Философско-антропологические основания экзистенциальной концепции субъекта в философии А. Камю

Результат этой смыслоутраты описывается Камю в первом опубликованном произведении, повести «Посторонний», 1942 г. В этой повести её герой Мерсо рассказывает о своей жизни в городе на берегу Средиземного моря – это ничем не примечательная жизнь мелкого служащего, которую он ведет спокойно и безразлично. Духовная эволюция героя-рассказчика «Постороннего» есть эволюция в сторону осознания страшной правды абсурдности окружающего бытия.

«Камю как мыслитель формировался под воздействием Кьеркегора, Достоевского и Гуссерля. Именно у них он черпал идеи и основную проблематику, связанную с человеком, его духовным миром, его творчеством и стремлением к глубинному самопознанию и самосознанию. По существу, нет ни одной важной проблемы, поставленной Кьеркегором, Достоевским и Гуссерлем, которые бы не были органически включены Камю в его собственную философию, мировоззрение и миросозерцание»²².

Но самым привлекательным  философом и писателем для Камю был Серен Кьеркегор, который, как полагал Камю, не просто открыл абсурд, а как бы созерцал его. Камю считал Кьеркегора Дон Жуаном познания, мыслителем, для которого ни одна истина не была абсолютной, который решительно отвергал утешение, мораль, принципы покоя и удовлетворения и в одиночку вел непримиримую борьбу с обществом и церковью, с богом и дьяволом, с ложью и с истиной, с привилегиями и с исключительностью, с догмами и с разумом, словом, со всем тем, что наносит ущерб отдельной человеческой личности, ее сознанию, духовному развитию, человечности. Для Кьеркегора «абсурд — это грех без Бога»²³. Истинные пути человека пролегают через отчаяние: через отчаяние и посредством отчаяния человек может стать свободным. Правда, эта свобода, как и вся жизнь абсурдного человека, может быть только абсурдной. Критически оценивая философию экзистенциализма, Камю обращает свои взоры к Кьеркегору, наметившему основные линии и основные проблемы и категории экзистенциальной философии: человек, вера, грех, отчаяние, выбор, абсурд, кризис, возможность, одиночество, любовь, ненависть, всечеловечность и др. Кьеркегор возродил интерес к мифологии и положил начало переоценке ценностей. Именно этому мыслителю Камю обязан многими весьма существенными мотивами своей философии и своего литературного творчества. В этом смысле датский философ был духовным предтечей Камю, которого можно с полным основанием назвать Кьеркегором 20 века.

Камю не принимает традиционной оппозиции между искусством и  философией, между философским исследованием  и произведением искусства. Ясно, что определенная специфика искусства  и философии имеется и остается, но она не столь разительна и принципиальна, как принято считать, ибо жизнь  ставит одни и те же проблемы перед  философом и перед писателем, перед философией и литературой  и искусством. В произведениях  литературы и искусства можно  найти «все противоречия мысли, ангажированной в абсурд»²⁴. Разумеется, и философия и искусство имеют свой «особый климат», поэтому никогда нельзя отрывать мыслителя от его идеи, а художника — от его произведения, поскольку они «захвачены» своими произведениями и формируются ими.

«Во всех рассуждениях Камю о творчестве сквозит одна мысль или одна идея: может ли жизнь иметь смысл, чтобы ее стоило прожить? Отрицая поиски смысла жизни, которые велись предшествующими философскими и художественными системами, Камю, как это ни парадоксально, приходит невольно именно к поиску смысла жизни. Уже само противопоставление нормальная жизнь — абсурдная жизнь таит в себе вопрос: какая же из этих жизней является подлинной, какая из них больше соответствует природе человека, какая из них способна привести человека к свободе, к подлинной человеческой жизни в истинно человеческих условиях?»²⁵

«В «Мифе о Сизифе» Камю стремится не только свести счеты с негативной философией нашего времени, и прежде всего с экзистенциализмом, но и выработать такую философию, которая могла бы стать для человека духовной опорой и ориентиром в сложном современном мире. Правда, пока что Камю ограничивается тем, что призывает посредством осознания трагичности существования (посредством духовной инверсии) сделать несчастного счастливым. И тем не менее «Миф о Сизифе» явился произведением, мобилизующим на борьбу против существующего зла, на борьбу за свою свободу и независимость. Речь шла о выработке отношения человека к миру, к обществу, к другому человеку, к людям, отношения, в процессе которого формировался сам человек, его мироощущение, мировосприятие, мировоззрение. Называть такую позицию «стоицизмом» вряд ли правильно, хотя для этого Камю давал некоторые основания, но столь же неверно было бы характеризовать ее как «современный героизм», в терминах самого Камю»²⁶. Сведение многозначного смысла опрокинутого в современность античного мифа к одной формуле безусловно неправомерно. В конце концов дело не в том, чтобы дать окончательное определение взглядов Камю, изложенных им в «Мифе о Сизифе», а в том, чтобы понять саму логику его мысли и художественного творчества, которое было для него самым важным и самым действенным средством выработки гуманистического мировоззрения и утверждения гуманистических идей и идеалов.

