История развития российского чиновничества

Чины присваивались  и выборным деятелям органов самоуправления - предводителям

дворянства, а позднее - городским головам и председателям  земств.

Иногда гражданские  чиновники получали в виде особого  отличия свитские, т.е. при-

дворные чины. Известный американский исследователь России Р. Пайпс, думается,

справедливо замечает: "Табель о рангах превратилась в  настоящую хартию служивого

сословия... Поступление  на службу и служебное продвижение  сделались в России

родом национальной одержимости, особенно в низших классах. ...Импульс, который в

странах коммерческих устремлялся в накопление капитала, в императорской России

направлялся обыкновенно  на обзаведение чином". Правда, с суждением

Пайпса, что "московский служилый класс, от которого произошло по прямой линии

дворянство эпохи  империи и коммунистический аппарат  Советской России, - уникаль-

ное явление в истории общественных институтов", вряд ли можно согла-

ситься без серьезных оговорок. Даже в абсолютных монархиях континентальной

Европы, не говоря уж о Китае и других вариантах "азиатской" модели, можно найти

немало аналогов нашему чиновничеству.

Петр I "обогатил" отечественную, "почвенную" традицию необузданного деспотиз-

ма власть имущих рационализаторскими механизмами деспотизма западного. Главным

таким механизмом, идеалом  его было, как он сам выражался, регулярное - правиль-

ное - государство. Идеал "регулярного государства" вначале имел известные резоны,

но очень скоро  породил одно из основных зол и  вместе с тем основных характерных

черт русской жизни - бюрократизацию. Это обстоятельство имело для российского

общества глубокие и устойчивые, даже до сих пор  не преодоленные последствия,

в том числе нравственно-психологического характера.

Впрочем, было бы односторонним  считать, что Табель о рангах не принесла совсем

уж ничего хорошего. К положительным чертам рассматриваемой  системы, думается,

можно отнести то, что она все-таки расширила возможности  для вертикальной

социальной мобильности, для возвышения (при соблюдении определенных условий)

людей из низших классов. Правда, это не диктовалось какими-либо демократическими

идеалами, а было во многом вынужденным: во-первых, после  освобождения дворян от

обязательной службы многие из них стали ограничивать свое "служение Отечеству"

несколькими годами в  молодости, а затем выходили в  отставку, предпочитая вести

праздную жизнь  в родовых имениях либо за границей; во-вторых, по мере разрастания

"государева хозяйства"  и, соответственно, увеличения чиновного  аппарата, обнаружи-

лось, что без широкого привлечения на статскую службу недворян не обойтись. Доля

поместных дворян в  составе гражданского чиновничества  неуклонно сокращалась. Это

весьма беспокоило власть, как известно, всегда отрицательно относившуюся к размы-

ванию межсословных барьеров. Поэтому правительство периодически принимало раз-

личные ограничительные  меры, главным образом, повышая уровень  класса, давав-

шего право на наследственное дворянство. Так, к середине XIX века это право было

ограничено уже  пятью, а при Александре II - четырьмя высшими классами. Однако

саму тенденцию "дедворянизации" госслужбы оно было вынуждено принимать как

данность.

В результате к началу XIX века сформировался особый социальный класс низшего и

среднего чиновничества, в рамках которого "фомы опискины" воспроизводились от

поколения к поколению. Юридическое регулирование их статуса  осуществил Николай

I законами от 1827 и  1834 годов, первый из которых  определял порядок поступления

на службу, а второй - условия дальнейшего продвижения  по лестнице чинов. В основу

продвижения был положен  принцип выслуги, обеспечивавший почти  автоматически

медленный переход  с одной ступени на другую, причем скорость этого продвижения

лишь в очень  незначительной степени зависела от квалификации и иных профессио-

нальных достоинств чиновника.

При этом роль чиновников в государстве все более увеличивалась. Николай I гово-

рил, что на самом  деле "моей империей управляют двадцать пять тысяч столоначаль

ников". Маркиз де Кюстин в своих знаменитых и одиозных записках о России так

описал эту ситуацию: "Из своих канцелярий эти незаметные тираны, эти деспотичные

пигмеи безнаказанно угнетают страну, даже императора, стесняя  его в действиях; тот

хоть и понимает, что не столь всемогущ, как о  нем говорят, но, к удивлению своему

(которое желал  бы сам от себя скрыть), порой  не вполне знает, насколько  ограничена

его власть. Болезненно ощущая этот предел, он даже не осмеливается сетовать,

а ставит ему этот предел бюрократия, страшная всюду, ибо  злоупотребление ею име-

нуют любовью к порядку, но в России более страшная, чем где-либо. Видя, как

тирания чиновников подменяет  собою деспотизм императора, содрогаешься от страха

за эту страну". И это говорилось о временах правления не какого-нибудь без-

вольного, порабощенного  собственным окружением царя типа Николая II, а самого

жесткого, авторитарного  и по-своему весьма эффективного властителя послепет-

ровского времени, который стремился сам, лично вникать во все дела, контролировать

и решать все вопросы!

