Учение Б.Спинозы о свободе воли («Этика»)

     Будучи  верховной и единственной субстанцией, Бог в своих действиях независим от любого другого бытия, или субстанции, и потому свободен. Тем не менее, Бог порождает весь порядок конечных вещей по необходимости — в результате бесконечного совершенства божественных атрибутов: Бог не может ни отказаться породить порядок конечных вещей, ни породить другой их порядок, отличный от настоящего. В конечном счете, Бог Спинозы не является трансцендентным и «иным». Бог — это сама природа, выражающая свое совершенство посредством совершенного видоизменения, устроения и расположения своих атрибутов в многообразии конечного порядка. Единая бесконечная природа, или Бог, может, таким образом, пониматься двояко: либо как Единый Бог и natura naturans, либо как бесконечный порядок конечных вещей и natura naturata.

     Представление о Боге как о природе, а о порядке конечных вещей как о бесконечной череде модусов божественной субстанции, на первый взгляд, плохо согласуется с высокой ценностью человеческой свободы, установленной в «Богослове ко-политическом трактате». Фактически Спиноза отрицает «свободу воли». Весь конечный порядок причинно обусловлен и предрасположен быть таким, каков он есть. Люди не исключение. Тем не менее, Спиноза с готовностью признает, что мы обладаем опытом свободы, особенно в виде свободы от внешнего принуждения. Он может также говорить о свободе духа и о подчинении эмоций разуму — о свободе, отвечающей различению между рациональным познанием мирового порядка и более или менее спутанным и смутным «воображением», непосредственно возникающим из ощущений.

     Будучи  в силах доказывать всеобщее право природы делать все, что только возможно, Спиноза в то же время в силах доказать, что каждая единичная вещь в силу собственной природы обладает предрасположенностью (conaius) к сохранению своего бытия и наращиванию своей силы. Эта предрасположенность, заложенная в самой природе, с помощью разума может быть уведена от «рабствования» эмоциям к свободе, коренящейся в любящем постижении Бога, или к ясному, беспрепятственному постижению и пониманию высшего порядка природы. Добродетельная жизнь, известная разуму, представляет собой, согласно Спинозе, жизнь, максимально способствующую уяснению того, что полезно человечеству и самосохранению, а потому она является жизнью, которая — при условии правильного развития разума — наиболее естественно проистекает из наших глубинных предрасположенностей. Таким образом, в рамках полномасштабного детерминизма спинозовской системы понимание и разум выступают в роли естественного средства раскрыть перед личностью более высокие возможности, имманентные природе как целому и — в некотором смысле — ею обусловленные.

     Жизнь в «повиновении разуму» приводит к согласию между всеми человеческими  индивидуумами. Как на индивидуальном уровне (отраженном в «Этике»), так  и в контексте гражданского общества (рассмотренном в «Богословско-политическом трактате») свобода — будь то свобода от внутреннего принуждения эмоций или свобода от внешнего принуждения политических сил — оказывается элементом высшей гармонии, постигаемой разумом природы. В силу этого Спиноза способен принять во внимание нравственный прогресс (учитывая возможность интеллектуального или рационального прояснения), тем более что он в состоянии объяснить модификации, изменения и развитие физических вещей в природном порядке, служащие для него свидетельством о том, что жизнь природы как целого подчинена осуществлению заложенных в ней возможностей, и равным образом о том, что все вещи обладают фундаментальной предрасположенностью к самосохранению. Итак, свобода принадлежит не к области волевого или нравственного индетерминизма, но к интеллектуальному постижению присущих мировому порядку возможностей. Вопрос, оставленный Спинозой без ответа: возможны ли такое совершенствование и приносимая им свобода для всех человеческих существ? 

     Глава 3. Русский спинозизм

     Обозревая бескрайний океан толкований, сопровождавших философию Спинозы в течение минувших трех столетий, невольно вспоминаешь ироническую поговорку схоластиков: у авторитета нос сделан из воска. В самом деле, учение Спинозы претерпело, кажется, все мыслимые интерпретации, – уже Гегель имел основания жаловаться, что о философии Спинозы слишком часто судят вкривь и вкось. С тех пор положение дел не очень изменилось, разве что отношение к Спинозе стало в последние годы более благожелательным и взвешенным. Трехсотлетие со дня смерти амстердамского мыслителя и выхода в свет его “Этики” (в 1677 году) вызвало на Западе настоящую лавину публикаций; у нас же в стране Спиноза уже довольно долго не пользуется заметным вниманием: последняя книга о нем появилась в печати почти четверть века назад.

