Учение Б.Спинозы о свободе воли («Этика»)

     Здесь происходит решающий поворот мысли  Выготского: знаки, используемые индивидом  для управления своими действиями, не творятся им произвольно, они возникли первоначально в качестве орудий, посредством которых человек воздействовал на другого человека. Разумным поведение человека становится тогда, когда он начинает применять к себе те самые орудия, при помощи которых ранее его действия направляли другие люди. Знаки суть идеальные сгустки общественных отношений, формирующихся в актах практической жизнедеятельности человека. Следовательно, человеческий разум имеет общественное происхождение и особым образом “вращивается” индивиду в онтогенезе.

     Выготский строго придерживается ключевого положения  психологической теории Спинозы: “объектом  идеи, образующей человеческий Дух, служит Тело … , и ничто иное”. Вместе с  тем в духе различается идея органического  тела человека и идея его общественного “квазитела” (quasi corpus, nempe societatis). Органическое тело образует субстанцию натуральных форм психической деятельности человека, а общественное “квазитело” – субстанцию форм культурных, осуществляемых посредством знаков. Далее Выготский предпринимает исследование “естественной истории знака”, то есть происхождения культурных психических функций из натуральных.

     Спиноза решал эту проблему в чисто  логическом плане, как проблему отношения  воображения (смутных идей о состояниях собственного органического тела) к интеллекту (ясным и отчетливым идеям о природе вещей). Эти формы мышления включаются Спинозой на правах всеобщих моментов в универсальный “метод истолкования Природы” (methodus interpretandi Naturam). Воображение намечает примерные контуры наличного бытия предмета; интеллект препарирует это бытие инструментарием рассудка (ratio), обнажая сущность, а затем, уже в качестве интуитивного знания (scientia intuitiva), формирует адекватную идею о существовании данного предмета.

     “Естественная история знака” Выготского решает проблему генезиса мышления в плане психофизиологическом, а не логическом. Здесь совершается превращение самой мыслительной формы из натуральной в культурную. Этот процесс Выготский называет “вращиванием” и прослеживает его общие моменты и закономерности в опытах с памятью, восприятием, понятийным мышлением. Орудие, посредством которого совершается данное превращение – знак. Спрашивается, что же делает безразличную внешность знака значимой для индивида? В этом пункте Выготский снова обращается за помощью к Спинозе.

     Ближайшей причиной человеческой деятельности Спиноза  считает естественную органическую потребность, или “влечение” (appetitus). Влечение “есть не что иное, как  самая сущность человека, из природы  которого c необходимостью вытекает то, что служит к его сохранению, и, таким образом, человек является определенным (determinatus est) к действованию в этом направлении”. Состояние тела, вызываемое влечением, вместе с идеей этого состояния в духе Спиноза именует аффектом.

     Итак, социум формирует психическую деятельность человека извне через посредство знаков, влечение же детерминирует  ее изнутри через посредство аффекта, решает Выготский. Теперь он концентрирует  свое внимание на “внутренней”, аффективно-мотивационной  детерминанте психики. – “Мысль рождается не из другой мысли, а из мотивирующей сферы нашего сознания, которая охватывает наше влечение и потребности, наши интересы и побуждения, наши аффекты и эмоции. За мыслью стоит аффективная и волевая тенденция. Только она может дать ответ на последнее “почему” в анализе мышления”.

     Так определился замысел последней  большой работы Л.С.Выготского, датированной 1933 годом, – “Учение об эмоциях. Историко-психологическое исследование”.

     Выготского  больше всего занимают конкретные условия превращения органических эмоций в разумные. По всей вероятности, исследованию этих условий он намеревался посвятить остальную часть рукописи. Здесь же, судя по всему, Выготский собирался разработать новую классификацию эмоций, поскольку номенклатура “Этики” его не устраивала. Эти задачи Выготский завещал спинозистской психологии будущего.

     Эвальд  Васильевич Ильенков (1924-1979), как в  свое время Л.С.Выготский, был признанным лидером в своей области знания – в области диалектической логики. Две наиболее значительные работы Ильенкова – “Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении” и “Диалектическая логика” – заключают в себе в основном интерпретацию философской классики. Пожалуй, не будет преувеличением назвать Ильенкова гением историко-философской экзегезы. Он мог с замечательной ясностью показать тонкие логические нити, скрытые в массивах экономической теории Маркса, свободно ориентировался в запутанных лабиринтах гегелевских текстов, а его вариации на темы Спинозы просто завораживают своей необычностью и глубиной.

