Истоки возникновения психоанализа

В США  Фрейд познакомился с американским философом У. Джемсом, профессором неврологии в Гарварде Дж. Патнемом, основателем экспериментальной психологии в Америке С. Холлом. На заключительной церемонии в Кларкском университете ему была присуждена почетная степень доктора, воспринятая основателем психоанализа как «первое официальное признание его трудов».

Таким образом, за семь лет, начиная с образования  Психологического общества по средам и кончая выступлениями Фрейда перед  американской аудиторией в 1909г., психоанализ не только стал набирать силу в Вене, но и вышел на международный уровень¹.

1.2. Становление и признание психоанализа.

Путь  становления и принятия психоанализа не был простым и встретил жесткое  сопротивление как в медицинских и философских, так и в общественных кругах. Фрейд описал его в своей работе «Психоаналитические этюды» (1926).

Общеизвестно, как часто в истории научного исследования случалось, что открытия встречались сильным и упорным сопротивлением, а дальнейший ход событий показывал затем, что сопротивление не имело никаких оснований, а сделанное открытие было ценно и очень важно.

Особенно  отрицательный прием встретил психоанализ. Неоспоримо, что психоанализ носил характер новизны, хотя он помимо сделанных открытий переработал обширный материал, известный уже из других источников: результаты учения великого невропатолога Шарко и данные из области гипнотических феноменов. Его значение было первоначально чисто терапевтическим, он хотел создать новое действенное лечение невротических заболеваний; но соотношения, которых сначала нельзя было предвидеть, позволили психоанализу шагнуть далеко за пределы первоначальной цели. Наконец, психоанализ стал претендовать на то, что он вообще перевел наше понимание душевной жизни на новый базис и поэтому важен для всех научных областей, основанных на психологии. После десяти лет полного пренебрежения он стал вдруг предметом всеобщего интереса и вызвал бурю негодующего отрицания.

Если  бы кому-нибудь удалось выделить и  доказать наличие гипотетического вещества или веществ при невротических заболеваниях, то его открытие не вызвало бы протеста со стороны врачей. Но такого не произошло. Мы можем исходить прежде всего только из симптоматической картины невроза, которая слагается в случае, например, истерии из физических и душевных расстройств. Эксперименты Шарко, равно как и наблюдения Брейера, учат, что и физические симптомы при истерии психогенны, то есть являются осадками протекающих душевных процессов.

Медики  были воспитаны в духе исключительно высокой оценки анатомических, физических и химических моментов. К оценке психического они не были подготовлены, то есть они относились к нему безразлично или отрицательно. Симптомы истерического невроза считались результатом симуляции, а гипнотические явления надувательством. Даже психиатры, которые неизбежно должны были наблюдать самые необычные и самые удивительные душевные феномены, не проявляли склонности вникать в детали этих феноменов и доискиваться их смысла. Они удовольствовались классификацией разнообразных болезненных проявлений и выводили их там, где была малейшая возможность за что-либо ухватиться, из соматических, анатомических и химических расстройств. В этот материалистический, или, лучше говоря, механистический, период медицина сделала колоссальные успехи, но вместе с тем она в близорукости своей проглядела самые важные и самые трудные проблемы жизни.

Понятно, что при такой установке в  отношении к психическому медики не нашли ничего хорошего в психоанализе и не захотели исполнить его требование: переоценить многое и видеть некоторые вещи в ином свете. Можно было бы думать, что именно поэтому новое учение встретит одобрение со стороны философа. Психическое философов не соответствовало психическому психоанализа. Подавляющее большинство философов называет психическим лишь то, что является феноменом сознания. Для них мир сознательного покрывается объемом психического.. Все остальное, происходящее в трудно постигаемой «душе», они относят к органическим предпосылкам или параллельным процессам психического. Или, точнее говоря, душа не имеет никакого другого содержания, кроме феноменов сознания, следовательно, и наука о душе, психология, не имеет никакого другого объекта.

Таким образом, среднее место, занимаемое психоанализом между медициной и философией, оказалось только невыгодным для него. Медик считал его спекулятивной системой и не хочет поверить в то, что он, подобно всякой естественной науке, основан на терпеливой и многотрудной обработке фактов из мира восприятий; философ же, измеряющий его масштабом своих собственных искусственно состроенных системных образований, считает, что он исходит из несуществующих предпосылок, и упрекает его в том, что его самые основные понятия, находящиеся еще в стадии развития, лишены ясности и точности.

