Объяснение политики с позиции теории рационального выбора: почему так мало удолось узнать?

Некоторые [тематические ] направления в политологической литературе, развивающей концепцию  рационального выбора, в особенности литература о явлениях колебаний, например, в голосовании законодателей (cycling) и о подверженности политиков давлению, почти полностью основываются на несодержательных допущениях рациональности. В результате в них сведена к минимуму разноречивость в посылках относительно человеческих целей и мотивации. Значительная часть литературы по рациональному выбору основывается, напротив, на явственно содержательных допущениях. Например, литература о соперничестве партий, как правило, исходит из того, что партии стремятся обеспечить себе максимальное число голосов избирателей и тем самым максимальную власть; в литературе о преследовании рентных выгод речь ведется о целом ряде разнообразных целей, максимальной степени достижения которых добиваются заинтересованные группы, — от прибылей до сохранения окружающей среды; значительная часть экономико-правовой литературы исходит из посылки, что соответствующие судебные решения диктуются стремлением к максимизации производства богатства; а законодателям и чиновничеству литература о них вменяет стремление разнообразными способами добиваться максимального продвижения в карьере. Хотя эти исходные посылки и более разноречивы в сравнении с несодержательными, зато они, prima facie (на первый взгляд. — Прим. ред,), должны сулить меньше трудностей для эмпирической проверки, ибо оставляют меньше места для нечеткости в определении и измерении того, к максимизации чего, согласно посылке, устремлено реальное действие. Тем не менее, как мы покажем ниже, при эмпирической проверке содержательные версии рациональности часто оказывались столь же шатки, как и несодержательные. 

Иногда нет  ясности насчет того, является ли посылка  о рациональности содержательной или  несодержательной. Даже если содержание предпочтений заранее никак не оговаривается, все же относительно устойчивости распределения приоритетов в предпочтениях исследователь может делать известные допущения, а они содержательно более наполнены, чем того требует несодержательная версия. Так, в несодержательной в остальных отношениях версии можно, тем не менее, исходить из того, что люди с течением времени не меняют своих предпочтений в отношении одного и того же набора полезных и доступных результатов, или из того, что на склонности акторов не оказывают прямого влияния предлагаемый им выбор или поведение других. По степени содержательности своих исходных посылок теории рационального выбора в принципе разнятся между собой в диапазоне от содержательных до несодержательных, однако эмпирические приложения редко приближаются к идеальному типу последних. 

Другая область  расхождений между теоретиками  рационального выбора относится  к информации, какою действующие, предположительно, обычно могут располагать  и в своих действиях руководствоваться. Традиционные неоклассические модели рыночного поведения исходят из допущения как исчерпывающей информированности потребителей, так и их способности имеющуюся информацию понимать и использовать. Такие допущения нереалистичны, тем более в политике, где избиратели, по общему признанию, бывают плохо информированы о лидерах и политических Программах, в отношении которых, как это предполагается, они осуществляют свой выбор. Поэтому многие теоретики политики, применяющие концепцию рационального выбора, отказались от допущения исчерпывающей информированности, сохранив, однако, то допущение, что акторы максимально используют неполную информацию, какою располагают (см., например, 18, с. 77-99). Неполнота информации, по видимости, отражает тот факт, что ее добывание часто требует времени и затрат. Становясь на ту точку зрения, что сбор информации сходен с другими экономическими вложениями средств, Дауне (6, с. 215) приходит к мысли, что всякий соискатель информации "продолжает вкладывать ресурсы в добывание данных, пока предельно возможная отдача от информации не сравняется с предельно допустимыми затратами на ее получение". Так как избиратель имеет разве что самую слабую надежду на то, что его голос окажется на выборах решающим, упомянутая отдача скорее всего будет невелика; ввиду этого рациональный гражданин вкладывает мало ресурсов в приобретение политической информации. По этой логике, однако, как замечает Элстер (7, с. 19-20), получается загадочная ситуация: действующий должен определить ценность информации, которой у него еще нет, с тем, чтобы решить, стоит ли давать себе труд эту информацию добывать. Вариант подобной же головоломки сам собою возникает, когда теоретики рационального выбора ломают головы над вопросом о рациональности "близорукого" поведения, при котором акторы преследуют цель немедленной отдачи, не считаясь с возможностью нежелательных результатов, к каким может привести такая стратегия (см. 16, с. 548-578; 2, с. 73-92). В предположении, что стратегические предусмотрительность и планирование даются даром, близорукое действие не может быть охарактеризовано как рациональное. Но если признать наличие познавательных издержек (или отвлечений, проистекающих из преследования целей в других областях жизни), проявления близорукой стратегии могут быть истолкованы как рациональные, учитывая недальновидность самих убеждений актора. 

