Роль практики в познании. Взаимосвязь чувственного и рационального в познании

Есть еще целый ряд принципиальных возражений против рационалистического  утопизма, корни которого уходят в  глубокое прошлое: к Сократу, который  считал, что мудрость - основа истинности всех качеств человека и общественных добродетелей [10]. Эти же представления  лежали в основе социальных концепций  деятелей Просвещения, в том числе  и русских (Новикова, Радищева). На этом же пути строил свои концепции К.Маркс.

Почему же стремление "чисто  научно" строить общественные отношения  наталкиваются на непреодолимые  препятствия, превращающие эти благие намерения в утопию?

Первая причина – это фактор времени. Деятельность социального  субъекта всегда детерминирована фактором времени: принятие решение и выполнение той или иной социальной деятельности не терпит отлагательств. Надо делать именно тогда, когда этого требует  время, потом уже будут другие обстоятельства, другие условия, при  которых это действие может быть бесполезным или даже вредным. Субъект  социальной деятельности находится  всегда во временном цейтноте: его  подталкивают оппоненты, конкуренты, логика самого социального процесса, в который  он погружен. Социальному субъекту не дана льгота на долгие размышления  и время на принятие решения. Надо все успевать делать вовремя.

Вторая причина - в характере  самой действительности, в которой  находится социальный субъект. Общественные процессы отличаются бесконечной сложностью, необозримым множеством граней, которые  то неожиданно реализуются, то также  неожиданно в результате активности других субъектов общественной деятельности исчезают. Для получения "точных информационных данных" практически  нет времени, информация успевает устаревать уже в ходе ее собирания, даже именно потому. Получение исчерпывающей  информации о социальном объекте  является недостижимым идеалом, превращаясь  в бесконечный процесс. Получается: в намерениях – принимать решения  и действовать на основе достоверных  научных данных, а в реальности – импровизированные и интуитивные  решения без надежного информационного  обеспечения.

Третья причина - в тех принципиальных социальных изменениях, которые ныне определяют положение индивида в  обществе. Если раньше место человека в структуре общества "доставалась  ему по наследству", то теперь каждое поколение как бы заново вынуждено  определяться со своим социальным статусом в обществе. Другими словами, сегодня  социальное положение каждого –  для него одна из самых актуальных, болезненных и безотлагательных проблем. С позиции философии  здесь можно говорить о том, что  традиционные общества определяли место  каждого человека по динамическим законам, т.е. однозначно и достоверно, современное  общество определяет место человека по статистическим закономерностям, т.е. вероятностно и с значительной долей  неопределенности. Судьба человека стала  рискованной. Риск этот связан, как  ни странно это может показаться, с одной из самых высших гуманистических  ценностей – свободой. Если сравнивать положение человека в традиционном обществе и современном, то с точки  зрения прогнозируемости завтрашних событий  человек традиционного общества находился в более комфортных условиях. Его прогнозы строились  на стабильных общественных отношениях и могли быть более строгими и  точными. Ускоряющееся развитие общества привело к тому, что сегодня  возросла неопределенность будущего. Выждав, можно оказаться в выигрыше, но можно и проиграть совсем, значительно  ухудшив ситуацию. Поэтому вместо основательных, солидных, основанных на более или менее достоверных  данных, современные субъекты социальной деятельности склонны принимать  скорые решения, основанные на интуиции, исторических аналогиях, на слухах или  надеясь "на авось". Категория "неопределенности" взаимосвязана с категорией "вероятности" по закону обратной пропорции: чем выше неопределенность, тем ниже вероятность; чем больше вероятность, тем меньше неопределенность. В кризисные периоды  развития общества, когда неопределенность максимальная, вероятность принятия рационально обоснованных решений  становиться минимальной. Долгосрочные прогнозы становятся практически равными  нулю. Если этот теоретический вывод  перевести на язык текущей практики, то надо говорить о том, что в современном  российском обществе мера рационального  социального решения обратно  пропорциональна степени его  актуальности, срочности, общественной затребованности. Чем больше обществу нужны те или иные решения, тем более скороспелыми и необоснованными научно они будут. Этот вывод не нуждается даже в обосновании. Иллюстрацией ему могут служить большинство нормативных документов, принятых в девяностые годы.

Сказанное выше помогает понять, почему на смену строгих дефиниций в  последние годы чаще приходит приблизительное  описание, познаваемой социальной действительности. Скорые решения не тратят время на тщательный сбор материала, его переработки, профессионального исследования, экспертных оценок, выбора альтернатив и т.д. Социальные решения принимаются  на основе быстрого поверхностного описания события или ситуации до того, как  они изменятся, чтобы принять  решения и успеть на них прореагировать. В такой ситуации, понятно, необходима теоретическая разработка средств, способов, видов описания как основного  теоретико-логического метода сбора "исчерпывающей информации" для  принятия социальным субъектом тех  или иных решений в сфере практической деятельности. Также необходима новая  ревизия характера взаимоотношений  между разными видами дефиниции  и дескрипции.