Вышеуказанные соотношения достаточны для того, чтобы объяснить недоброжелательный и отрицательный прием, встреченный психоанализом в научных кругах. Но они не объясняют тех взрывов негодования, насмешек и оскорблений, того пренебрежения всеми правилами логики и такта, которое имело место в полемике. Такая реакция указывает на то, что здесь возникло не только чисто интеллектуальное сопротивление, что к жизни были вызваны сильные аффективные факторы; и действительно, в содержании психоаналитического учения есть многое, чему следует приписать такое воздействие на страсти всех людей, а не одних только научных работников.

Это прежде всего то большое значение, которое  психоанализ отводит в душевной жизни человека так называемым сексуальным влечениям. Согласно психоаналитической теории симптомы неврозов являются искаженными заместительными удовлетворениями сексуальных влечений, которые в силу внутренних сопротивлений не могут получить непосредственного удовлетворения. Впоследствии, когда анализ вышел за пределы той области, в которой он первоначально начал свою работу, и обратился к нормальной душевной жизни, он старался показать, что те же самые сексуальные компоненты, которые могут быть отвлечены от своих ближайших целей и направлены на другие цели, составляют важнейший вклад в культурные достижения индивида и общества.

Указание  на участие сексуальных влечений в искусстве, религии, социальном устройстве было воспринято как унижение величайших культурных ценностей, и тогда с особенным ударением было провозглашено, что у человека есть еще и другие интересы, кроме сексуальных. Но при этом противники психоанализа в усердии своем проглядели, что и у животного есть другие интересы: оно подвержено сексуальности лишь в определенные периоды времени, а не перманентно, подобно человеку, что наличие этих других интересов у человека никогда не оспаривалось и что указание на происхождение из элементарных животных источников не могло понизить ценность культурного приобретения.

Такая нелогичность и несправедливость требуют  своего объяснения. Их основу найти  нетрудно. Человеческая культура зиждется на двух началах: на овладении силами природы и на ограничении наших влечений. Скованные рабы несут трон властительницы. Среди побежденных, таким образом, компонентов влечений выделяются силой и дикостью компоненты сексуальных влечений — в более узком смысле. Горе, если бы они были освобождены: трон был бы опрокинут, властительница была бы попрана. Общество знает это и не хочет, чтоб об этом говорилось.

Психоанализ никогда не замолвил ни одного слова  в пользу раскрепощения наших  общественно вредных влечений; наоборот, он предостерегал и призывал к улучшению людей, но общество не хочет слышать ничего об открытии этих соотношений, так как его совесть нечиста во многих направлениях. Во-первых, оно создало высокий идеал нравственности (нравственность — это ограничение влечений), осуществления которого оно требует от каждого из своих членов, не заботясь о том, насколько трудно дается это послушание каждому в отдельности. Но вместе с тем оно не настолько богато или не настолько хорошо организовано, чтоб оно могло вознаграждать каждого индивида соответственно размерам его отказа от удовлетворения влечений.

Психоанализ вскрывает слабость этой системы  и призывает к изменению ее. Он предлагает ослабить строгость вытеснения влечений и отвести вместо этого  больше места правдивости. Некоторые побуждения влечений, в подавлении которых общество зашло слишком далеко, должны быть в большей мере допущены к удовлетворению; при других побуждениях нецелесообразный метод подавления с помощью вытеснения должен быть заменен более удачным и верным методом. Вследствие этой критики психоанализ был воспринят как «враждебное культуре учение» и предан анафеме «как социальная опасность».

Психоанализ положил конец сказке об асексуальном детстве; он показал, что сексуальные  интересы и сексуальная деятельность существуют у маленьких детей с самого начала их жизни; он указал, какие превращения они претерпевают, как они в возрасте приблизительно около пяти лет подлежат задержке, а в период зрелости опять выявляются для обслуживания функции размножения. Психоанализ признал, что сексуальная жизнь раннего детства достигает своего наивысшего развития в так называемом Эдиповом комплексе, в эмоциональной привязанности к родителю противоположного пола с сопернической установкой в отношении к родителю своего же пола; это стремление проявляется в этот жизненный период еще без задержек в непосредственном сексуальном желании. В этом настолько легко удостовериться, что действительно нужно большое напряжение сил, чтобы проглядеть его. В действительности каждый индивид проделал эту фазу, но затем энергично вытеснил ее содержание и предал ее забвению. Боязнь инцеста и сильное чувство виновности явились остатками этого индивидуального доисторического периода.