Годы борьбы против фашизма, участие в движении Сопротивления  многому научили Камю. Он понял, что  его взгляды, изложенные в «Мифе  о Сизифе», далеко не достаточны для  того, чтобы человек мог успешно  противостоять объединенным и организованным силам зла, одним из страшных явлений  которого был фашизм. Он понял, что  этим хорошо обученным и вышколенным, хорошо организованным и объединенным силам зла может противостоять только еще лучше организованная, лучше обученная, более тесно объединенная сила добра — человеческая солидарность, сам человек, его мироощущение, мировосприятие, мировоззрение. 

В «Письмах к немецкому  другу», написанных в годы войны (1943—1944), в подполье, Камю переосмысливает  свои философские и мировоззренческие  позиции прежних лет. На собственном  опыте Камю убеждается, что несет  с собою фашизм: насилие, порабощение, мучения и смерть миллионам людей. Эти письма, как писал Камю в  предисловии к итальянскому изданию, «документ борьбы против насилия», против нацизма и фашизма, но не с  националистических, («я слишком люблю  мою страну, чтобы быть националистом»), а с интернационалистских позиций. Анализируя противостояние сил добра, культуры и цивилизации против сил  зла, варварства и разрушения, Камю уже в первом письме предсказывает  фашизму гибель: «Ваше поражение  неизбежно»²⁷. Это было написано в июле 1943 года. Камю защищает разум, истину против их фашистской дискредитации.

Из убеждения, что в  мире нет высшего разума, «немецкий  друг» и Камю сделали совершенно противоположные выводы. Для «немецкого друга» если нет высшего разума, то не может быть и осмысленности  бытия, следовательно, все равноценно, произвольно — добро и зло, мораль и имморализм. Тогда человек  превращается в ничто и к нему можно применять ту же «мораль» и  те же «ценности», которые в ходу среди зверей: насилие и хитрость. Для Камю человек должен бороться с несправедливостью, бороться за то, чтобы люди обрели солидарность и  вступили в борьбу с теми, кто  уродовал души и вытаптывал землю. «В противоположность вам я выбрал справедливость, чтобы остаться верным земле. Я продолжаю считать, что  этот мир не имеет высшего смысла. Но я знаю, что кое-что в нем  имеет смысл, и это — человек, потому что он единственное существо, требующее смысла. Этот мир имеет  по крайней мере истину человека, и  наша задача состоит в том, чтобы дать ему основания выступить против его собственной судьбы»²⁸. Спасти человека — это значит не уродовать его и делать ставку на справедливость, которую постигает он один.

В этом письме Камю развивает  свое понимание гуманизма, состоящее  в том, чтобы ни при каких обстоятельствах  не забывать о человеке, чтобы борьба, какой бы жестокой она ни была, всегда бы заканчивалась в пользу человека: «Мы спасаем идею человека на краю катастрофы разума и извлекаем из этого неутомимое мужество возрождений»²⁹. Камю понимал, что новое знание дается человечеству слишком дорогой ценой, но оно, по крайней мере, если и не изменит жизнь человека коренным образом, то хотя бы некоторым из людей поможет достойно умереть.

Из содержания этих писем  видно, как Камю постепенно переходит  от анархического одиночества «Мифа  о Сизифе» к необходимости  объединения и солидарности людей, чтобы более действенно и эффективно бороться против распространенного  в мире зла – Камю говорит о бунте.

Предметом рассмотрения Камю является трагедия философии, превращающейся в «пророчество», в идеологию, оправдывающую государственный террор. Божеством «немецкой идеологии» сделалась история, священнослужителями новой религии стали пропагандисты и следователи. «Пророчество» обладает собственной логикой развития, которая может не иметь ничего общего с благими намерениями философа-бунтаря. Однако вопрос об ответственности мыслителей ставится Камю вполне оправданно: ни Маркс, ни Ницше не одобрили бы деяний своих «учеников», но из их теорий можно было сделать пригодные для новых цезарей выводы, тогда как из этики Канта или Толстого, политических теорий Локка или Монтескье необходимость массовых убийств не вывести.

Но признание определенной ответственности мыслителей за свои идеи, слова все же не стоит смешивать  с ответственностью за дела, тогда  как у Камю иногда отсутствует  четкое их разделение. «Всякая разработанная идеологическая система предполагает такое переосмысление истории, что не только современные, но даже античные мыслители превращаются в предтеч и даже в «борцов», становятся непререкаемыми авторитетами. За интерпретацию несут ответственность интерпретаторы, а им нужны только те мысли, которые соответствуют политической конъюнктуре. Она создается не философскими теориями и даже не самими идеологиями. Тоталитарные режимы появились в Европе в итоге первой мировой войны, которую ни в малейшей мере не подготавливали ни Маркс, ни Ницше, ни все перечисленные Камю метафизические бунтари, поэты, анархисты. Моральные и политические принципы европейской цивилизации рухнули в траншеи войны, которую оправдывали с амвонов и университетских кафедр, ссылаясь вовсе не на каких-то нигилистов, а на христианские заповеди, моральные и политические ценности. Не будь этой войны, Гитлер остался бы неудачливым художником-копинистом, Муссолини редактировал бы газету, о Троцком и Сталине можно было бы прочитать лишь в примечаниях к какому-то чрезвычайно дотошному труду по истории рабочего движения. История идей важна для понимания европейской истории в целом, но вторая не исчерпывается первой»³⁰.