Четвертая причина, ставящая под сомнение возможность принятия чисто рациональных решений в области социальной деятельности, скрывается в области  социокультурных отношений. Ускоряющееся развитие общества привело, как мы уже  говорили, к потере наследственно  определяемого места человека в  обществе. Социальные группы – классы, слои, страты – по составу стали  очень динамичными. Мозаичность  социальной структуры привела к  тому, что каждая группа заинтересованно  скрывает свои истинные намерения, желания, цели. Это понятно. В общественной ситуации, когда активность других не оставляет времени для точной оценки происходящих событий, каждый заинтересован  в том, чтобы конкуренты, оппоненты  и просто другие не могли точно  раньше времени "вычислить" твои цели, решения и действия. Такая  позиция социальных групп и отдельных  людей создает еще одну трудность  для получения достоверной информации о состоянии общества для успешного  прогнозирования будущего. В связи  с этим необходимо отметить диалектику происходящих событий в том плане, что, с одной стороны, всеобщая грамотность, доступность научной информации и научных методик, развитие сети аудио- и видеоинформации делает общество прозрачным. Профессиональные тайны врачей, политиков, деятелей искусства  и т.д. просматриваются легко всеми, кто того желает. "Паноптикум" становится со стороны технических  средств возможным. Но в социуме  ни одна тенденция не бывает прямолинейной  и однозначной: на любую тенденцию  возникает ее противоположность. Так  и в современном обществе: возможность  оперативно собрать информацию наталкивается  на ситуацию сознательного ее утаивания  с помощью всякого рода паролей, искусственных знаковых систем, метаязыков, доступных только посвященным. Тенденция  прозрачности общества наталкивается  на обратную тенденцию - не допустить  всеобщей просматриваемости всех и всего всеми, то есть на сознательную "затемняемость" происходящего. Диалектика еще в том, что и та и другая тенденция логически вытекают из высшей ценности общества – наличия свободы: я свободен знать все и я свободен скрывать все. Наличие таких тенденций опять-таки вынуждает современного социального субъекта часто руководствоваться не точными дефинициями, а приблизительными описаниями социальных процессов. Мы оставляем в стороны вопрос о наличии таких интересов и целей у социальных групп и отдельных людей, которые противоречат или моральным, или правовым нормам общества, т.е. являются в этом отношении не легитимными, в силу чего тщательно скрываются.

Пятая причина того, что в современном  обществе невозможен чисто научный  подход к решению социальных вопросов, кроется в наличии мифологизированного  сознания общества. На эту тему написано множество работ, поэтому нет  необходимости специального анализа  и доказательства. Достаточно напомнить  о таких мифах, как "всеобщие интересы", выражаемые якобы некоторыми партиями и отдельными депутатами, или о "всемирно-исторических миссиях" того или иного класса. Решения, принятые на основе таких мифов, будут далеки от рационально достоверных  основ. К ряду таких мифов относится  и рассматриваемая утопия чисто  научного переустройства общества.

Общие выводы этого параграфа  очевидны.

Во-первых, идеал Сократа, просветителей  и современных адептов сциентизма – создать общество, в котором  все (и познание, и практика) делалось бы только на научной основе, является утопией. Во-вторых, в современном обществе, где царит всеобщая динамика и неопределенность, где решения принимаются зачастую на основе описательных представлений и интуитивно, где получение достоверной информации требует времени, которого у субъекта социального познания и деятельности нет в силу объективных и субъективных причин, необходима разработка новых синтетических методик, которые приближали бы результаты описательного познания к логически достоверным знаниям, характерным при строгой дефиниции.

