных связях. Благодаря применению процедур кластер-анализа все стили, названные теперь концептуальными, были объединены авторами в три типа: формальный, тематический и смешанный (19).

     Среди англоязычных публикаций наиболее часто  цитируемой стала работа Д.М. Вордела и Дж. Ройса (5). Согласно их концепции, КС отражают связи как с познанием, так и с аффектом (понятым широко — в совокупности эмоций, ценностей и своеобразия личностных черт). Поэтому все стили, эмпирически определяемые с помощью разных методических средств, следует объединить в три группы: когнитивные, аффективные и когнитивно-аффективные. В противном случае, как обосновывают авторы обзора, обнаруживается разрыв в теоретических основаниях интерпретации: авторы конкретных эмпирических исследований довольно свободно сополагают объяснения разных направлений — от информационной теории до «эго-психологии». В основе дифференциации когнитивного, аффективного и когнитивно-аффективного стилей лежат три общих фактора: 1) рационализм — как опора на логически последовательный взгляд на внешний мир; 2) эмпиризм — подверженность факторам внешнего опыта, вера в противовес логическим средствам его упорядочивания; 3) метафоризм — преобразование опытных данных знаниями, имеющими символическую природу и включающими механизмы инсайта.

     Следует отметить, что в эти же годы в  отечественной психологии были проведены  исследования, отразившие сходные тенденции  в укрупнении содержания и понимания  роли КС. Так, в работе В.А. Колги обосновывается возможность объединения всего многообразия тематики КС на двух полюсах свойств, а «общий знаменатель» рассматриваемых инструментальных характеристик может быть обозначен как параметр «аналитичности—синтетичности» (9). Связи когнитивных структур с аффективными компонентами и показателями сенсорной чувствительности рассматриваются в предложенной А.И. Палеем типологии стилей (12). В работах В.С. Мерлина и его сотрудников индивидуальным стилевым особенностям придается промежуточное положение между свойствами способностей и темперамента. Тем самым задолго до работ Дюссельдорфской школы были выявлены существенные связи способов познания с факторами способностей.

     Двухуровневое представление об индивидуальном стиле  деятельности, включающем первичный  приспособительный эффект в результате влияния динамических свойств (как типов нервной системы) и выработанные субъектом особенности способов действий, было предложено в работе E.A. Климова. Таким образом, понятие индивидуального стиля деятельности подчеркнуло принципиально иной аспект в понимании стилей, чем работы по КС в зарубежной психологии, а именно активность субъекта в самостоятельном формировании им способов осуществления деятельности во взаимодействии с биологически заданными факторами индивидуальных различий (6).

     В уже упомянутой программе Дюссельдорфского университета исследования разных возрастных групп детей, начатые еще Дж. Каганом, были прямо связаны с постановкой новых проблем психологии развития. Хотя многие тесты измерения КС первоначально были апробированы на детях, это делалось скорее для обоснования наиболее чистых видов их проявления и валидизации методик. Теперь в качестве наиболее существенных выступили результаты тех эмпирических исследований, которые показали, что стилевая регуляция поведения и решения познавательных задач зависит не от возраста, а от достигнутого ребенком концептуального уровня развития.

     Еще один важный вывод заключался в том, что фактор КС оказывается бесполезным  для описания индивидуальных особенностей познания, если берется вне взаимодействия с влиянием содержательных факторов развития. В качестве таких факторов, опосредствующих стилевую регуляцию познавательных процессов, наиболее часто рассматриваются селективное внимание, переменные интеллектуального развития (логическая компетентность, уровень интеллекта и др.), процессуальные стратегии (действий, образования понятий и других познавательных усилий) в условиях неопределенности. Последний из перечисленных факторов, а именно познавательные стратегии, рассматривается в ряде работ в связи с организацией материала в памяти (его структурированностью и осмысленностью), а также эффективностью его воспроизведения (19).

