Проблемы политического развития Северного Кавказа

Получив контроль за системой административного управления и за распределением активов, кавказский клан начинает действовать так же, как и любой другой клан в любом другом регионе — приступает к присвоению средств, имеющихся в регионе и к устранению любой опасности для себя в этой роли. Он замыкает доступ к федеральным дотациям на себе и начинает распространять их почти исключительно среди своих членов, занимается переделом собственности, убирает ставленников предыдущих кланов и одновременно расставляет всюду своих людей, дает им огромные преференции и административным образом душит их конкурентов. Происходит то, что очень точно было описано одним адыгом в телеинтервью РЕН-ТВ о ситуации в Карачаево-Черкессии: «Приходит к власти Хубиев — во власти все Хубиевы до последнего человека, приходит к власти Эбзеев — во власти все Эбзеевы, приходит Батдыев — Батдыевы».

В то же время клан пытается освободиться от любого вида контроля за собой, и в этом отношении он, с одной стороны, не допускает развития гражданского общества, одной из задач которого является контроль за властью, с другой — создает иллюзию оппозиции и демократической политической системы в виде карманных оппозиционных партий общероссийского парламентского спектра, почти или полностью подконтрольных парламентов и избирательных комиссий. Казалось бы, всё как и везде в России. Ничего нового. В чем же отличие Кавказа?

Отличий Кавказа пять:

а) Среднестатистический житель Северного Кавказа, как мы уже говорили, гораздо в меньшей степени ощущает свою принадлежность к российскому государству или к государству вообще. Это естественно, т. к. исторически у многих кавказских народов государств не было никогда и весь их опыт жизни в государстве заключается в последних 150-200 годах, когда Россия пришла на Кавказ.

б) В условиях ограниченности ресурсов Кавказа (в отличии от общероссийских) узурпация одним кланом большинства, если не всех, экономических, политических и т. д. активов означает очень резкое расслоение общества, когда у узкой группы людей есть все, а у широких масс — ничего. Получается ситуация, при которой представители одного клана имеют доступ к средствам производства и к обслуживающим их политическим активам, а все оставшиеся граждане оказываются их лишены — они не могут найти хорошую работу или работу вообще, не могут подняться по карьерной лестнице, не могут получить образование, не могут принять реальное участие в политической или общественной жизни, не могут получить компенсации, в их селах не развивается инфраструктура, не строят дома, в судах они не могут добиться правды, правоохранительные органы их «прессуют» и т. д. Целые общности, группы людей, целые национальности оказываются просто выброшены на обочину жизни. В подобной ситуации, например, в Ингушетии несколько лет находились все люди, не имевшие фамилию Зязиков, в таком же положении сейчас находятся черкесы в Карачаево-Черкессии, балкарцы в Кабардино-Балкарии, все не-абхазы в Абхазии, русские повсеместно в северокавказских республиках.

в) Менталитет кавказца, особенно в таких республиках, как  Чечня, Ингушетия, Дагестан, в огромной степени отличается от менталитета  русского человека. Там, где русский  будет ходить по судам и писать письмо за письмом «дорогой редакции», пытаясь добиться правды от государства, чеченец либо вообще не пойдет в суд, либо, если пойдет и не получит удовлетворения или если пойдет и увидит слабость государственной машины, то будет решать вопрос своими способами, противоправными с точки зрения российского законодательства.

г) Кавказская коррупция, огромная сама по себе, накладывается  на федеральный уровень коррупции  — с чиновниками в Москве ведь надо делиться! — в результате вся  система представляет из себя один огромный инструмент дележки пирога, и до людей не доходит практически ничего.

д) При наличии разного  вида клановой общности, кавказская клановость в огромной степени основана на этническом компоненте и в подавляющей степени  является именно этнической.

В этих условиях концентрация значительного количества благ, принадлежащих всему народу в руках одного клана, его всевластие, коррупционность, неподзаконность и неподотчетность народу приводит к социальному недовольству или даже социальному взрыву. Общество распадается. Часть его, не видя для себя возможности нормального существования в регионе, покидает его, как это произошло, в частности, со множеством жителей Южной Осетии, другая часть всеми силами стремится примкнуть к правящему клану и получить доступ к кормушке, кто-то просто пытается каким-то образом устроить свою жизнь, не обращая внимания ни на что, а кто-то озлобляется, уходит в горы или начинает активную борьбу с существующими властями — то, что мы сейчас называем терроризмом.

Еще одним важным следствием распространения подобной системы взаимоотношений на Кавказе является огромная деградация экономики и перманентно иждивенческий статус кавказских республик внутри российского государства. Почему так получается? Почему из года в год Россия тратит на Северный Кавказ огромные средства? Почему деньги, заработанные налогоплательщиками в Туле и Сургуте, не тратятся на тульских и сургутских бабушек, а идут на обеспечение кавказских республик?