§ 2. Основные принципы социального  бытия

Историю человечества можно разделить  по различным основаниям, скажем, по формациям или по цивилизациям. Можно  выстроить простую хронологию с  именами правителей и описанием  событий с указанием времени, когда они произошли, по какому-либо более или менее распространенному  летоисчислению. Исторические аналогии не могут доказать и аргументировать истинность тех или иных современных социальных знаний: или текущих, или концепций, или теорий, или системы гипотез, или прогнозов будущего. Но они могут научить распознавать стереотипность некоторых ситуаций и явлений. Мы оцениваем планетарную социальную ситуацию как переходную, когда на смену старой рационалистической парадигме истории приходит новая, которая, не отвергая рационального видения мира (природы, общества и мышления), дополняет его новыми элементами нерационального познания. Сама жизнь заставляет человечество искать это новое понимание мира и самого себя. Ускоряющаяся динамика планетарной истории не может удовлетворяться старым стилем материального и духовного присутствия человека в мире. Такое уже было раньше неоднократно. Рассмотрим ближайшую в прошлом аналогичную ситуацию. На рубеже Нового времени произошла смена исторической парадигмы. Это событие интересно еще тем, что кроме столкновения прошлого с настоящим, так сказать, на векторе исторической вертикали, на горизонтальной плоскости столкнулись синхронно существующие исторические парадигмы. Рассмотрим в рамках сравнительной аналогии три основных принципа [11] социального бытия: китайско-конфуцианский, индийско-индусский и европейско-картизианский (рационалистический, аполлоновский, индустриально-технический, личностно-промышленный). На рубеже Нового времени Запад значительно отставал от Востока по главным социально-историческим показателям. Восток практически ничего не импортировал из Запада, обеспечивая себя всем необходимым как в духовном, так и материальном плане. Уровень материального развития Востока была выше. В 1500 году в Азии и Северной Африке проживало 68% населения планеты (около 300 млн. человек), на Востоке производилось 77% мирового промышленного продукта (мануфактурно-ремесленного). Из 31 крупного города мира (население больше 100 тыс. человек) 25 находились на Востоке и лишь 4 в Европе. Поток экспорта с Востока включал высокого качества товары: хлеб, медикаменты, пряности, сахар, чай, кофе, тонкие хлопчатобумажные ткани, кашемир, шелка. Вспомним, что значительная часть технических изобретений Запад тоже получил с Востока: огнестрельное оружие, бумага, водяное колесо, ветряные мельницы, книгопечатание и многое другое. Европа перед густонаселенным Востоком с крупными городами, перед богатством и могуществом восточных правителей, перед уровнем жизни основной массы населения восточных государств выглядела бедной и отсталой частью света. Но Европа имела одно несомненное историческое преимущество, достоинство (истинность) которого выяснилось несколько позже. Забегая вперед, можем сказать, что самым общим критерием истинности социальных событий (онтологическая истинность) и знаний (гносеологическая истинность) является историческая практика, т.е. сама история, ее осуществленность. Хотя и здесь не все так бесспорно. Но об этом подробнее скажем чуть позже. Европа имела преимущество в тех показателях, которые в привычных критериях рационального мышления трудно учесть. Европа обладала иной, чем Восток, духовностью, особым видением человека и его места в природном и социальном мире, т.е. философией. Эта философия (со своей гносеологией) не была еще высокочтимой даже в Европе. Она шла на смену теоцентричной средневековой философии. Дедуктивная парадигма бытия и мышления, присущая западному средневековью, характеризовалась тем, что все поступки, мысленные и духовные, человек должен был соотносить с Богом, т.е. с догматами религии. Истинность дел и мыслей определялась через их соответствие с символом веры, трактуемым как абсолютная истина, неизменная для всех времен и для всех обстоятельств. Средневековая картина мира и места человека в этом мире была спокойной своей ясностью и определенностью. Есть Бог и надо ориентироваться во всем на него. Бог вечен и бесконечен, поэтому в рамках одной конечной человеческой жизни не дано достичь всей полноты и совершенства Бога. Но стремиться к этому надо. И масштаб-то какой – фантастический! Какой простор, какая даль перед человеком, какое бесконечное поле для совершенствования! Есть ясная цель, которая достигается пусть по частям, пусть понемногу, но достигается же. И ничего, что не до конца! Нельзя быть тождественным Богу, но равняться на него надо и в делах, и в чувствах, и в мыслях, и во всем остальном. Бог есть та теплая крыша, которая согревает, укрывает человека, теплота под этой крышей убаюкивает человека, дает ему ощущение дома на период его земной жизни, дает ощущение охраняемости, защищенности, осмысленности и целесообразности бытия. Человек в пределах от себя и до Бога может варьировать своей судьбой. Масштаб вполне достаточный, чтобы не чувствовать себя стесненным.

На смену теоцентричной приходит философия рационального видения мира, где Богу уже нет места. Крыша, такая удобная и навевающая спокойствие, была снесена. Открылось перед человеком бездонное небо, он остался один на один перед вечностью и бесконечностью, приняв на себя всю ответственность за бытие. Если нет Бога, то за все в ответе человек.