     Предпринимаются попытки определения роли КС в  процессах обучения. Так, Г. Клаус  обосновал зависимость различий в учебной деятельности от перцептивных стратегий. По его мнению, школьные достижения зависят от показателей интеллекта и таких стилей, как тип реагирования и дифференцированность поля (5).

     В ранних работах Г. Виткина предполагалось внутрииндивидуальное постоянство КС при их межиндивидуальных различиях. Однако в более поздних работах американских исследователей было показано, что субъект может обнаруживать разные стили в зависимости от содержания задач. Лонгитюдные исследования, выявившие это на взрослых, переориентировали совокупность гипотез, проверяемых в исследованиях на детях (20).

     Наиболее  убедительные эмпирические доказательства необходимости пересмотра содержания конструкта КС с точки зрения устойчивости динамических отношений между «познанием»  и «личностью» были представлены в работах Дж. Кагана, который продемонстрировал развитие «рефлексивности» с возрастом и связь этого когнитивного стиля с возможностями категоризации у маленьких детей. В обзоре С. Мессера, подводившем итоги изучения рефлексивности/импульсивности, уже более определенно были сформулированы два вывода: во-первых, только некоторые ситуации, а именно содержащие фактор неопределенности, позволяют проявляться этому когнитивному стилю, и во-вторых, обучение прямо влияет на уровень импульсивности, т. е. при овладении субъектом сканирующими стратегиями она уменьшается (19).

     Позднее У. Ларсен показал, что рефлексивность/импульсивность у пожилых людей не играет роли в выполнении ими заданий, хотя успешность их связана отрицательной корреляцией  как с возрастом, так и с  другим стилем — с полезависимостью. Выявлены также изменения поленезависимости с возрастом и изменением уровня образования: она возрастает с переходом к более высоким ступеням образования, оформляясь как стилевая особенность к 17 годам.

     Традиционное  для школы Ж. Пиаже рассмотрение возрастных новообразований в связи со стадиальностью развития когнитивных схем, видимо, повлияло наряду с указанными сообщениями Дж. Кагана на программу дюссельдорфских исследований. В них было показано, что в заданиях на определение рефлексивности/импульсивности у старших школьников в отличие от учащихся младшего и среднего возраста обнаруживается множество стратегий сравнений. Это расценивается как то, что анализ «личностной» природы КС возможен только при условии их привязки к стадиям развития. Последнее существенное дополнение в понимании содержания КС связано с тем, что первоначально утверждаемая их стабильность была заменена представлением об их интраиндивидуальном развитии (25).

     Другой  результат состоял в том, что  младшие школьники и дошкольники могут изменять стратегии в зависимости от типа задач, причем эта гибкость увеличивается с возрастом. Наконец, важным моментом для концептуального развития оказалось становление познавательных способностей ребенка. В связи с этим был сделан вывод о неприменимости конструкта КС к детскому возрасту. Это касается не только стиля рефлексивности/импульсивности, но и полезависимости/поленезависимости, для которого также продемонстрирована связь с уровнем понятийной логической компетентности (27).

     Проблематика КС изменяется, таким образом, в сторону более тонкого и детального анализа структурно-функциональных связей стилей с другими факторами регуляции познания. Примерами частных исследований служат анализ стилевой регуляции при право- и левополушарной активации, проверка гипотезы о связи дефекта внимания с импульсивностью, выявление зависимости структуры логических умозаключений у школьников от содержательной интерпретации связей (11).

     Множество работ, как и в предыдущие годы, посвящено проверке адекватности понимания стиля «полезависимость/поленезависимость». Так, в работе Б. Шейда этот стиль трактуется как перцептивный навык, выраженность которого значимо отличается в группах афро- и евро-американцев при выполнении задач, требующих визуального анализа материала. В исследовании Дж. Е. Хэннесси и С.Д. Нахинского продемонстрирована связь полезависимости с выработкой стратегий переработки информации — глобальной или аналитической. Авторы также обнаружили связь между поленезависимостью и эффективностью абстракции, однако, по их данным, поленезависимость помогает тем субъектам, которые выбрали аналитическую стратегию; в то же время выбор стратегии не связан с присущим субъекту стилем (22).

