Объяснение политики с позиции теории рационального выбора: почему так мало удолось узнать?

ОБЪЯСНЕНИЕ ПОЛИТИКИ С ПОЗИЦИЙ ТЕОРИИ РАЦИОНАЛЬНОГО  ВЫБОРА:

ПОЧЕМУ ТАК  МАЛО УДАЛОСЬ УЗНАТЬ?нппп 

Д.П.Грин, И.Шапиро 

I. ВВЕДЕНИЕ 

С тех пор  как в 1951 г. вышла в свет работа К.Эрроу "Социальный выбор и индивидуальные ценности", в политической науке  имел место бум научных исследований, развивающих концепцию рационального выбора. В 50-х — начале 60-х Годов теория рационального выбора была лишь своего рода надомным промыслом в политической науке, в которой господствовал бихевиоральный и институциональный анализ в разнообразных формах. Ныне же эта теория решительно продвинулась далеко за пределы первоначальных эзотерических изданий и аудиторий. Она весомо представлена в основных журналах и на научных форумах в сфере политологии, и на всех значительных политологических факультетах Америки ее сторонники пользуются большим спросом. Теория рационального выбора вышла также за рамки предметов политической теории и американской политики, распространившись сначала на исследования международных отношений, а позднее — и на сравнительные политические исследования. Да едва ли хоть одна область политической науки осталась не затронутой ее влиянием. Подсчет количества проводящих эту концепцию статей, опубликованных в " Америкэн политикл сайенс ревью", по пятилетиям, начиная с 1952 г., подтверждает неуклонное нарастание ее разработок. Если в 1952 г. в этом ведущем в данной отрасли знания журнале такие разработки не просматриваются, то спустя четыре десятилетия из сорока одной опубликованной за год статьи означенная концепция содержится в пятнадцати. 

Современные теоретики  рационального выбора не были первыми, кто стал пытаться объяснять происходящее в политике, исходя из представления, что и избиратели, и политики —  это субъекты, рационально преследующие цели максимальной выгоды или пользы. Что выделяет современные исследования, основывающиеся на концепции рационального выбора, — в сравнении с прежде имевшим распространение неформализованным и импрессионистическим теоретизированием, — это систематичность, с какой в них выводятся положения о микросоциальных основаниях политического поведения. При объяснении результатов политических процессов теоретики рационального выбора обращаются к дедуктивным способам формулирования версий о том, с какими побудительными и сдерживающими факторами сталкиваются индивиды, какими расчетами руководствуются. Систематическое изучение стратегии поведения индивидов вывело теоретиков на новые подходы к традиционным вопросам политической науки, а также привело их к постановке прежде не ставившихся вопросов относительно природы политических феноменов. 

Многим представляется, что такая трансформация в  исследованиях политики ознаменовалась триумфальным успехом. Например, У.Рикер (27, с. 177-178) утверждает, что единственный действительный прогресс, какой когда-либо имел место в политической науке, связан с применением теории рационального выбора. Хотя другие и не заходят в оценках столь далеко, тем не менее стало принято начинать антологии и обзоры с превознесения достижений этой теории. Дж.Найт (15, с. 1063) заявляет, что теория рационального выбора "значительно продвинула наше понимание роли институтов в жизни общества". Ни в какой сфере, пишет Г.Кавка (14, с. 371), распространение экономических моделей рационального выбора не было "более широким или успешным, чем в области политики". К.Монро (22, с. 2) характеризует рациональный выбор как "одну из ключевых парадигм политической и социальной науки, дающую глубокие, строгие и экономные объяснения", а П.Эйбелл (1, с. 303-4) настоятельно убеждает социологов принять теорию рационального выбора отчасти ради ее многочисленных достижений в политической науке (...) 

С нашей точки  зрения, фанфары, которыми в политической науке был встречен подход с позиций  теории рационального выбора, придется тотчас признать во многом преждевременными, как только задаться вопросом: какой вклад внесла эта литература в наше понимание политики? Мы не оспариваем того факта, что приверженцами теории рационального выбора созданы теоретические модели огромной и возрастающей изощренности; однако, на наш взгляд, надо еще доказать, что эти модели продвинули вперед понимание того, как функционирует политика в реальном мире. До сих пор значительная часть теоретических догадок сторонников концепции рационального выбора эмпирически не проверялась. Предпринимавшиеся же проверки либо оканчивались неудачей, не дав оговоренных результатов, либо подкрепляли собой теоретическое обоснование положений, которые, по размышлении, можно счесть лишь банальными: они разве что переформулируют существующее знание, облекая его в терминологию рационального выбора. 