Побеждая в Европе, эта философия  победила и собственную историю  Востока, что выразилось в колонизации, несмотря на материально-физическое могущество восточного мира. Дух в данном смысле победил тело, понятие – предмет, сознание – материю. Новый фаустовский дух западного человека создал новый мир, сделав планету действительно общечеловеческой средой существования. Несмотря на бедность, "на относительную слабость и неравномерность развития, Запад оказывал все возрастающее влияние на ход мировых событий. Его динамизм и, в конечном счете, его роль в мировой истории совершенно не соответствовали и не вытекали из численности его населения, его богатств и других условий материальной жизни. Совершенно очевидно, что роль Запада определялась факторами иного порядка. Прежде всего, так называемым человеческим фактором, "культурой человека", вытекавшей из особенностей западной цивилизации". Посмотрим поближе те философии общества, которые определяли общественное и индивидуальное сознание в ту эпоху в синхронном аспекте. Западное мировоззрение сложилось на основе античной и средневековой западно-христианской (католической) культур. В основе учений о мире и человеке лежало представление о свободном человеке, самостоятельном и независимом индивиде, обладавшем личными качествами, способностями, правами, свободами и привилегиями. Это личностное начало было на Западе доминирующим. Индивидуальное не было порабощено или поглощено коллективным, как это было на Востоке. Великая идея богочеловечества, о которой говорили выше, укрепляла эту традицию, толкая каждого человека на путь самосовершенствования. Расстояние до Бога предоставляло достаточный простор для самостоятельности человека в мироздании (в пространстве и во времени). Частная собственность на средства производства служила основой создания материальных структур, способствовавших развитию соответствующих этой традиции ментальных систем. Материальная и духовная жизнь обрекала западного человека на непрекращающийся бег в бесконечном просторе мироздания в направлении до Бога. На этом пути приходилось осваивать и приобретать все новые и новые материальные и духовные ценности. Отсутствие достаточно близкой конечной границы бытия толкало западного человека на нескончаемый поиск нового. На Западе человек был постоянно нацелен на то, что вырваться из общей массы себя подобных, возвыситься над толпой, занять особое, единичное, оригинальное, уникальное, присущее лишь ему одному место. Жизнь вокруг менялась и должна была меняться – это воспринималось как общее правило бытия. Она менялась извне и изнутри. Принципиального различения откуда приходили эти изменения не было. Все приемлемо, если полезно и значимо. Культ индивидуальности, подкрепленный идеей, что Бог для каждого человека заново создает отдельную душу, возводил в ранг критерия онтологической истинности социальных вещей и событий эгоизм в самом широком смысле. Все, что приемлемо для этой традиции бытия, то эгоистично. То, что эгоистично, укрепляет и усиливает в человеке человеческое, трактуемое в западноевропейском смысле. Дух неистового поиска нового, фаустовский дух вечной неудовлетворенности и творчества составлял суть бытия Запада. Европейцы путешествовали и оставляли записки о своих путешествиях, но "мы не знаем ни одного описания Европы, сделанного китайским или индийским путешественником. Да и мусульмане выезжали на Запад только в силу крайней необходимости, главным образом по делам, связанным с государственными интересами" [13]. Для России Индия открылась через записки Афанасия Никитина "Хождение за три моря". Запад при всей медлительности хода времени в Средние века и в первые столетия Нового времени по сравнению с Востоком напоминает кратер вулкана. Если рассматривать их как системы координат отсчета времени, то Восток по сравнению с Западом можно приравнять к неподвижности. На Западе меняется все: и политика, и экономика, и философия, и финансы, и моды, и искусство, и традиции кухни, и технологии, и способы переживаний, формы любви и нормы семьи. Причем, эти изменения не носят характер прямой объективной необходимости. Запад порой меняет что-либо просто ради изменения, получая от этого удовольствие, хотя прямой и видимой пользы нет. Восток же статичен. Здесь время не просто не течет, оно замерло в вечном, но завершенном круговороте. Можно вечно двигаться, но это движение – колесо мельницы, вращаемой ослом или мулом. Хождение, не сходя с одного и того же места. Движение на месте, раз и навсегда определенном вечными законами существования. Человек должен лишь сообразовывать с ними свою