Ничто не должно напоминать потом взрослому  об этом доисторическом периоде, который кажется ему впоследствии столь бесславным; он начинает неистовствовать, когда психоанализ пытается приподнять завесу амнезии с его детских лет. Тогда оставался только один выход: все, что утверждает психоанализ, ложно, и эта новая якобы наука является хитросплетением, состоящим из фантазий и искажений.

Таким образом, сопротивления против психоанализа были не интеллектуальной природы, а проистекали из аффективных источников. Этим объясняется их страстность и логическая недостаточность.

Большая часть сопротивлений психоанализу проистекает оттого, что сильные чувства человечества были оскорблены содержанием учения. То же самое испытала дарвиновская теория происхождения, разрушившая созданную высокомерием стену, которая отделяла человека от животного. Психоаналитическое учение о соотношении между сознательным Я и гораздо более сильным бессознательным означало тяжелый удар по человеческому самолюбию, который я назвал психологическим и присоединил к биологическому удару, нанесенному учением о происхождении человека Дарвина, и к более раннему космологическому, нанесенному открытием Коперника.

Начало  широкого признания Фрейда и психоанализа образованным обществом относится к 1908-1920 годам. Это результат своего рода интеллектуального и психосоциального резонанса: Фрейд родствен эпохе переоценки ценностей, он дает нить Ариадны в лабиринте европейской цивилизации периода «распада связи времен».

26 апреля 1908 года в отеле «Бристоль»  в Зальцбурге проходит Первый  международный психоаналитический конгресс, в котором приняло участие 42 психолога, половину из которых составляли практикующие аналитики.

После поездки Фрейда в США в 1909 г. психоанализ  действительно приобрел международное значение. В организационном отношении оно стало очевидным на втором Международном психоаналитическом конгрессе, состоявшемся в марте 1910г. в Нюрнберге (Германия). По поручению Фрейда Ференци внес предложение о формировании международного объединения, имеющего свои отделения в разных странах мира. Юнг был избран президентом Международного психоаналитического объединения. Появился международный психоаналитический журнал, редактором которого стал Риклин. Целью Международного психоаналитического объединения было объявлено «сохранение и развитие основанной Фрейдом психоаналитической науки как в чисто психологическом аспекте, так и в ее медицинском и гуманитарно-прикладном виде; обоюдная поддержка в усилиях по приобретению и распространению психоаналитических знаний».

 В  ряде стран возникли новые  психоаналитические общества: в 1910 г. — Швейцарская группа психоаналитиков под председательством Л. Бинсвангера; в 1911г. — Мюнхенская группа психоаналитиков во главе с Л. Зейфом, Нью-Йоркское психоаналитическое общество под руководством А. Брилля и Американская психоаналитическая ассоциация, президентом которой стал Дж. Патнем.

Продолжался также рост психоаналитических групп  и обществ в разных странах мира. В 1913 г. возникла Будапештская группа психоанализа, возглавляемая Ш. Ференци, и Лондонское психоаналитическое общество во главе с Э. Джонсом. В 1914г. — Психоаналитическое общество Вашингтона и Балтимора во главе с У.Уайтом. В 1917г. — Голландское психоаналитическое общество, в 1922г. — Русское психоаналитическое общество, в 1925 г. — Итальянское психоаналитическое общество, в 1926 г. — Парижское психоаналитическое общество, в 1927г. — Бразильское общество психоанализа, в 1933 г. — Психоаналитическое общество Палестины.

Судьба  психоанализа необычна и вместе с  тем характерна. Встреченный насмешками и возмущением академических кругов, он со временем завоевал популярность, сравнимую разве что с популярностью марксизма и мировых религий. Будучи задуман своим творцом как метод лечения неврозов и теория душевной жизни, психоанализ превратился со временем в философию человека и культуры.