     Отношение к Спинозе у Ильенкова было особенным. “Его главной философской  любовью был Спиноза, – свидетельствует  С.Н.Мареев. – И если кто-то, усомнившись  в этом, хотя бы бегло прочитал начало большой работы о Спинозе, которую Ильенков всю жизнь собирался написать, но так и не завершил, то сомнения на сей счет тотчас рассеялись бы”.

     Спинозистские настроения отчетливо слышны уже  в раннем эссе Ильенкова “Космология  духа”, написанном еще в пятидесятые годы. Здесь он осмысливает спинозовское положение о том, что мышление – это атрибут, то есть абсолютно необходимая форма и условие существования Природы. И высказывает логичное и остроумное предположение о космическом предназначении духа, согласно которому мыслящим существам суждено осуществлять возвращение умирающих миров к исходному состоянию.

     В дальнейшем спинозовское учение о мышлении явилось источником нескольких ключевых идей, которые развивал Ильенков. Так, отмечает А.Г.Новохатько, “к началу 60-х  годов Э.В.Ильенков именно через исследование философии Спинозы выходит на … проблему идеального”[31] и пишет знаменитую статью “Идеальное” для “Философской энциклопедии”. Ильенков признаёт, что совершенно разделяет спинозовское понимание отношения идеального к реальному. Более того, оно образует отправной пункт его собственных изысканий.

     Идеальное есть особая форма выражения реального, внутри которой всеобщие законы реального  выступают в чистом, незамутненном  виде. Законы природы могут осуществляться не только через бесконечный ряд  взаимно определяющих друг друга  к движению вещей, как это имеет место в физическом мире, но и посредством одной, особенной конечной вещи, которая строит свои действия сообразно с природой всех прочих вещей – ex analogia universi (по образу вселенной) [Ep. 2]. Последнее есть, согласно Спинозе, признак “вещи мыслящей”. Формы универсальной деятельности, рассматриваемые в чистом виде, в совокупности образуют область адекватных идей, “интеллект”, или, в терминах Ильенкова, область идеального.

     Спинозе удалось, полагает Ильенков, верно определить отношение идеального к реальному вообще, однако загадка рождения конечной формы идеального – человеческого интеллекта – Спинозой не была решена. Спиноза разделяет старое представление о том, что простейшие “интеллектуальные орудия” (instrumenta intellectualia) врождены человеку так же, как рука или мозг. Предметно-практическая деятельность не создает, а только очищает, совершенствует и питает человеческий интеллект. Ильенков же держится мнения, что идеальное возникает, рождается как форма реального предметного действия, затем застывает в образе внешней вещи и только потом “вселяется” в индивидуальную психику в процессе распредмечивания деятельностных форм. Идеальный свет разума, кажущийся мыслящему существу чем-то присущим ему от рождения, на самом деле зажжен взаимно координированным действием руки и материала. В точке их соприкосновения впервые начинает “светиться” логос, закон бытия вещей, а позднее его отраженным светом – индивидуальная психика и мозг (дух и его врожденное орудие), а также все прочие вещи, втягиваемые “вещью мыслящей” в круг своей жизнедеятельности, прежде всего другие индивидуумы одного с нею рода.

     Это решение проблемы идеального Ильенков уточняет и оттачивает в течение  двадцати лет. Тем временем в его  поле зрения попадают и некоторые  другие стороны спинозовской философии. В частности, “Ильенков показал, что Спиноза … развертывает решение вопроса о целевой причинности, как воздействии целого на собственные части, приоткрыв тем самым задолго до Канта выход на проблему целесообразности”.

     Обращаясь к трактату Спинозы “Об очищении интеллекта”, Ильенков находит здесь логическую идею, ясно и отчетливо предвосхищающую Марксов метод восхождения от абстрактного к конкретному, а спинозовские notiones communes Ильенков рассматривает как прямой аналог конкретно-всеобщих понятий диалектической логики[34].

     Как и В.Н.Половцова, Ильенков возражал против “элеатизации” спинозовского  понятия субстанции. В отличие  от представителей элейской школы, писал  он, “Спиноза вовсе не отрицает фактической  разделенности природы в целом (субстанции) на отдельные тела. Отдельные тела и границы между ними существуют, по Спинозе, отнюдь не только в воображении, а лишь познаются с помощью воображения”.