жизнь. Общее преобладает над единичным, коллективное – над личным, законы (объективное) – над суетой мирской жизни (субъективным). Индивидуальная жизнь как объективность – лишь иллюзия. Индивид растворен в массе, единице нет места, где бы он мог проявить себя, где бы это требовалась, где бы это имело для человека смысл и значение. Онтологическая истинность индивидуальной жизни, личной материальной и духовной практики определялась через соответствие мыслей и поступков традициям, прошлому, заветам предков, которые открыли абсолютные законы бытия и счастливой жизни. Каждому восточному человеку оставалось лишь строго соблюдать ритуал. Манизм (культ предков) и ритуальность – характерные черты восточных культур и основные их ценности. Любое новшество на Востоке трактовалось как восстановление привычного порядка вещей. "Восстановление имен" было процедурой приведения нового в соответствие со старой традицией. То, что соответствовало этой неподвижности, то было истинным, т.е. усиливало и укрепляло человеческое в человеке, понимаемое в восточном смысле. Каждый культурно-исторический тип выработал свой вариант, свой комплекс норм, которые, во-первых, запрещают человеку вернуться к зообиологическому существованию, т.е. жить по законам естественного отбора, по закону зоологического индивидуализма; во-вторых, - причинять зло себе подобным. Это и есть "закон человечности", главный принцип культурной (социальной, гуманистической) жизни. Все, что в обществе и человеке соответствует этому принципу, обладает онтологической истинностью, т.е. соответствует своей объективной сути. Восток закрепляет человека на социальном уровне, намертво привязав его к форме социальности и лишив его индивидуальной активности. "Общество знает лучше, как индивиду оставаться человеком" – таков лозунг восточного социокультурного бытия. Масса не оставляет места для единицы. Запад решает ту же задачу онтологической истинности социального бытия: не дать человеку возможности стать зоологическим существом и сохранять, преумножая в нем гуманистические потенциалы. Но решает принципиально иначе. Западный культурно-исторический тип не привязывает индивида к социуму, к форме культурного (человеческого, гуманитарного) бытия, он нацеливает человека на постоянное пополнение содержания этой социальной формы, которая делает человека не животным, а культурным существом. На Востоке человеческое в человеке гарантировано привязкой к раз и навсегда найденной форме социальности, а на Западе – его постоянным пополнением и обновлением. Западный человек, чтобы не упасть в пропасть зоологического бытия, вынужден постоянно пополнять свое социальное содержание все новыми и новыми элементами. А восточному человеку количество этих элементов не важно, главное – соответствие нового традициям, прошлому, тому, что когда-то отделило предков от животного мира. Таковы рефлексированные в культуре парадигмы западной и восточной социальности. Но действительная жизнь, понятно, богаче и более многообразна. Восток, акцентируя внимание на форме, не может совсем абстрагироваться от содержания. Запад, абстрагируясь от формы, не может ее игнорировать полностью. Пренебрежение к содержательной стороне онтологической истинности социума привело Восток к историческому отставанию в материальном производстве. Пренебрежение к формам социальности привело Запад к тупику духовности, той самой, качественная особенность которой создала исторический трамплин в рассматриваемый период – на рубеже Средневековья и Нового времени. Восток законсервировал возможность развития количественной стороны обогащения социальности (культурности, гуманитарности). Запад же законсервировал возможность развития качественной стороны обогащения социальности. Условно можно сказать, Восток "застрял" на духовности, Запад погнался за материальным. В результате оба культурно-исторических типа оказались в проигрыше. Восточной духовность оказалась без материальных опор пустой, западная материальность без света духовности стала страшной, темной, угрожающей человеческому бытию силой, грозящей выйти из под контроля. В результате сегодня обе стороны обнаружили, что на этих крайних позициях сохранять и преумножать дальше человеческое в человеке по меньшей мере уже затруднительно. На рубеже перехода к третьему тысячелетию стало ясно, что человечество должно объединить обе парадигмы культурно-исторического типа социума в общечеловеческую ценность. Для познания механизмов такого объединения необходимо совершить историческую реконструкцию предыдущего переходного периода человечества, о котором у нас идет речь в этом параграфе.

