Наука и мистицизм

      Хочу  еще рассмотреть вопрос мистических  существ. В фольклоре почти всех народов (и у европейцев, и у китайцев, и у индусов, и у славян, и у индейцев) есть предания насчет драконов, пернатых змеев, одним словом, больший ящерах, но точно известно, что динозавры не жили в одно время даже с очень древними людьми. Так что наши "примитивные" предки сами изобрели огромную ящерицу, к тому же летающую? Очень сомнительно. В преданиях многих народов говорится об маленьких человечках: это гномы, леприконы, эльфы, домовые, и т.д. Могли ли наши древние предки независимо изобрести столь похожих персонажей, а ведь известно, что они не могли, общаться, не могли эти маленькие человечки иметь одного сочинителя. Есть два возможных объяснения: массовая телепатия или действительно существовали маленькие человечки. А если они существовали, почему бы им ни существовать сейчас?

      К мифическим существам можно относить и инопланетян. Вот многие говорят, что египетские пирамиды инопланетяне построили, что жизнь на Землю  инопланетяне завезли. Но ведь если принять "гипотезу инопланетян", то потребность  в развитии науки сразу, же отпадает, т.к. все можно объяснить тем, что "прилетели инопланетяне и...". То же самое, что и "гипотеза Бога". Т.е. инопланетяне в некотором смысле действительно вопрос скорее веры, чем здравого смысла. А вот в домовых можно не просто верить, а их искать, считать, что они существуют, искать доказательства того, что они есть или были когда-то. 

      Наука. Что ей остается, если кругом сплошная мистика. 

      А что же делать науке, если кругом так  много мистицизма, различных непонятных вещей, паранормальных и просто ненормальных явлений? Да, мистика - это действительно нечто непознанное. Но не непознаваемое! Вот этим и должна заниматься наука - объяснять непознанное. Ведь очень даже неплохо было бы, если бы каждый человек мог освоить технику телепатии, телекинеза, левитации и т.д. У человека открылись бы новые возможности, отпала бы масса проблем, существующих сейчас. Конечно, появились бы новые, но ведь это и прекрасно! В этом и состоит суть прогресса - преодолевать старые препятствия, чтобы возникали новые, которые снова необходимо преодолеть.

      Фритьоф Капра пишет про мистицизм  и науку – «не является ли наука со всем ее изощренным аппаратом всего лишь переоткрывательницей древних истин, тысячелетиями известных восточным мудрецам?

      Я думаю, на все эти вопросы следует ответить отрицательно. Я вижу в науке и мистицизме два взаимодополняющих проявления человеческого ума, его рациональной и интуитивной способностей. Современный физик приобретает опыт познания мира, используя крайнюю специализацию рационального ума, а мистик - крайнюю специализацию ума интуитивного. Эти два подхода совершенно различны и включают в себя гораздо больше, чем просто определенный взгляд на физический мир. Тем не менее, они "взаимодополняющих", говоря языком физики. Ни один из них нельзя постичь в рамках другого, ни один нельзя свести к другому; они дополняют друг друга, позволяя понять мир более полно.

      Перефразируя  старую китайскую пословицу, можно  сказать, что мистики постигают  корни Дао, но не его ветви, а ученые постигают его ветви, но не его корни. Наука не нуждается в мистицизме, и мистицизм не нуждается в науке, но человеку нужно и то и другое. Мистический опыт необходим для понимания глубинной природы вещей, а без науки не обойтись в современной жизни. Следовательно, нам нужен не синтез, а динамическое взаимодействие между мистической интуицией и научным анализом». 

Оправдание  мистицизма: Россия и Европа в зеркале  Востока.  

       Конец XIX и начало XX века — время кризиса европейского сознания. Благополучный в плане развития техники, достигший небывалых высот в науке и экономике XIX век утвердился в своей вере в прогресс, наивно полагая осуществить построение земного рая в ближайшие сроки. Капитализм вступил в фазу зрелости, труд и производство сначала стали идеалом, а потом и идолом для Европы, облачившейся, по словам И. Хейзинги, в «рабочее платье». Но успех естествознания и расцвет позитивных наук, приведшие Дарвина к попытке записать в родословную человека в качестве предка обезьяну, вызвали ответную реакцию общественного сознания: и XIX век противопоставляет позитивизму интуитивизм и философию жизни, иррациональное мировосприятие и возрождение мистицизма. Как отмечал Д. Мережковский, «материалистический, все отрицающий XIX век — вместе с тем эпоха еще небывалого научного и художественного мистицизма, неутомимой потребности новых религиозных идеалов, подготовительной работы еще неясного, но, во всяком случае, не разрушительного, но творческого движения. В этой мучительной борьбе, в глубоком контрасте двух основных начал жизни — характерная черта XIX века».   

