Основы философии

Монада обладает статусом абсолютности и в другом смысле – она выражает состояние напряженности в тот  момент, когда еще нет и не было самого акта действия, не было соприкосновения с объектом реализации силы, в результате которого началось бы снижение уровня напряженности. Это ее состояние фиксируется Лейбницем в чистом виде, без “материальных примесей” и поэтому монады “чисто активны” [3, c. 385]. Быть чисто активным значит не иметь протяженности и, следовательно, частей, ибо о каких частях может идти речь применительно к напряженности, которая может только терять свою абсолютность. Именно поэтому она и не может разрушаться, “...ибо всякое разрушение в природе состоит в разъединении частей” [3, c. 384].

Таково состояние нестабильности монады в ее предельно верхнем  напряжении, в которой заложена потенция к реализации. Но, как указывает  Лейбниц, первичные силы содержат в  себе еще и сам акт реализации, “...или осуществление возможности” [3, c. 273]. Как же происходит реализация этой потенции, превращения возможности в действительность? Чтобы осуществить такого рода акт, он, при выявлении сущности чистой активности (или “преддействия” как он ее еще называет), выделяет в монаде два атрибутивных качества: стремление и восприятие (перцепцией) [3, c. 415]. Именно их взаимодействие и обеспечивает реализацию возможности.

Рассмотрим первое. Стремлению или  “деятельности внутреннего принципа”, как еще его называет Лейбниц, он придает особое значение. Фактически речь идет о наличии внутри монады детерминирующего фактора, определяющего  направленную реализацию силы и выступающего в ранге автономного образования. И этим его позиция существенно  отличается от позиции схоластов.

С точки зрения схоластов, как мы уже отмечали, начальная активность – это “голая потенция” и  поэтому это состояние нуждается  в постороннем возбудителе, чтобы  претвориться в действие. Иначе говоря, достаточно любой по величине и качеству вибрации, чтобы определить направленность реализации силы, задать начальный  этап действия в сторону определенности. В природном взаимодействии, по мнению схоластов, и происходит постоянная провокация на реализацию, которая  осуществляется по логике любого внешнего воздействия.

Иное понимание проблемы реализации потенции у Лейбница. Преддействие обладает той особенностью, что оно переходит в действие не в результате любого внешнего толчка – реагирует не просто на логику внешних воздействий – оно обладает внутри себя и обязательно уже в статусе чистой активности определенной направленностью, а, следовательно, и избирательностью. Чистая активность, потенция не является голой, уже до начала действия имеет внутри себя специфическое содержание, обеспечивающее ей направленную реализацию возможности: “...содержит в себе некую действенность... и составляет нечто среднее между способностью действия и самим действием, предполагает устремление” [3, c. 246]. “Некая действенность”, или “устремленность” (позже Лейбниц это будет обозначать термином “стремление”), и выступает в контексте его рассуждений выражением скрытой, определенной направленности чистой активности, своеобразным фактором, детерминирующим реализацию потенции. Наличие такого детерминирующего начала необходимо включается в содержание действия, ибо только в этом случае предполагается несовпадение, столкновение, конфронтация, ведущая к необходимости изменения ситуации, а не просто адаптация к внешнему миру. Вот почему активная сила “...сама по себе направлена к осуществлению и не нуждается во вспомогательных средствах, а только в устранении препятствий” [3, c. 246]. Устранить препятствия для реализации потенции по особой, автономной логике, скрыто находящейся внутри монады – вот в чем смысл постановки проблемы Лейбницем.

Откуда же Лейбниц выводит этот специфический, автономный детерминирующий  фактор? Надо отметить, что только в  споре с Декартом и его последователями  рождалась его точка зрения: “Но  если бы во времена Декарта знали  этот новый закон природы, мною доказанный, а именно, что сохраняется не только одно и тоже общее количество силы в телах, которые находятся во взаимодействии, но еще и общее взаимодействие этих тел в целом” [3, c. 371].

Исходя из того, что творческая деятельность Бога была направлена на создание наилучшего из миров, о чем  не раз писал Лейбниц, то и сама монада как субстанциальная единица  активности имеет внутри себя направленность к лучшему, совершенному, ибо только так она может вписаться, включиться в гармонию идеально устроенного  мира. Раз все есть результат творения одного творца, то и все части  целого так соотнесены, чтобы обеспечить существование этого совершенного целого. Отсюда понятен и вывод  о предустановленной гармонии: “Души следуют своим законам, которые состоят в известном развитии восприятии сообразно с их благом и злом, а тела тоже следуют своим законам, которые состоят в правилах движения, и, однако, эти два рода существ, совершенно” различные, встречаются и согласуются друг с другом, как двое часов, может быть совершенно различных по устройству, но поставленных в полное соответствие. И это называю предустановленной гармонией” [3, c. 372].