«Что такое бунтующий  человек? Это человек, который говорит  «нет».  Но, отказываясь, он не отрекается: это также человек, который изначально говорит  «да».

 Раб,  подчинявшийся  приказам всю свою жизнь, вдруг  находит новую команду неприемлемой. Каково содержание этого «нет»?..

...Бунтарство порождает,  пусть смутно, осознание, осеняющее  понимание того, что в человеке  есть нечто, о чем он может,  хотя бы временно, идентифицироваться. До сих пор эта идентификация  не ощущалась по-настоящему. Раб  переносил все репрессии, предшествовавшие  бунту.  Он даже часто безразлично  воспринимал приказы более возмутительные, чем тот,   который вызвал  отказ. Он был терпелив, быть  может, внутренне и противился  им, но молчал, озабоченный сиюминутным  и интересами. Раб еще не осознавал  своих прав. Потеряв терпение, он  распространяет свое нетерпение  на все, с чем раньше соглашался...»³¹.

Так, мы рассмотрели эволюцию взглядов А. Камю, где параллельно изменениям философских и политических воззрений Камю менялось и его понимание искусства, на чем он, собственно, и остановился. «Когда в юности, осмысливая свои первые художественные опыты, Камю считал искусство прекрасной иллюзией, которая хотя бы на краткое время дает забвение боли и страдания. Даже о музыке он рассуждал на манер Шопенгауэра, хотя она никогда не занимала большого места в духовной жизни Камю (помимо литературы и театра, коими он занимался профессионально, ему были близки скульптура и живопись). Но очень скоро Камю приходит к мысли, что эстетическое бегство от действительности невозможно, «бесплодную сумеречную мечтательность» должно заменить искусство как «свидетельство» – яркий свет художественного произведения высвечивает жизнь, которую нужно принять, сказать ей «да», не зная ни злобы на мир, ни удовлетворенности»³².

2.2 Специфика субъекта в философии Камю. Смысл жизни. Проблема самоубийства

Человек для экзистенциализма - не объект, иллюстрирующий теорию, не элемент класса наряду с другими элементами того или иного рода, он также не момент всепостигающего Разума, не то, что выводится из Системы. Экзистенциалисты указывают еще на три характеристики реальности: центральное положение экзистенции как способа бытия такого конечного существа, как человек; экзистенция соотносится с трансценденцией бытия; возможность как образующий принцип экзистенции.

В отличие от других экзистенциалистов  – М. Хайдеггера и К. Ясперса, А. Камю не ставит вопрос о смысле бытия, он сосредоточивает вопрос на смысле человеческой жизни, и в этом он следует Б. Паскалю, Р. Декарту и М. Монтеню. Никакого объективного смысла человеческой жизни нет, и дать ей его некому, человек изначально выступает в его абсолютном одиночестве и конечности. Результат этой смыслоутраты описывается Камю в его первом опубликованном произведении «Посторонний». Раз мы обречены на смерть, то и жизнь, и смерть, и все остальное ничего не значат – вот философское кредо Мерсо. Мерсо равнодушно выслушивает приговор. Единственная искренняя привязанность его – это природа. 

Ж. П. Сартр, анализируя «Постороннего», так объясняет название романа, в  котором сразу заложен смысл: «Именно Разум, пусть и ничтожный, противопоставляет человека миру…посторонний – это человек перед лицом  мира…перед лицом собственного сознания»³³. Легко угадывается это повторение вопросов Б. Паскаля, мысль эта для человечества не нова. Человек – «мыслящий тростник», главное противоречие – в его уникальной способности, возможности мыслить, обладать высокими духовными устремлениями, но все это, конечно, заканчивает человек так же, как и любое другое живое существо. При осознании того, что все оканчивается так нелогично и неизбежно дл всех, все теряет смысл. Бесконечность возможностей человека и необъяснимая конечность его не дают человеку покоя, а то и вовсе смерть пугает его. Если человек должен умереть, то стоит ли жить? Этот вопрос, вслед за Паскалем и Монтенем, Толстым и Достоевским, еще раз ставит Камю в философском эссе «Миф о Сизифе». «Есть лишь одна по – настоящему серьезная философская проблема - проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить – значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Все остальное – имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двенадцатью категориями – второстепенно. Таковы условия игры: прежде всего надо дать ответ».