     А ведь в не столь уж далекие времена  спинозовская философия находилась в центре оживленной полемики, в  которой приняли участие отечественные  философы ранга Владимира Соловьева, Александра Введенского, Льва Шестова. Правда, тех, кто считал философский метод Спинозы адекватной формой мышления и пользовался им как инструментом разыскания истины, в общем-то, было не слишком много. Среди них самые яркие фигуры, вне всякого сомнения, – В.Н.Половцова, Л.С.Выготский, Э.В.Ильенков. Все они открыто признавали свою приверженность учению Спинозы и по-своему продолжили его inquisitio veri в XX столетии.

     Имя первого русского философа-спинозиста В.Н.Половцовой едва ли теперь знакомо  даже в кругу специалистов. По этой причине, очевидно, уместно было бы привести некоторые биографические сведения о ней.

     Варвара Николаевна Половцова родилась в  дворянской семье в Москве в 1877 году. По окончании Санкт-Петербургской  женской гимназии Половцова продолжила свое образование в Германии –  на философских факультетах университетов Гейдельберга, Тюбингена и Бонна. Здесь она с отличием проводит защиту докторской диссертации на довольно-таки необычную для философского факультета тему: “Исследования в области явлений раздражения у растений”. Эта диссертация была частично опубликована в Йене в 1909 году, оригинал же утерян при разрушении Рейнского университета во время войны.

     С 1909 года Половцова начинает печататься в старейшем русском философском  журнале “Вопросы философии и психологии”. Его редактором в то время был философ-лейбницианец Лев Михайлович Лопатин; по его же рекомендации Половцову в 1913 году избирают в действительные члены Московского Психологического общества.

     Интерес к личности и учению Спинозы в  конце XIX – начале XX столетия со стороны  русских философов чрезвычайно велик. Переводы его сочинений издаются в Санкт-Петербурге, Москве, Варшаве, Казани, Одессе. Один за другим появляются объемистые тома книг о философии Спинозы, в том числе в переводе с немецкого и французского языков.

     В большинстве своем русские философы настроены по отношению к Спинозе весьма критически: религиозные мыслители отвергают его доктрину за отождествление Бога и Природы; кантианцы, вслед за Шопенгауэром, – за сведение всех реальных отношений к логическому “Порядок и связь идей те же, что порядок и связь вещей”, иные упрекают его в фатализме, осуждают за применение негодного в философии геометрического метода и так далее.

     Вступиться  за Спинозу решается только Владимир Соловьев, признавшийся, что тот  был его “первой любовью в  области философии”, и пожелавший “уплатить хотя бы часть старого долга”. Но соловьевская апология Спинозы ограничивается утверждением, что Спиноза из общего для всех зрелых вероучений понятия абсолютного, всеединого божества “сделал целую философскую систему”. В заключение Соловьев присоединяет свой голос к хору критиков: между миром явлений и субстанцией, пишет он, непременно стоит субъект познания, упущенный из виду Спинозой, и, что еще важнее, “в системе Спинозы для бога истории так же мало места, как в системе элеатов”. Это, в общем-то, обычные замечания в адрес Спинозы, почерпнутые у Гегеля.

     Двумя заметками на книгу классика этой интерпретации отца-иезуита Станислауса  фон Дунин-Борковского открывает  свою карьеру в спинозоведении В.Н.Половцова. Добросовестно изложив основные положения этой книги и критически их рассмотрев, Половцова выносит следующий вердикт: “Лицам, мало знакомым с другими данными о Спинозе, книга Дунин-Борковского даст искаженный образ Спинозы как человека и как философа. С этой стороны, появление этой книги не может быть встречено с сочувствием”.

     Тремя годами позже выходит собственная  большая работа Половцовой “К методологии  изучения философии Спинозы”. Здесь  проясняются некоторые условия, без которых, по убеждению Половцовой, нельзя верно понять ни одно положение  его философии; специальные разделы отведены понятию атрибута и отношению духа и тела в связи с [Eth.II pr.7]. Непременными условиями правильного понимания текстов Спинозы Половцова считает знакомство с содержанием латинских терминов, употребляемых Спинозой, и владение теорией познания, которая лежит в основе всех его воззрений.