Некоторые из расхождений  по этим и другим вопросам вытекают из различия исходных установок, какими ученый определяет свою философию науки. Если, скажем, руководствоваться —  как то и делают некоторые теоретики  рационального выбора — моделью объяснения, предусматривающей установление законов, которым явление подчиняется, тогда будет представляться важным разрабатывать модели, по мере усложнения становящиеся все более реалистичными в своих исходных допущениях. Если же подходить к объяснению инструменталистски — а именно таков подход других теоретиков, — тогда не столь существенно, являются ли исходные допущения реалистичными; важны их прогностические возможности. В нашу задачу не входит подробно разбирать здесь такие расхождения. Достаточно будет заметить, что от эмпирической проверки теория не может уйти, независимо от того, вменяется ли ей установление законов или же она исходит из инструменталистских установок в духе Фридмана. Как отмечали Моу (21, с. 215-39) и Миллер (20, с. 1-8-19), модель, предусматривающая установление законов, которым явление подчиняется, обретает определенность и действенность благодаря требованию, чтобы означенные законы были одновременно общими и эмпирическими, что, стало быть, делает их подверженными риску неподтверждения при наблюдении. Такая контрольная проверка на реальность призвана служить гарантией того, что устанавливаемые законы — не просто полет интеллектуальной фантазии; если они оказываются не согласующимися с данными наблюдений, то их следует отвергать, или же видоизменять и затем подвергать новым эмпирическим проверкам. Действенность же инструменталистского подхода, по самой его сути, решающим образом определяется прогностическим эмпирическим успехом; иного для оценки теории не дано. С какой, следовательно, стороны ни взглянуть, та или иная теория политики не оправдывает себя, если ее гипотезы не могут пережить тщательной эмпирической проверки. Ввиду сказанного приходится удивляться, что и защитники, и критики теории рационального выбора так мало уделяли внимания эмпирической верификации. К этому предмету мы теперь и перейдем. 

III. ХАРАКТЕРНЫЕ  МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОШИБКИ 

При всей возможной  аналитической стройности или эвристической  ценности теорий рационального выбора, эмпирические их приложения страдали двумя разновидностями пороков методологии. Первая охватывает недостатки обыденного свойства. Ученые, работающие в традиции теории рационального выбора, порой неправильно применяют статистическую методику, упускают из виду проблемы ошибок в измерениях, или чрезмерно полагаются на выводы, сделанные на основании незначительного числа конкретных наблюдений. Хотя методологические недостатки такого рода потенциально серьезны, все же всходы, которые они дают, — это всходы на соответствующих делянках в политической науке; и не на них в первую очередь сосредоточена наша критика. 

Больший интерес  представляет синдром фундаментальных  и упорно повторяемых методологических ошибок, коренящихся в универсалистских устремлениях, какими мотивирована столь  значительная часть теоретических исследований по рациональному выбору. Эти ошибки относятся к способам концептуализации гипотез, к методу их преобразования в поддающиеся проверке пропозиции и к интерпретации эмпирических результатов, когда такие проверки проводятся. Мы убеждены, что эти ошибки (часто взаимно друг друга усугубляющие) проистекают из такого подхода к исследованию, когда исследователь идет от метода, а не от проблемы, когда ученые больше озабочены тем, чтобы утвердить ту или иную универсалистскую модель, нежели тем, чтобы понять и объяснить политические результаты, имеющие место в реальной действительности. Именно это устремление, более, чем что-либо другое, ведет к ошибкам, которые мы здесь характеризуем как патологию теории рационального выбора (...). В настоящей статье мы ограничиваемся общей характеристикой и иллюстрацией этих методологических ошибок, разъясняя, почему они идут вразрез с существеннейшими требованиями, которым должны удовлетворять доброкачественные эмпирические исследования. 

Теоретизирование Post hoc 

Многие пороки методологии в исследованиях  с позиций теории рационального  выбора восходят к тому стилю теоретизирования, при котором придается большое  значение выработке post hoc версий, истолковывающих  уже известные факты. Можно ли с помощью какой-либо гипотезы в терминах рационального выбора объяснить существование систем старшинства в конгрессе? или возрастание правительственных расходов, увеличивающее бюджетный дефицит? или почему люди голосуют за третьи партии? Для ответа на такие вопросы теоретик производит мысленный эксперимент, с тем чтобы выработать объяснение того или иного феномена, согласующееся с посылками, сформулированными в терминах рационального выбора и тем или иным образом оговоренными. Фьорина и Шепсле (12, с. 63) дают ясное описание такого подхода: 

"Наша позиция  состоит в том, что картина  научного прогресса отражает (1) выбор  учеными моделей, которые (2) обладают  равновесием, которое (3) соответствуют  наблюдаемым регулярностям. Это  не сопряжено ни с предшествующим  фактам (ex ante) конструированием равновесных моделей, генерализацию и совершенствование которых сковывало бы требование сохранения равновесности... ни с сохранением неравновесных моделей, позволяющих лишь молчанием ответить на просьбу как-либо высказаться о реальности в позитивной форме... Первый путь мало что позволяет сказать о мире явлений, второй путь вообще мало что позволяет сказать. Мы же рекомендуем третий путь, называемый "ретролукция"... Попросту говоря, ретродуктивный процесс начинается с эмпирической регулярности X и постановки вопроса: "Как могла быть структурирована реальность, чтобы регулярность X заведомо была одним из свойств этой реальности?" Ответы (а их должно быть несколько) представляют собой модели, в которых общим элементом является регулярность X как логическая импликация". 