Разрыв между  тем, сколь безоглядно верят в  теорию рационального выбора ее приверженцы, и тем фактом, что она не обрела эмпирической убедительности, дает основание  пристальнее присмотреться к  разработке этой теории как к научному предприятию. На наш взгляд, слабости данного научного направления коренятся в характерном устремлении его приверженцев выйти на уровень универсальных теорий политики. Это стремление заставляет многих из них изыскивать все более утонченные формы выработки теоретической продукции, даже и в принципе мало заботясь о том, каким образом эти теории могли бы быть операционализированы и проверены. Когда они пытаются проводить систематическую эмпирическую работу, ее в типичных случаях портит ряд характерных погрешностей, восходящих к тем универсалистским претензиям, которые они ошибочно считают отличительным признаком настоящей научности. (...) 

Дела, мы считаем, не поправить без осознания синдрома обнаруживаемых нами методологических упущений и без пересмотра приводящей к этим упущениям универсалистской устремленности. (...) 

Прежде чем  мы приступим к изложению своих  суждений о концепции рационального  выбора и ее недостатках, нам важно  обратить внимание на то, какие позиции  мы здесь не отстаиваем. Во-первых, мы не критикуем стремление приверженцев теории рационального выбора исследовать политику научно. Напротив, мы приветствуем научную мотивацию данного исследовательского направления. Во-вторых, у нас нет никаких возражений против формализованного, математического описания, характерного для работ в духе концепции рационального выбора, или против разработки "последовательной, экономной и дедуктивно выстроенной теории" (Ордершук, 24, с. 72). 

Изложение теории в виде совокупности положений, выстроенных  по принципу дедукции, имеет свои полезные стороны; оно может выявить ранее не замеченные противоречия в неформализованно изложенных теориях, а также обнаружить существование ускользнувших от внимания аналитических зависимостей. С другой стороны, формализация не есть ни панацея от всех бед общественной науки, ни самоцель. Сколь бы ни была теория аналитически компактной и экономной, ее научная ценность зависит от того, насколько хорошо она объясняет относящиеся к предмету данные. С формализацией же как таковой мы не враждуем. 

В—третьих, мы не ведем общего наступления на парадигму  рациональности. В отличие от других критиков теории рационального выбора, мы придерживаемся агностической позиции  в вопросе о том, восходят ли политические феномены к рационально действующим индивидам как к своему источнику. Не утверждаем мы и того, что модели рационального выбора лишены эвристической ценности, как не отрицаем и их полезности в качестве средства генерирования гипотез. Мы не предубеждены против возможности того, что рациональность нередко способна составить часть содержания удовлетворительных объяснений в политической науке. Однако совсем иное дело — утверждать, что приложения теории рационального выбора внесли разного рода существенный эмпирический вклад в исследование политики; мы считаем, что такого вклада они не внесли. В-четвертых, мы заявляем не о том, что модели рационального выбора не способны объяснять политические феномены, а только о том, что мало насчитывается таких новаторских приложений этих моделей, в отношении которых было бы доказано, что они выдержали тщательную эмпирическую проверку. Мы полагаем, есть веские основания для скептицизма по поводу универсалистских амбиций, вынашиваемых многими приверженцами теории рационального выбора, однако готовы допустить возможную приемлемость определенных ее приложений. Но до сего дня, по нашему убеждению, эмпирическая работа, якобы подкреплявшая модели рационального выбора, страдала глубокими изъянами, а та эмпирическая работа, которая выполнялась добротно, позиции сторонников Концепции рационального выбора скорее подрывает. Дефектность в эмпирической работе возникает не просто из-за небрежности (хотя ее, как и во всей общественной науке, предостаточно), но из-за того, что приверженцы теории рационального выбора обычно допускают определенные характерные ошибки при формулировании и Проверке эмпирических гипотез. В итоге, при всей внушительности многих из аналитических результатов, полученных на основе этой теории, не видно, чтобы они сообщали нам о политике что-либо новое и достоверное. Наконец, в-пятых, как предприятие в области политической науки теория рационального выбора рассматривается здесь нами прежде всего в аспекте ее объясняющей роли. Мы мало что сможем сказать о ее идеологическом или нормативном (prescriptive) измерениях. 