Однако само по себе стремление (устремленность) беспомощно. Чтобы реализовать себя, чистую активность перевести в начало действия, монада имеет и другую атрибутивную характеристику восприятие (перцепцию). Стремление, как автономное независимое начало, имеющего статус онтологичного, предполагает необходимость поиск путей реализации чистой активности. Восприятие, направленное вовне, и выполняет эту задачу, где точкой отсчета для определения пути реализации силы становится движение в сторону совершенства, гармонии. Только в единстве двух атрибутивных характеристик – стремления и восприятия – монада может выполнить задачу: вписаться в гармонию мира.

Лейбниц обращает внимание на специфику  действия восприятия. Наличие в монаде независимой от внешнего мира направленности означает, что не все воздействия  этого мира находятся в равнозначном отношении к монаде. Чистая активность становится на путь реализации в том  случае, когда найдено “выдающееся” восприятие, то есть способствующее гармонизирующему эффекту действия, а до этого монада находится в “бессознательном состоянии” [3, c. 417]. Иначе говоря, состояние монадности, хотя и обладает направленностью к гармонии, оно все же до определенного времени характеризуется замкнутостью на саму себя, ибо у нее еще нет связи с внешним миром – монада эту связь только ищет. Чистую активность можно выразить еще и как такое состояние напряженности, при котором все внешние воздействия “оцениваются” с точки зрения способности осуществить переход от потенциальной готовности к реальному действию, от чистой напряженности к конкретно-содержательной активности. Обнаружение пути реализации лишает монаду чистоты и означает начало перехода из состояния неопределенной напряженности в состояние конкретно-содержательного ее наполнения. Все это отражает движение к выходу из крайней (абсолютной) предельности и первичное соприкосновение с содержательной сферой, первичное сцепление с этой сферой.

Таким образом, обнаружение “выдающегося восприятия” становится стартом  действия, началом перевода активности из состояния возможности в состояние  действительности, при сохранении соответствия общей направленности. Для Лейбница фиксация такого переходного процесса является чрезвычайно важной, ибо этим в достаточной мере обосновывается его мысль о том, что только единство активного и пассивного начал образует полную субстанцию. Ибо конечным результатом этого процесса является действительность, которая и есть реализованная возможность: сила растворилась в результате, обретена равновесность, состояние изменилось (перешло из нестабильности в стабильность) – маятник остановился в своем крайнем, нижнем положении. Важно еще раз подчеркнуть, что по убеждению Лейбница: от Бога “...истекает равным образом и ход и согласие восприятий” [3, c. 373].

Остановимся на этом состоянии стабильности поподробнее. Можно и здесь выделить абстрактную предельность как абсолютно конечный результат действия – сила реализовалась, действие угасло, напряжение стало равным нулю. Эта абстракция отражает отсутствие даже минимального напора силы, ибо сила в результате конкретного действия перешла в состояние равновесности. Стремление также реализовалось в определенности, оставив позади все возможности, зона поиска сужалась по мере реализации силы и в конечном результате завершилась полным ее отсутствием. Чистая (абсолютная) активность трансформировалась в абсолютную пассивность, ибо, как отмечал Кант, “...тело стремится придти в такое состояние, при котором оно не действует” [2, c. 254]. По нашему мнению, в истории философской мысли такая абстракция есть противопоставление другой, которая зафиксирована в понятии “атом”. Атом как раз и выражает отсутствие принципа самодвижения, выступая в системе более высокого целого в качестве его элемента и обеспечивая функционирование этого целого. Движение атома определяется внешним по отношению к нему действием, то есть вынуждается к движению другим, а это другое – третьим и т.д. Начало движения, таким образом, отодвигается в бесконечность, что и нашло свое выражение в философской концепции Декарта, приписавшего источник движения Богу. Сам же атом, на это обращает внимание Маркс, “...не может проявить себя в качестве силы” [6, c. 24], поэтому он переходит в иную плоскость бытия, обладая бытием функционирования, а не бытием в деятельности.

На этом этапе наших рассуждений  мы вновь возвращаемся к проблеме соотношения кинетизма и динамизма. По сути дела в этих двух направлениях речь идет о вычленении двух видов  законов – законах функционирования и законах продуктивной деятельности (творчества). В основе первого лежит  принцип атома, в основе второго  – принцип монадности. Оба эти вида законов неразрывно связаны между собой, но приоритет Лейбниц отдает, как мы уже видели, законам продуктивной деятельности.

Интересно то, что Лейбниц в начале своей творческой деятельности отдал  дань атомистике, в чем он признается сам, вспоминая, что в молодости  “...я вместе с Демокритом и его последователями Гассенди и Декартом видел природу тела в одной только инертной массе” [3, c. 254]. Однако, в дальнейшем он постепенно переходит на позиции динамизма и начинает выступать против “корпускулярной философии”, которая объясняет только тот уровень взаимодействия, где субстанциальными началами являются атомы, то есть анализируется только производная часть и упускается более глубокое метафизическое основание. Принцип активности, деятельности недостаточно приписывать только Богу, необходимо распространить его на всю природу. Вот почему он возрождает аристотелевскую энтелехию, противопоставляет демокритовскому атому единицу деятельности – монаду.