     В конце 1975 – начале 1976 гг. Ильенков пишет  наброски, посвященные теме свободы  воли. Перед ним два решения проблемы – фихтевское и спинозовское. И вновь Ильенков принимает сторону Спинозы: “Итак, что же это такое – “свобода воли”? Способность осуществлять всю совокупность действий вопреки отклоняющим воздействиям ближайших обстоятельств, то есть “свободно” по отношению к ним, сообразуя действия с универсальной зависимостью (необходимостью), идеально-выраженной в форме цели … Это Спиноза чистейшей воды”.

     Спинозу часто упрекают в не историчности: все-то он стремится представить sub specie aeternitatis, стало быть, не почитает “богов истории”. Ильенков протестует: спинозовская дедукция – это “логическая форма по существу исторического воззрения”. Она ориентируется “на реальный генезис “вещи” … Тут все преимущество Спинозы (его “дедукции”) перед дедукцией Фихте. Тут же и преимущество школы Выготского перед любой другой схемой объяснения психики”. Выходит, прежде чем судить об отношении Спинозы к “богам истории”, следовало бы лучше разобраться в отношении категорий исторического и логического, вечного и временного.

     Последние статьи Ильенкова о Спинозе –  “Три века бессмертия” (в соавторстве  с Л.К.Науменко) и “Опередивший свое время” – написаны в 1977 году к трехсотлетию со дня смерти амстердамского философа. Достаточно прочесть названия этих работ, чтобы стал ясен их лейтмотив: истекшие три столетия нисколько не ослабили актуальность спинозовской философии; ее эвристический потенциал, засвидетельствованный Гете, Эйнштейном и Выготским, еще только предстоит по-настоящему раскрыть. Это произойдет, вероятно, еще очень нескоро, только когда человек сумеет создать для себя истинно человеческие условия существования, чтобы люди “во всем согласовались друг с другом, чтобы души и тела всех составляли как бы одну душу и одно тело, чтобы все вместе, насколько возможно, искали бы общеполезного для всех”.

     Необходимость установления такого общественного  строя проистекает из общности нашей  природы, и Спиноза лучше чем  кто-либо другой в то время сумел  понять и выразить эту необходимость. “Когда-то Гете сказал, что гений  – это интеллект, зажатый в тиски необходимости. В этом разгадка гения Спинозы, его личности и его интеллекта”.

     Не  требуется особой проницательности, чтобы заметить родственность этих трех интерпретаций философии Спинозы. Все трое авторов считают настоящей  сердцевиной его философии теорию познания, которую Спиноза именует “истинной логикой”. Открытый им метод мышления, убеждены они, нисколько не устарел и в состоянии с прежним успехом вести человеческий разум к истине вещей. И все трое отмечают, как важнейшее достоинство спинозовского метода, динамический характер логических категорий.

     Половцова указывает, что истинное, субстанциальное  бытие вещей Спиноза обозначает выражением “actu existere” и это “активное существование” кардинально отличается от только воображаемого “существования во времени” (duratio). Активность вещи и есть ее настоящая сущность, заключает Половцова.

     У Выготского и Ильенкова предметная деятельность понимается как субстанция всех психических явлений – от простейшего самочувствия до категорий “чистого разума” и самых сложных идеальных образований. Этот принцип был открыт Спинозой и, приняв его, мы уже тем самым вступаем на почву спинозизма, пишет Ильенков: “Спинозизм … связывает феномен мышления вообще с реальной деятельностью мыслящего тела (а не с понятием бестелесной души), и в этом мыслящем теле предполагает активность …”.

     Примечательно, что аналогичное направление  давно существует среди западных последователей Спинозы. Его классиком  является превосходный английский философ-спинозист  Халлет. “Быть” означает “действовать”, истинная реальность вещи есть ее активность, действенность (agency), – это ахиллово сухожилие учения Спинозы, утверждал Халлет.

     История русского спинозизма пока еще очень  коротка и складывалась до сих  пор не слишком счастливо. По разным причинам ни В.Н.Половцовой, ни Л.С.Выготскому, ни Э.В.Ильенкову не удалось завершить свой главный труд о Спинозе. Что ж – “мысль бесплотная в чертог теней вернется”? Хочется верить, что это не так, что все-таки, благодаря их стараниям, спинозизм вошел в плоть и кровь отечественной философии и психологии и нам предстоит увидеть еще немало важных, высоких истин при помощи логических “линз”, отшлифованных Бенедиктом Спинозой.