Наша аргументация, впрочем, не лишена нормативных (normative) импликаций. Нормативные (prescriptive) импликации порою выводят из объясняющих  положений, развиваемых с позиций  теории рационального выбора, однако имеющих под собой непрочные  эмпирические основания. Например, значительное количество литературы на тему рационального выбора выросло на почве феномена "преследования рентных выгод" (rent-seeking) — это когда обладающие какой-либо монополией заинтересованные группы склоняют правительства охранять, посредством процесса регулирования, их господствующие позиции. Данные о том, действительно ли имеет место, и как часто, поведение, определяемое как "преследование рентных выгод", конечно же, разноречивы. Тем не менее Мюллер (1989), завершая свой в остальном беспристрастный обзор литературы по рациональному выбору, касающейся данного предмета, заключает, что "наилучший и простейший способ избежать проблемы, связанной с преследованием рентных выгод, состоит в том, чтобы избегать введения институтов, создающих источники таковых, — тех систем регулирования и тех регулирующих органов, которые подталкивают (lead to) к преследованию рентных выгод". Слишком часто нормативные (prescriptive) заключения такого рода подвязываются к эмпирически сомнительным гипотезам, основывающимся на концепции рационального выбора, как это происходит у Рикера и Уайнгаста (1988): они считают, что подверженность системы правления большинства манипулированию делает оправданным введение сильных, реализуемых судебным порядком конституционных ограничений в отношении того, чем вправе заниматься законодательные органы, как это было сделано Верховным Судом США во времена Локнера. Рикер и Уайнгаст указывают на аналитическую возможность нестабильности законодательного процесса* в подкрепление своего заявления о том, что "ни [Верховный] Суд, ни правоведение не представили теоретических обоснований презумпции адекватности решений, принимаемых законодательными органами, да к тому же они не задались даже вопросом, работают ли на самом деле принимаемые этими органами решения". Однако же не было приведено никаких убедительных свидетельств в подкрепление утверждения Рикера и Уайнгаста о том, что возможность колебаний численного большинства (cycles) часто реализуется в фактически существующих законодательных органах. Когда объясняющие теории рационального выбора используются для выдвижения указанного рода нормативных (prescriptive) заявок, это принимает идеологический характер, каковой и вскрывает критика подводимых под это ненадежных эмпирических оснований. 

II. СУЩНОСТЬ ТЕОРИИ РАЦИОНАЛЬНОГО ВЫБОРА 

В термин рациональный выбор вкладывают различный смысл, а модели рационального выбора имеют  хождение порой под разнообразными наименованиями (например: теория общественного  выбора; теория социального выбора; теория игр; модели рационального актора; положительная политэкономия, а также экономический подход к политике и др.). Поскольку наша задача — методологическая критика, а не разработка какой-либо конкретной модели, мы, как правило, следуем определениям, которые приняты авторами рассматриваемых работ. Однако мы, возможно, наметим некоторое предварительное определение, если укажем, что среди теоретиков налицо широкое согласие по некоторым стержневым элементам определения рациональности, тогда как другие ее признаки являются более спорными. Теоретики рационального выбора в целом сходятся на инструментальном понимании рациональности, с которой [рациональностью ], как это мыслится [в данной концепции ], индивиды соотносят свои ожидаемые выгоды, максимизируя их формально предсказуемыми способами. 

* В том смысле, что большинство может складываться "случайно", в связи с подверженностью  какой-то части законодателей  давлению извне. 

Расходятся же теоретики рационального выбора в вопросе об оправданном наполнении исходных допущений относительно человеческих целей. Одни прибегают к несодержательным версиям, исходящим просто из допущения, что люди эффективно используют имеющиеся в их распоряжении средства для достижения своих целей. Другие выдвигают содержательные версии, в которых, по словам Фирджона (10, с. 282), "аналитик постулирует не только рациональность, но и, дополнительно, тот или иной характер предпочтений и убеждений действующих, например, что они стремятся к максимизации материального успеха, или удовольствия, или власти". 

Утилитаризм и  классическая политическая экономия на протяжении большей части своей  истории строились на фундаменте содержательных рационалистских посылок, как то характерно для начатков аргументации с позиций концепции рационального  выбора — у Гоббса (исходившего из того, что индивиды стремятся к максимизации власти) и у Бентама (полагавшего, что они стремятся к максимизации удовольствия). Неоклассическая же экономическая наука с позиций концепции рационального выбора оперирует несодержательными допущениями относительно потребителей: предполагается, что они стремятся к максимизации своих выгод, однако характер этих выгод заведомо не оговаривается. Вместе с тем неоклассической теории фирмы присуща содержательность исходных допущений о рациональности, в том смысле, в каком об этом говорит Фирджон, ибо все фирмы, с точки зрения этой теории, стремятся к максимизации прибылей.