Следует отметить диалектичность подхода  Лейбница: допуская декартовский подход в частях, признавая необходимость  существования законов функционирования, и в то же время отдавая приоритет продуктивной деятельности, он в целом опирается на теологическую структуру создания мира: “Это как бы два царства: одно – причин действующих, другое – конечных”. И тут же оговаривает: “Но с точки зрения их общего происхождения одного из них недостаточно без другого, ибо они вытекают из одного источника, в котором соединены сила, производящая причины действующие, и мудрость, управляющая причинами конечными” [3, c. 373]. Лейбниц везде подчеркивает теологическую основу своей философии, видя в Боге источник всего сотворенного, где материя не выпадает из общей гармонии, ибо “...творения свободные или освобожденные от материи были бы тем самым оторваны от связи с универсумом и были бы некоторым образом дезертирами всеобщего порядка” [3, c. 377]. Связность всего, тем самым, обеспечивается субстанцией, которая создает эффект предустановленной гармонии.

Вынесенные в эпиграф слова  величайшего философа Нового времени  написаны два столетия назад, но в  них очень хорошо отражены как  историческая сущность человека («сын своего времени»), так и историческая сущность самой философии («эпоха, постигнутая  в мышлении»). Человек всегда был, есть и остаётся философом, пока у  него сохраняется способность к  мышлению, а философия останется  суммарным отражением духовных исканий  эпохи, показателем поставленных временем проблем. В силу этого она постоянно  присутствует в обществе, но постоянно  оказывается новой (что будет  хорошо прослеживаться при рассмотрении философии разных эпох – от седой  древности до наших дней, чему посвящена  вторая часть настоящего пособия). Именно поэтому настоятельно рекомендуем  не смотреть на философию, как на учебный  предмет, который предстоит сдать, а следует видеть эту дисциплину как основу становящейся внутренней духовности, которая выступит определяющей константой будущей интеллигентности. Воспринять это в 18–20 лет трудно, но необходимо.

Вот как писал о юности, её страстях и исканиях, более двух тысячелетий  назад, библейский Екклезиаст: «Веселись, юность, в юности твоей, и да вкушает сердце твоё радость во дни юности твоей, и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих; только знай, что за всё это Бог приведёт тебя на суд». В этих словах очень хорошо передаётся общий жизненный настрой юности, когда перед молодым человеком раскрыты широкие жизненные горизонты и возможности для будущего самовыражения. Однако действительность, в силу независящих от нас обстоятельств, оказывается не столь гостеприимной, как нам хотелось бы. Пир жизни, к которому призывал юность тысячелетия назад Екклезиаст, нередко оборачивается трагедией, к которой молодежь не всегда оказывается подготовленной. Судьба, писал Белинский в одном из своих писем друзьям, порой хочет дать нам оплеуху – мы же подставляем ей щёку, думая, что она хочет поцеловать нас.

Молодости свойствененны максимализм, приверженность принципу «Всё или ничего!», что нередко приводит к нежелательным результатам. Причина подобного явления в том, что жизнь общества – это определённая устойчивость, стабильность социального бытия. Её можно сравнить с водоёмом, сплошь занятым купающимися, причём каждый плавает на определённой социальной «глубине». Относительный простор наблюдается только на жизненном «мелководье»,куда никто не стремится попасть, особенно молодой человек, который ищет только самое-самое: невесту (жениха) – самую (-ого) красивую (-ого), одежду – самую модную, вуз – самый престижный и т. д. Такое стремление оправданно: оно выступает стимулом самосовершенствования, включает человека в социальное соревнование; но, с другой стороны, если эти стремления не подкреплены делами, усилиями, а выступают только затянувшейся «болезнью роста», то в рюкзаке бытия может в итоге оказаться много «оплеух», о которых писал Белинский.

Если в давно минувшие времена  былинные богатыри перед своими подвигами  отсиживались на печи тридцать лет  и три года, то сегодня подобное «отсиживание» уже невозможно: наблюдается ускорение развития цивилизации, жизнь настоятельно выталкивает каждого из нас «в люди». Поэтому нужно смолоду быть готовым к такому «выталкиванию». Подобная социальная готовность обеспечивается всесторонними знаниями, трудолюбием, умеренностью, наблюдательностью, развитыми аналитическими способностями и др. Вот что говорил в одной из своих притч библейский царь Соломон (X век до н. э.): «Приобретай мудрость, приобретай разум; не забывай этого, и не уклоняйся от слов уст моих... Главное – мудрость; приобретай мудрость, и всем имением своим приобретай мудрость». Для древних мудрость была тем, что сегодня мы называем словом «философия».