Нельзя сказать, что  правительство не пыталось бороться с порожденным им самим

"кланом" чиновничества. Уже Павел в конце своего царствования, в 1800 году

издал указ об отмене наименований гражданских чинов, сохранив, впрочем, саму

шкалу, только за номерами. Однако этот указ постигла судьба большинства  павлов-

ских начинаний, как правило, импульсивных, плохо продуманных, хотя часто имевших

в своей основе не только самодурство (на чем обычно акцентировали  внимание наши

историки), но порой  и прогрессивные в своей основе намерения. Первая же серьезная

попытка рационализации российской статской службы была предпринята  в царствова-

ние Александра I и связана с именем М. Сперанского.

Сперанский - личность для российской государственной  машины исключительная.

Как писал Ключевский уже в самом конце XIX века: "Со времен Ордина-Нащокина

у русского престола не становился другой такой сильный  ум, после Сперанского,

не знаю, появится ли третий. Это была воплощенная  система" [9, с. 218]. (Запомним

не только восторженную оценку ума Сперанского, но и последние  слова характери-

стики.) Став одним из ближайших сподвижников молодого царя, Сперанский,предло-

жил, как известно, полную реформу всей структуры государственной  власти на базе

передовых идей XVIII века. Известна и печальная участь как  реформы, так и се

идеолога. Из того немногого, что удалось довести хотя бы до частичного воплощения,

были перестройка  центрального управления: образование  министерств и Государствен-

ного совета и введение в систему чинопроизводства критерия образования.

Согласно царскому указу от 6 августа 1809 года, для производства в чины коллеж-

ского асессора (8-й класс) и статского советника (5-й класс) требовалось помимо

соответствующей выслуги  лет свидетельство об окончании  курса в одном из россий-

ских университетов либо сдача экзамена по прилагавшейся к указу программе. Про-

грамма была довольно обширной и предполагала знание русского и одного иностран-

ного языка, основательных знаний в областях права (естественого, римского, уголов-

ного и гражданского), отечественной истории, экономики и статистики, а также общих

познаний по ряду других предметов. Обращает на себя внимание акцент на

отечественное образование  и знание российской действительности.

Помимо прагматической задачи повышения образовательного уровня чиновников

указ преследовал  и более широкую социальную цель - стимулировать в нации интерес

к получению образования. Ведь в начале прошлого столетия с  открытием гимназий,

увеличением числа  университетов, других учебных заведений  исчезли технические

препятствия для распространения  в стране просвещения, предполагалось, что пробле-

ма тем самым решена. В свойственных Александру I в начале его царствования

романтических планах даже виделось, что уже через пять лет можно будет заполнять

все требующие квалификации должности в государственном  аппарате лицами, окон-

чившими учебное заведение. Однако надежды не оправдались: россияне отнюдь не

ринулись изучать  науки. Причем исключения не составили  даже дворянские семьи, где

по-прежнему предпочитали традиционную форму найма домашних учителей, которые,

как известно, учили "понемногу, чему-нибудь и как-нибудь". Правда, именно в алек-

сандровское и николаевское царствования патриархальная российская подозритель-

ность и нелюбовь к "многознанию" и "высокоумствованиям" ушли, наконец, в прош-

лое. Но первоначальная реакция на стремление правительства сформировать корпус

образованных служащих была крайне негативной.

Сперанский при  всем его блистательном, рациональном, системно-аналитическом

уме, похоже, не очень  понимал не укладывавшийся в философские  схемы характер

российской реальности и, в частности, менталитет российского  служивого класса.

В сущности, и сама идея как бы принудить дворян к  получению образования угрозой, а

в противном случае закрыть перед ними перспективы  карьеры - тоже отражение

перевернутой ценностной шкалы, в рамках которой образование  не самостоятельная,

а всего лишь инструментальная ценность. Но даже такой утилитарный  подход к обра-

зованию натолкнулся на сопротивление, причем не только со стороны закосневших в

невежестве провинциальных "столоначальников" и обитателей поместных "медвежьих

углов", но и со стороны  петербургской элиты.

Например, сам Н. Карамзин представил царю записку, в которой  дал волю сарказму

относительно указа: "отныне никто не должен быть производим ни в статские

советники, ни в асессоры без свидетельства своей учености... председатель граждан-

ской палаты обязан знать Гомера и Феокрита, секретарь сенатский - свойства окси-

гена и всех газов, вице-губернатор- пифагорову фигуру, надзиратель  в доме сумас-

шедших - римское право, или умрут коллежскими и титулярными  советниками. Ни

сорокалетняя деятельность государственная, ни важные заслуги  не освобождают от

долга узнать вещи, совсем для нас чуждые и бесполезные. Никогда любовь к наукам

не производила  действия, столь не согласованного с их целью

Министры один за другим начали "пробивать" для своих  ведомств исключение из

правил, причем каждый доказывал, что именно для его "отраслевой специфики" опыт