Несомненно, предпочтительнее пытаться объяснять наблюдаемые  эмпирические регулярности, нежели изготовлять  теории в соответствии с теми требованиями "изящества и других эстетических критериев", которыми обычно и руководствуется  теоретизирование на основе концепции рационального выбора как в политической, так и в экономической науке (см. там же: 12, с. 63). Но без точного определения того, что значит быть рациональным актором, неясно, какие виды поведений в принципе не могли бы быть объясняемы каким бы то ни было вариантом рационального выбора. Теоретики рационального выбора имеют в своем распоряжении ряд исходных посылок относительно целей авторов (богатство, власть, моральное удовлетворение и т.д.) и о том, в какой степени индивиды извлекают пользу из блага других, а также о характере познаний и убеждений, которыми акторы обладают, об их склонностях к риску, о том, какова допустимая для них плата за ожидаемые обретения, о том, диктуются ли их решения обдумыванием стратегии поведения других, а если да, то — о принципах, на основе которых принимаются решения в условиях неизвестности. Как отмечает Ордершук (24, с. 95), исследователи, кропотливо разрабатывая объяснения post hoc, не обязательно многого добивались: "Даже если соответствие данным достигает у таких моделей некоторого приемлемого уровня статистической точности, на это следует возразить, что в отношении почти любого мыслимого результата [из реальной жизни ] может быть установлено, что он отвечает какой-либо модели, лишь бы модель была достаточно сложна... Конструирование исходных посылок таким образом, чтобы предсказания некоторой модели подошли к данным, мало чем отличается от подгонки кривых [на диаграммах ], разве что оно чуть посложнее этого обычно малопочитаемого занятия". 

Свидетельством легкости, с какой могут возникать объясняющие версии, создаваемые post hoc, является множество достаточных объяснений таких феноменов, как игнорирование (turnout) голосующими избирателями различий между платформами обеих американских партий. Еще одно свидетельство — то, как быстро появляются достаточные объяснения "стилизованных фактов", которые, если поразмыслить, вовсе и не факты. Маккелви и Ризман (19 , с. 951), например, берутся объяснить и то, почему вновь баллотирующиеся на выборах законодатели обычно оказываются переизбранными на новый срок, причем значительным большинством голосов, и то, почему в законодательных органах существуют системы старшинства. Но ни одна из этих посылок не является действительной для законодательных органов в целом. Показатели переизбрания на новый срок резко различны для сенаторов и для членов палаты представителей, а система старшинства в Конгрессе была различной силы в разное время. К тому же статистические исследования выборов в Конгресс (см., например, 9; см. также 25, с. 45-81) не обнаруживают свидетельств предполагаемой причинной связи между старшинством и успехами баллотирующихся на новый срок. Непонятно, что же в таком случае делать с аналитическим результатом Маккелви и Ризмана, согласно которому в равновесной модельной ситуации (in equilibrium) законодатели принимают систему старшинства, а избиратели единогласно переизбирают всех, кто баллотируется на новый срок. 

В этом пункте может  последовать возражение, что то, что мы называем теоретизированием post hoc, вполне можно определить как разрешение трудных загадок — законное научное занятие. Могут, например, указать, что если избиратели в больших количествах идут к избирательным урнам вопреки теоретическому предсказанию о том, что рациональные граждане от участия в выборах воздерживаются, то этот факт подводит к открытию гражданственности. Наша оговорка насчет таких "открытий" (если их можно счесть таковыми) сводится к тому, что ретродукцией выводится лишь положение, согласно которому не является невозможным, что некоторые гипотезы рационального выбора могут быть истинными. Часто теоретики рационального выбора, как кажется, считают, что на этом занятие заканчивается, что предлагаемая post hoc объясняющая версия и впрямь демонстрирует оправданность такой исследовательской позиции — смотреть на политику, как если бы в ней сплошь действовали акторы, которые подходят к "каждой ситуации, глядя одним глазом на предлежащие возможные обретения, другим — на издержки, и у которых имеется тонкая способность сводить баланс того и другого, а также и сильное желание следовать за рациональностью, куда бы она ни вела" (см. 6, с. 7-8). Данные — а именно из них теория черпает свой жизненный заряд — не могут, однако, быть надлежащим образом использованы для проверки ее, особенно когда много различных post hoc объясняющих версий обслуживают один и тот же прогноз. Покуда на основе той или иной ретродуктивной объясняющей версии не вырабатываются гипотезы, остающиеся в силе после их проверки на других феноменах, — заметной эмпирической значимости [теории ] не установлено.