Как известно, дотационность  северокавказских территорий составляет от 49 % (КБР) до 92 % (Чечня и Ингушетия). В последнее время она только усилилась. Если на одного среднестатистического россиянина приходится 5 тыс. рублей федеральных дотаций в год, то на жителя Северной Осетии — Алании и Кабардино-Балкарии — по 12 тыс. рублей, Карачаево-Черкесии — 13 тыс. рублей, Дагестана — 14 тыс. рублей, Ингушетии — 27 тыс. рублей. Безусловным рекордсменом здесь является регион, руководитель которого — Р. Кадыров — заявляет, что Москва им страшно задолжала — Чечня, на жителя которого уходит 48,2 тыс. рублей, заработанных в России. В целом на республики Северного Кавказа, в которых проживает 6,3 % населения России, федеральный центр выделяет 22 % всех средств, идущих на дотации регионам. Кроме этого, огромные суммы регулярно выделяются на Абхазию и Южную Осетию.

Как мы уже видели, предоставление региону дотаций, распределяемых местной частью общероссийской «вертикали власти», является одним из условий  социального договора между Москвой  и кавказскими элитами. Это очень  важное условие, без него никакая внешняя лояльность Северного Кавказа невозможна. Поэтому начинает происходить то, что в народе называется «заваливать Кавказ деньгами», «платить Кавказу оброк» и «получать дань от Москвы».

С одной стороны, огромные федеральные трансферы играют позитивную функцию, т. к. позволяют поддерживать у людей в тотально незарабатывающих республиках и де-юре странах какие-то минимальные жизненные стандарты, с другой же, самым парадоксальным образом, эти безумные, легкие деньги играют не позитивную, а в крайней степени негативную роль - лишают Кавказские территории стимулов к развитию и еще больше раскручивают маховик коррупционности и клановости.

Проблема в том, что в условиях сверхвысокой клановости и коррупционности, эти огромные средства не доходят до тех, кому они действительно нужны – до честных предпринимателей и производителей и оседают в руках у верхнего слоя людей, руководящих регионами, принимающих участие в социальном договоре с общероссийской элитой и, следовательно, имеющих доступ к распределению дотаций. Так, например, в случае с Южной Осетией, по мнению Варвары Пахоменко, консультанта Международной группы по предотвращению кризисов, которая ссылается на результаты проверки Счетной палаты РФ, в 2008 году на восстановление этой республики было выделено 55 миллионов долларов, из которых до места дошло только 15 миллионов долларов, а непосредственно на восстановление было потрачено лишь 1,4 миллиона долларов.

Отсутствие средств  не дает одним развивать экономику  в то же самое время, когда потоки легких денег разрушают у других все стимулы к труду. Эта система извращает сами основы экономических отношений и делает наиболее прибыльным делом не экономическую деятельность, а доступ к государственным ресурсам. Получается парадоксальная картина, невозможная в нормальном обществе — на развитие северокавказского региона Россия направляет огромные государственные средства, намного большие, чем в другие регионы, но в условиях всевластия и коррупционности кавказской элиты, встроенной в общероссийскую вертикаль власти, эти огромные средства не только не доходят людей и до реальных производств, но и убивают саму возможность экономического развития! Удивительно уродливая ситуация. При ней деньги не приносят деньги, как считал Маркс, а уносят их, но в рамках кланово-чиновничьего подхода, все абсолютно правильно и логично — посмотрите на тренды последних лет — федеральные дотации на Кавказ увеличились, а доходы местных бюджетов уменьшились. Зачем зарабатывать, когда Москва и так даст сколько нужно?

Подобная зависимость  наблюдается и в отношении общественной системы, построенной на Кавказе в условиях коррумпированной чиновничье-клановой власти. Кавказские кланы, как и любые другие, действуют в своих личных интересах, а не в интересах общества, следовательно, они всегда и при любых условиях будут стремиться избежать общественного контроля над своими действиями. Клан и свободное общество — это диаметрально противоположные явления. Совместное существование одного с другим невозможно — или народ живет свободно, демократично и путем выборности власти и контроля за ней осуществляет свою конституционную функцию как «единственного источника власти», или этим источником будет коррумпированная клановая верхушка, выбранная из Москвы и принимающая все решения единолично за всех членов общества.