     В работах братиславского исследователя  И. Сармани вводится соотношение  полезависимости/поленезависимости с новыми переменными. И. Сармани анализирует взаимосвязи КС с ошибочностью действий операторов, с режимом их сна, с уровнем ориентировки в новых условиях. Постулируются новые параметры стилевой регуляции: адаптивный и инновационный типы стилей, определяемые способностью субъекта к радикальным решениям и нахождению новых способов действования (22).

     Современные исследования КС в целом характеризуются  особым вниманием к так называемому  стратегиальному подходу, который, в отличие от основной психодиагностической традиции, направлен на выявление не столько латентно присущих субъекту свойств, сколько формируемых им самим способов реализации познавательных и, в частности, интеллектуальных стратегий. Это обусловлено, во-первых, переориентацией этих исследований от корреляционных к экспериментальным схемам анализа решения познавательных задач, а во-вторых, достижениями современной психологии познания, рассматривающей все более дифференцированные гипотезы о базисных переменных, лежащих в основе функциональных механизмов познания. В то же время традиционные корреляционные исследования продолжают расширять рамки изучения КС: сравниваются особенности стилей в зрелом и пожилом возрасте, у людей разных рас и с разным уровнем интеллекта, в зависимости от моральных суждений личности и от «индивидных» свойств, в связи с половыми различиями и личностными чертами и т.д. (8).

     Работы  по КС 80-х гг. в отличие от исследований двух предшествующих десятилетий в  целом демонстрируют отказ от корреляционных гипотез в пользу экспериментальных причинно-следственных. В определенной мере это вызвано накоплением противоречивых данных о связях между различными эмпирическими параметрами КС и познавательными процессами. Главная же причина, как следует из работ и американских, и европейских авторов, состоит в попытках включения КС в структурно-функциональные зависимости регуляции решения человеком познавательных задач. Конструкту КС в этих зависимостях отводят роль дополнительной переменной, а именно фактора межиндивидуальных различий, не столько прямо определяющего содержательные и динамические особенности стратегий субъекта, сколько задающего возможности обобщения других экспериментальных переменных (9).

     Как показывает сборник материалов первого  отечественного семинара по КС, авторы большого числа работ во многом идут по следам практики зарубежных исследований, достаточно критически проанализированной в указанных обзорах. Так, ряд работ продолжает корреляционный подход в установлении зависимостей между измеряемыми стилями и личностными чертами. Корреляционный стиль исследовательского мышления преодолевается лишь в работах, где традиционные методики измерения поле-зависимости, импульсивности и пр. привлекаются как дополнительные средства при характеристике тактик и стратегий испытуемых, устанавливаемых экспериментальным способом, а также для поиска более адекватных параметров описания индивидуальных стилей (8). Но проблематика индивидуальных стилей деятельности, как уже указывалось, лишь частично пересекается с проблематикой КС, а это означает необходимость большой теоретико-экспериментальной работы по переосмыслению эмпирической реальности, охватываемой методиками измерения КС, в соответствии с развиваемыми в отечественной психологии принципами детерминизма, развития, системности. Такая работа не означает только поиск промежуточных моделей, «примиряющих» различные по своим исходным позициям понимания стилевой регуляции в зарубежных и отечественных теориях. Она может быть продуктивной лишь при условии полного и последовательного построения концепции активности психического отражения на основе марксистской методологии, что способствовало бы переходу на новую ступень исследовательских гипотез об эмоционально-личностных компонентах в регуляции  познания деятельности субъекта.

     Из  всего вышесказанного можно сделать вывод, что когнитивный стиль - это индивидуально-своеобразные способы переработки информации, которые характеризуют специфику склада ума конкретного человека и отличительные особенности его интеллектуального поведения.