     Далее, говоря о “геометрическом методе”  Спинозы, историки философии открыто  игнорируют тот факт, что Спиноза  нигде, ни разу не употребляет этого  выражения. В TIE и в письмах, где  Спиноза исследует, что такое Methodus, он даже не упоминает о способе (mos) или о порядке (ordo) геометрического доказательства. Скверная привычка смешивать эти понятия имеет своим последствием то, что настоящий метод познания, применявшийся Спинозой, просто ускользал от внимания.

     Половцова убеждена, что едва ли не все противоречия, приписываемые Спинозе, а также  случаи “заимствования” им идей у  других философов, основываются на “невнимании  к оговоркам Спинозы по поводу употребления им общепринятых терминов в другом смысле”; так что заимствования “при ближайшем рассмотрении оказываются только словесными совпадениями”.

     Среди русских историков философии  у Половцовой не нашлось единомышленников, тем не менее ее труды получили определенное признание. Известный  “трансцендентальный скептик” Б.В.Яковенко называет статью В.Н.Половцовой о методологии изучения философии Спинозы первой среди принадлежащих перу русских авторов трех-четырех “выдающихся работ по истории философии, которые невозможно обойти молчанием”.

     Выдающийся  советский психолог Лев Семенович Выготский (1896-1934) увлекся философией Спинозы в студенческие годы, когда он учился на историко-философском факультете Университета А.Л.Шанявского в Москве. “Его любимым философом стал и оставался до конца жизни Бенедикт Спиноза”, – свидетельствует в своей биографической книге о Выготском А.А.Леонтьев.

     В спинозовском учении Выготского привлекает вначале строжайшее каузальное объяснение психических явлений из принципа активного предметного действия. Руководствуясь этим принципом, Выготский устанавливает, что культурные психические функции возникают как формы активной деятельности, преобразующей природу. Отличительная черта культурных психических функций в сравнении с натуральными заключается в том, что они опосредствуются искусственно созданными условными стимулами (знаками), при помощи которых мыслящее существо активно регулирует свое поведение. Эта идея, считает Выготский, позволяет “эмпирически показать происхождение свободы человеческой воли”.

     Традиционной  моделью проблемы свободы воли является ситуация “буриданова осла”, который с абсолютно равной силой побуждается к действию двумя различными причинами. Его душа не воспринимает ничего, кроме состояний тела, вызванных этими причинами, поэтому осел оказывается не способным предпринять то или иное определенное действие и погибает.

     Человек, поскольку он является “мыслящей  вещью”, согласно Спинозе, способен не только воспринимать состояния собственного тела, вызванные внешними причинами, но кроме того еще сообщать своему телу состояния, согласующиеся с природой прочих вещей. Восприятия адекватных природе вещей состояний тела и образуют содержимое человеческого интеллекта. Могущество причин, которые способна адекватно воспринять “мыслящая вещь”, бесконечно превосходит мощь всяких двух непосредственно действующих на человека причин, поэтому чем лучше человек знает природу вещей, тем меньше подвергается он опасности погибнуть, подобно буриданову ослу, под воздействием внешних причин. Только в этом и заключается человеческая свобода. Свобода, стало быть, зависит от нашей способности активно действовать на внешние вещи и, через посредство этих вещей, на собственное тело и дух.

     Спиноза, однако, дает только общетеоретическое  решение проблемы свободы воли. Признаваясь, что он совершенно согласен с этим решением, Выготский предпринимает поиск его экспериментального подтверждения. Он организует серию опытов с детьми, искусственно создавая ситуацию уравновешенности мотивов, и приходит к следующему заключению: “Человек, помещенный в ситуацию буриданова осла, бросает жребий … Вот операция, невозможная у животных, операция, в которой с экспериментальной отчетливостью выступает вся проблема свободы воли”.

     Что представляет собою жребий? Это вспомогательный, нейтральный стимул, которому человек  передает функцию выбора между двумя в равной мере возможными действиями. Посредством такого рода нейтральных стимулов (знаков) человек воздействует на собственное поведение, делает его разумным, аналогично тому, как он посредством орудий труда воздействует на внешнюю природу. Откуда, однако, возникает эта поразительная способность управлять своими действиями разумно, то есть посредством знаков?