С одной стороны, можно  говорить, что в этом отношении  власти северокавказских республик  вольно или невольно повторяют общероссийскую модель, которая очень далека от совершенства, с другой стороны, эффект от применения подобной системы на Кавказе вдвойне и втройне усиливается потому, что в соответствии с социальным договором с кавказскими элитами, российские власти закрывают глаза практически на все их «шалости» и принципиально не вмешиваются даже в моменты очень острого противостояния власти и народа и за редчайшими исключениями не реагируют на сигналы о вопиющей вседозволенности местных князьков и зажимания ими робких проявлений гражданского общества.

Соответственно, как  и в вопросе с экономикой, чем  большее развитие будет получать нынешняя чиновничье-клановая система, тем меньше шансов и возможностей будет для создания свободного гражданского общества на Кавказе.

Вопросы контроля в  рамках сложившейся системы вообще являются очень и очень острыми. Настолько острыми, что ради отсутствия контроля за своими действиями и за расходом федеральных средств представители кавказских элит, не раздумывая, идут на конфликт с Москвой и в этом противостоянии зачастую готовы идти до конца. Причина этого понятна — любой контроль представляет угрозу лидерству и благосостоянию клана, в то время как открытость и гласность продемонстрируют как московским «кураторам», так и собственному народу, что новая кавказская знать действует не в интересах России, а в интересах лишь собственного клана.

За примерами этого  не надо далеко ходить. Можно вспомнить перманентные попытки Э. Кокойты не столько восстановить республику, сколько освободиться от московских «контролеров», наблюдающих за тем, как расходуются российские деньги. Можно припомнить выволочку, устроенную президентом Дагестана Муху Алиевым центральной власти в феврале 2009 года, когда он грубо выгнал назначенного из Москвы руководителя налогового ведомства Дагестана Владимира Радченко. Причем сделано это было в предельно оскорбительном и вызывающем тоне — «Никакой Радченко здесь работать не будет»! Я очень сомневаюсь, чтобы подобным образом мог поступить кто-нибудь из руководители некавказских регионов.

Отдельного упоминания стоит попытка Дмитрия Козака в 2005 году усилить контроль за северокавказскими  регионами и ограничить полномочия их руководителей, а также степень их влияния на распределение федеральных трансфертов в зависимости от степени дотационности их республик. Этот план вызвал огромнейшее сопротивление кавказских элит, которые объединились и смогли настоять в Москве на его отмене. При этом надо понимать, что Д. Козак тогда был намного более влиятельным человеком в Москве и на Кавказе, чем сейчас А. Хлопонин. Если даже он не сумел изменить систему, то чего сейчас ожидают от Хлопонина, мне лично не очень понятно.

В качестве еще одного сходства с экономической ситуацией можно назвать то, что в области общественных и межнациональных отношений нынешняя система создает абсолютно уродливое положение, при котором в обществе отсутствует диалог по очень важным вопросам. В нем просто нет необходимости. Если решения о судьбе региона принимает лишь Москва и титульная нация или клан, то зачем разговаривать с кем-то еще, типа какого-то народа? Соответственно, титульная нация или клан решают все вопросы напрямую со своими партнерами в Москве и высокомерно не считают нужным разговаривать с другими, подчиненными им национальностями или кланами, вытесненными ими из политической жизни.

Примеров тому множество. Так, национальные лидеры черкесского  народа считают одним из своих  приоритетов возвращение на Кавказ зарубежной адыгской диаспоры, насчитывающей по разным оценкам до 5 млн. человек. Понятно, что возвращение такого (и даже в 10 раз меньше) количества людей коренным образом изменит межнациональные отношения на Северном Кавказе, что, без сомнения, затронет интересы представителей всех народов, живущих там. Несмотря на это, адыгские лидеры считают вопрос возвращения диаспоры чисто адыгским и ни при каких условиях не желают вступать в диалог по этой теме с другими национальностями. Некоторое время назад глава одной известной черкесской организации говорил мне: «А зачем нам разговаривать с русскими или с карачай-балкарцами? Мы договоримся с Москвой, она прикажет и все здесь возьмут под козырек».

Другим, крайне важным и совершенно естественным результатом деятельности существующей системы является кавказский сепаратизм, который уже в немалой степени распространил свои метастазы по Северному Кавказу и который неминуемо вытекает из нынешнего негласного договора чиновничьих элит.

Одним из первейших  последствий этого договора является разрушение единой общности народов, десакрализация таких понятий, как «лояльность», «дружба», «союзнические отношения», «общая история» и перевод их в статус обычного товара. Эта система даже чисто теоретически, уже по своей структуре ставит под вопрос сами основы совместного сосуществования семьи российских народов и обусловливает этот процесс рядом обстоятельств, которые должны быть выполнены в обмен даже не на реальную, а лишь на внешнюю лояльность.