В момент встречи Запада и Востока  в начале великих географических открытий превосходство западных ценностей  не было очевидным. Более того, в  течение почти двух столетий Запад  явно отставал в основных материальных показателях социального бытия: в уровне жизни, в качестве и количестве производимых продуктов, в области  военной и научной системах управления и т.д. К XVIII веку ситуация изменилась. Запад ушел вперед в планетарном бытии разумных существ. Дело даже не в превосходстве материального производства. Произошла смена парадигм. Когда в результате колонизации Восток оказался помимо своей воли втянутым в единый общечеловеческий поток, когда человечество планетарно стало единым организмом, выяснилось, что к данному моменту западный способ определения онтологической истинности социальных процессов более предпочтительнен. Западные ценности оказались приоритетными Определять человеческое в человеке по содержанию стало легче и эффективнее, чем по форме, ибо планетарное единство было универсумом множества различных традиций, обрядов, культов. У каждого народа были свои очеловечившиеся предки, со своими внешними особенностями культурной жизни, со своим прошлым. Выяснить, какое прошлое более точно определяет человеческую сущность, стало невозможно. Необходим был общий универсальный показатель гуманистической основы дел и мыслей. Таким показателем и стало накапливаемое содержание социального бытия. То, что позволяет быстрее и эффективнее накапливать новое, то и эффективнее для решения двуединой задачи человека: не скатиться на животный уровень и не быть помехой для развития культурных начал другими людьми. До Великих географических открытий различные народы на планете развивались изолированно. Объединение привело к необходимости выбора единого критерия онтологической истинности социума. Им стала эффективность механизма накопления нового, усиливающего потенциал человечества в противостоянии с природой. Показатель силы перед природой стал преобладать перед показателем приверженности к социальной форме, к традиции, к прошлому. В самом общем виде, Восток определял свою онтологическую истинность через соответствие прошлому, Запад же через соответствие будущему. Результат искомый - один и тот же: выяснение, что быть человеком можно лишь отказавшись от закона естественного отбора и не причиняя зла себе подобным. Но в тех исторических условиях предпочтительнее оказался вариант Запада. Свое преимущество к концу второго тысячелетия Запад доказал полностью. Страны Востока, восприняв Западную парадигму, стали сегодня его опережать, ибо содержательный подход у них сочетается с сохранившимся формальным определением сути человеческого в человеке. К началу третьего тысячелетия ситуация стала меняться. Восточный способ определения онтологической истинности социума ныне стал предпочтительнее. Качели истории идут в обратную сторону. Запад, поглотивший Восток, сделал скачок вперед; теперь Восток, освоивший Запад, сделает свой космический вклад в историю планетарной культуры. Шаг назад необходимо сделать, чтобы лучше познать будущее. Социальное познание любого масштаба включает в себя и познание историческое. Ни познание настоящего, ни тем более будущего невозможно без познания прошлого. Каждая цивилизация, или культурно-исторический тип, является целостной системой. Как таковая, она определяет свои части не только в настоящем, но и в будущем. При этом следует отметить, что позитивистские и марксистские идеалы социального познания, ориентирующие социальное познание на естественнонаучное, исключали такие "ненаучные" категории как "динамизм", "жизненная сила", не поддающиеся стандартам научности в области познания природы. Но без учета этих категорий не может быть достаточно полного знания социальных процессов. Следовательно, необходимо искать новые "ненаучные" критерии их сравнения и анализа. Приведем пространную цитату из работы Н.А.Иванова, имеющую прямое отношение к теме о критериях истинности в социальном познании. Он пишет: "В марксистской историографии, исходившей из гегельянских представлений об однолинейности всемирно-исторического процесса, в течение длительного времени господствовал формационный подход, и соответственно уровень развития определялся ступенью формационной лестницы, достигнутой каждым данным обществом. При всей простоте и кажущейся объективности здесь нет главного – самой возможности сопоставлять то, что на самом деле несопоставимо. В результате уровень развития отдельных стран и регионов, прежде всего Европы, как правило, не совпадал с оценкой их формационной зрелости, к тому же выставлявшейся довольно произвольно, нередко со значительной долей национально-политического пристрастия. Вследствие этого сравнительный анализ цивилизаций неизбежно несет в себе элементы субъективизма. Как представляется, наибольшие шансы имеет прямое сопоставление взаимных оценок и самооценок, которые делались представителями различных цивилизаций. В принципе их можно корректировать на основе сравнения военно-политической мощи, выявлявшейся путем пробы сил, а также на основе технологии и общественной производительности труда, точнее, эффективности господствующей системы производства материальных благ. Опираясь на эти показатели, можно утверждать, что на рубеже Нового времени все ведущие цивилизации Старого Света – китайско-конфуцианская, индусская, мусульманская, западнохристианская и примыкавшие к ним русско-православная, японская и ламаистская – находились примерно на одинаковой стадии развития. Некоторые различия в технико-экономических показателях, например, отставание Западной Европы или Ближнего Востока в области производительности сельского хозяйства, не имели принципиального значения и компенсировались в других сферах материальной жизни" [14]. Вывод Иванова Н.А. нам нужен и важен. Он позволяет показать, что причиной того, почему Запад колонизировал Восток, а не наоборот, является вовсе не превосходство Запада в экономическом, военном и политическом плане. Восток во многих аспектах превосходил Запад по материальной (фактурной) силе и мог колонизировать страны и государства Западной Европы. Но Восток не сдвинулся с места. Не Восток пришел на Запад, а наоборот. И мы знаем, чем это закончилось. Здесь основную роль играло, как мы выше уже говорили, превосходство не столько в силе оружия, сколько мощи философии духа - могуществе представлений о бытии и познании. Сравним философию Европы Нового времени с философией Китая и Индии того же периода, не забывая о том, что нас интересуют критерии истинности знаний об обществе, человеке и его души. Китайская цивилизация к началу XVI века была развитым культурно-историческим типом. По материальной мощи Китай XVI-XVII веков без преувеличения был самым могущественным государством планеты. Философия Конфуция (551-479 до н. э.) была официальной идеологией династий Мин и Цин. На базе этой философии сформировался особый тип личности со своей энергией души. Конфуцианское Пятикнижие представляло мир (природный и социальный) как такие образования, где царят вечные и неизменные законы. В этом мире не может быть ничего нового, чего не предусмотрено раз и навсегда данным порядком. В учении Конфуция нет бога, трактуемого как творец-личность. И нет императива долженствования, без конца подгоняющего человека к Богу. Идея богочеловека – находка западноевропейской философии. В Китае от человека требовалась не бесконечная устремленность к Богу, не творческое развитие, не свободный индивидуальный поиск своего пути к далекому Богу, а точное, пунктуальное, строгое соблюдение до мелочей регламентированного мирового порядка, открытого великими учителями уже в древности. Добиваться осознания каждым человеком необходимости подчинения этому космическому порядку и было основной идеологической функцией государства, которое и призвано устраивать жизнь общества и человека в соответствии с этими правилами. Высшая ценность для китайца – государство, которое регламентирует все и всех, вмешивается в жизнь как отдельного человека, так и любых социальных групп. Оно определяет все формы активности: чувственную, интеллектуальную, речевую, практическую. Множество предписаний говорит о том, когда и как нужно себя вести, что говорить, как думать и чувствовать. Культ власти был абсолютным. Посмотрим на это в интересующем нас аспекте. Онтологическая истинность жизни и общества и отдельного человека в целом и в каждом отдельно взятом пространственном и временном фрагменте определяется через соответствие требованиям подчинения высшему, старшему, прошлому. Любое свободное решение уже по форме было отклонением от истины. Конфуцианское общество исключало свободу индивида во всем: в чувствах, мыслях, словах и делах. Никто: ни правитель, ни раб не могут располагать собой и своей деятельностью. Восточный деспот в этом плане был не менее лишен свободы, чем самый последний раб в его державе. Критерием истинности всего было неукоснительное соблюдение традиций и ритуалов. То знание и те дела, которые способствуют укреплению и усилению этих порядков, являются истинными. Не всякая практика является критерием истины в социальном познании, а та практика, которая растворяет индивида без остатка в коллективном. Идет ли речь о практике как материальном производстве или как об общественно-политической деятельности, или как эксперименте – не имеет значения. Практика, которая разрушает установленный порядок, критерием истинности ни бытия, ни мышления быть не может. Такова философия конфуцианства, которая служила фундаментом китайской духовности в XVI веке. Китайская церемониональность представляла собой жесткую систему повседневного этикета, не оставлявшего человеку ни малейшей свободы действий. Труд и прилежание звали китайца не к новому, а к точному соблюдению вечного и неизменного. Всю жизнь нужно учиться и постигать мировую истину, чтобы не выходить за ее пределы. Все эти знания были собраны в 1403-1407 гг. в 22877 книгах в 11095 томах конфуцианской энциклопедии. Такая философия предопределило стиль социального познания китайцев. Мысль человека была обращена постоянно в идеализированное прошлое. Любое научное достижение тут же умерщвлялась, приспосабливаясь к утверждению и укреплению прошлого. Высокий уровень материальных возможностей и духовных потенциалов в плане качественного социального скачка вверх оказывался бесплодным. Это приводило к оборонительной стратегии жизни, которая укреплялась не путем накопления все нового и нового содержания, а путем укрепления старой формы. Изоляционизм был логическим следствием такой философии. Великая китайская стена лишь символ этой философии бытия и мышления китайцев. Эта стена была прежде всего построена в их душах. Практическая деятельность, которая ведет к новому, воспринималась в рамках такой философии как неизбежное зло и печальная необходимость, диктуемая лишь заботой о государстве. Китайско-конфуцианский мир свернут, он обращен вовнутрь. Он самодостаточен, ему не нужны внешние контакты. Потому Восток, имея раньше европейцев корабли, не приплыл колонизировать Европу. Ему это было не нужно, в этом не было никакой потребности, ибо все уже было найдено давным-давно предками. Ни в чем новом для улучшения своей жизни он уже не нуждался. Эта философия приводила к самоустранению Китая от внешней жизни, от планетарной жизни, людей - от всего их окружающего. Вся социальная жизнь для китайца была помехой, как вся международная жизнь была лишь помехой китайско-конфуцианскому культурно-историческому типу. Мы уже говорили, что на рубеже третьего тысячелетия Восток принял Европейскую технологию. Это дало ему возможность резко выйти вперед в историческом развитии. Ибо оказались соединенными два типа онтологической истинности человечества, ранее культивировавшиеся по отдельности и составлявшие различие Востока и Запада. На Востоке соединились два типа социокультурного течения истории. Как в XV веке Запад оказался по воле исторического случая в выгодном положении, так на рубеже тысячелетий Восток находится в выгодном положении. Запад с опозданием бросился в погоню за восточными ценностями, но, кажется, уже опоздал. Положение России в этом плане, как это не странно может показаться, лучше, чем Европы, именно тем, что она не закостенела в догматической рациональной философии Запада, хотя с времен Петра Великого упорно движется в этом направлении. То, что до сих пор не преуспело, может сыграть положительную роль. Если, конечно, все не сломано до конца. То есть Россия не пошла ни по западному варианту развития, ни по восточному, но самое печальное, ни нашла и своего особого пути. Поучительна история Японии, где в отличие от Китая не было отрицание индивида и его права на свободную деятельность. В японском обществе был привилегированный класс, имевший особые права и сословный кодекс чести - класс самураев. Наличие свободных городов, профессиональных цехов торговцев и ремесленников, определенная хозяйственная самостоятельность крестьян сближала общественную жизнь Японии с западно-европейской. Несмотря на то, что режим Токугава (1603-1868) привел к изоляционной политике, Япония была исторически более готова принять и синтезировать западную культуру, чем другие страны Востока, что она с блеском и продемонстрировала во второй половине XX века. Западная культура, наложенная на традиции Востока, дала превосходный результат. Япония сумела объединить две философии бытия и мышления. Положив их в основу своей общественной жизни, она сумела одной из первых на планете сформировать новый критерий онтологической и гносеологической истинности социума. Эта ретроспективно доказывает, что и восточный, и западный критерии истинности человека и общества, их бытия и мышления были достаточны в прошлом, а сегодня должны друг друга взаимно дополнять. Объединение восточной формы и западного содержания бытия и мышления общества и человека даст возможность планетарному человечеству решить проблему сохранения и преумножения человеческого в человеке в новом тысячелетии. Индусский культурно-исторический тип является второй великой цивилизацией Востока, тоже подпавшей под западную колонизацию не по причине низкого уровня материального развития, а из-за специфики своей философии. К 1500 году в странах Юго-Восточной Азии проживало 24,1% населения планеты. К рассматриваемому времени официальной идеологией Индии был переработанный Шанкарой (788-820) и получивший универсальный характер ведантизм, восходящий к древним арийским ведам. На базе древних культов возник многоликий пантеон антропоморфных индуистских богов. Индусская цивилизация отличалась от холодного и прагматичного китайского конфуцианства. Главное в том, что духовное может существовать вне и независимо от телесного. Это позволяет говорить о некоторой суверенности индивида, который, несмотря на то, что он абсолютно неоригинален в своей земной жизни, однако представляет собой бессмертную индивидуальность, он одинок в своих переселениях (учение о метемпсихозе). Веданта утверждает, что земная жизнь человека - иллюзия (майя). Она лишь этап в цепи перевоплощений души. Если все повторяется и исчезает без следа, то история теряет свой конкретный смысл. Духовное напряжение индуса ориентировано не на земную жизнь, познание окружающего мира как природного, так и социального его мало интересовало. Философия индуизма указывала человеку путь к вечной жизни в состоянии абсолютного покоя. Для этого никого и ничего не нужно, кроме самого себя. Земная высшая ценность – освободиться от всего конечного (и телесно-чувственного, и интеллектуально-духовного). При этом выделялись два варианта: утонченно интеллектуальный и элементарный. Если первый занимался утонченными формами сублимации духа, то от второго требовалось соблюдение норм, определенных социальным статусом в настоящем. Благочестие и пристойная жизнь позволяла в следующих перерождениях надеяться на лучшую участь. Данная же жизнь определена, считали индусы, соотношением грехов и добродетелей при прежних рождениях. Факт рождения определял положение человека в обществе. Общественное неравенство - такой же неопровержимый факт, как наличие в природе лесов и рек. Каждая каста – замкнутая эндогамная социальная группа связанных родством и социальной ролью людей – имела свои обычаи, традиции, нормы поведения, законы, органы самоуправления. Каста подчиняла себе всех своих членов, защищала их и контролировала деятельность каждого. Человек в кастовом обществе был лишен личной инициативы, свободы, прав и ответственности. Вся его жизнь, конечная и вечная, были подчинены вечному порядку, суровой необходимости. Каста являлась главным элементом в социальной структуре. Она не нуждалась ни в какой внешней опоре, ибо кастовое положение приравнивалась естественному состоянию. Кастовое общество - саморегулирующаяся система, и необходимость государства - второстепенная. Государство выступало лишь как орган третейского судейства. Обязанности человека перед кастой и общиной были "естественными" и неизменными, по крайней мере, в этой жизни, а отношение к государству могло изменяться как второстепенное. Индуизм, как и конфуцианство, был безразличен к внешнему миру. Хотя механизм онтологической истинности общественных процессов, т.е. механизм идентификации с социумом, был найден и закреплен, он на данном историческом этапе был проигрышным по сравнению с западным вариантом. И не удивительно, что Индия оказалась колонией Англии, хотя превосходила ее и по населению, и по территории, и по богатству – в целом по всем тем показателям, которые используют для характеристики прогрессивности в позитивистской философии общества. В индуизме познавательный акт представляет собой ритуальное действие ("жертва знанием"), суть которого - отрешение от мира и подвижничество внутренней (духовной) обрядности. Философия по сути сводилась к практике медитации, "трансформирующей человеческое сознание и выводящей его по ту сторону различий, значимых для обыденного мышления". Индуизм жестко контролирует все аспекты жизни (общественные, семейные, личные) человека от его рождения до самой смерти. Вся жизнь индуса подчинена четырем основным целям: "дхарма, требующая исполнения религиозных, семейных и общественных предписаний; артхва, сводящаяся к приобретению и надлежащему использованию материальных ценностей; кама, направленная на удовлетворение чувственных стремлений; мокша, ставящая целью освобождение от цепи перерождений".