 Искусство  и философия предчувствовали  скрытые противоречия рационального  сознания, на фоне экономического  подъема заявляя о «закате  Европы». Мистицизм отражает в  себе разнохарактерные идеологические явления, и в определенные исторические периоды. отмеченные кризисом культуры, в обществе происходят вспышки мистицизма. Эзотерические, то есть рассчитанные на узкий круг посвященных, учения существовали на протяжении обо всей истории человечества, но «эпидемии мистического помешательства», как правило, наблюдаются в периоды крушения привычной системы духовных ценностей и формирования новой. Именно таким периодом слома культурной парадигмы и был рубеж веков. Старая система духовных ценностей европейской культуры Нового времени, основанная на антропологических принципах, обветшала: всемерное раскрытие, и развитие человеческой индивидуальности обернулось оскалом оголтелого эгоизма. Европейская цивилизация возникла на основе почти религиозной веры в прогресс, и за прогресс, за его поступательное движение, нужно было вести постоянную борьбу, которая в своем фанатизме ничем не уступала религиозным средневековым войнам с неверными за освобождение гроба Господня. «Прогресс, — отметил Н. Бердяев, — цветет на кладбище, и вся культура совершенствующегося человечества отравлена трупным ядом».

      Поворот общественного сознания в критические  периоды к иррациональным, мистическим, религиозным началам отражает подсознательное  психологическое влечение человечества к иному жизненному укладу, иным общественным отношениям. Наиболее творческие в истории человечества эпохи были в то же время отмечены поворотом к мистицизму. По мнению С. Аверинцева, «самый ранний расцвет мистики происходит в странах с философской и логической культурой: в Индии (веданта), в Китае (даосизм), отчасти в Греции (пифагореизм, платонизм)». Мистика возникает лишь тогда, полагает Аверинцев, «когда религиозное умозрение подходит к понятию трансцендентного абсолюта, в развитии логики делает возможным сознательное отступление от логики в мистику». Картина всплесков мистицизма предстает в следующем виде: «крушение Римской империи в первых веках н.э. (мистерии, неоплатонизм, раннее христианство, гностицизм, манихейство), конец средневековья в XIII—XIV вв. (суфизм, каббала, исихазм, Иоахим Флорский, Майстер Экхарт и его последователи), становление раннего капитализма в XVII—XVIII вв.». Затем романтики, отвергая действительность и, противопоставляя ей воображаемый мир, задают мистический тон всему XIX столетию.         

 На  протяжении всего XIX века Европа  испытывает пристальный интерес  к Востоку, его религии, философии,  культуре, искусству. Заслугой романтиков  можно считать то, что они начали  изучать поэтический и мистический  Восток. С их появлением европейская литература узнала имена Саади, Рудаки, Низами, Хайяма, Фирдоуси. До эпохи романтизма Восток был для Европы некой аллегорией. К Востоку обращались, стараясь скрыть за этим злободневные намеки («Персидские письма» Монтескье, «Кандид» Вольтера и др.) В Европе сложился стереотип восприятия человека Востока как человека истинного, цельного, свободного. Европа воспринимала Восток по принципу контраста: все, что плохо на Западе, на Востоке хорошо. И Восток оставался для Европы землей обетованной, царством мудрости и справедливости. Лишь в конце XVIII в. начинается изучение культуры Востока, проникновение в ее содержание. Одним из первых И. В. Гете обратил внимание на сокровищницу восточной литературы, что нашло отражение в его «Западно-восточном диване» и прологу к «Фаусту», написанному им под впечатлением от санскритской драмы Калидасы «Сакунтала». «Влияние санскритской литературы на нашу эпоху, — отмечал Шопенгауэр, — будет не меньше, чем влияние греческой литературы в XV в. во время Возрождения». Кризис индивидуалистического сознания, попытки выхода из тупика, сделали Европу чуткой собеседницей в диалоге с Востоком.  

       Древнеиндийская и древнекитайская картины мира с философскими понятиями двуединого абсолюта, небытия, бесконечного цикла времен, идеями кармы, метeмпсихоза оказала сильное влияние на сознание Европы, заставив ее задуматься об относительности таких фундаментальных понятий как пространство и время, а также заново пересмотреть свое понимание материи. Положение человека в этих смещенных координатах оказалось крайне неустойчивым. И сам человек ощутил свою многомерность и неоднозначность. Стоит, пожалуй, отметить, что сказки Льюиса Кэрролла («Алиса в стране чудес», 1865 г. и «...в Зазеркалье», 1871 г.) появились именно во второй половине XIX века и слушавшие их в детстве малыши к концу века были психологически готовы к играм с материей и пространством. На протяжении XIX века подспудно вызревают новейшие открытия в области физики, наука познает бесконечность макромира (теория относительности Эйнштейна) и микромира (открытие Кюри явления радиоактивности), происходит прорыв психологии в область бессознательного (как раз в 1900 г. Фрейд опубликовал книгу «Толкование сновидений», которая произвела переворот в европейской психиатрической науке). К концу XIX века метафизическая картина мира, созданная европейской цивилизацией на основе антропологического принципа «человек есть мера всех вещей» уже не казалась философам истинной. Мироздание дало трещину, время и пространство устремились в черную космическую дыру, и даже, казалось бы, такая цельная единица истории как человек, сотворенный по образу и подобию божьему, утратил свое единство, распавшись на три ипостаси: Еgо, Super-Ego, Id.        

 Европейское  цивилизационное время, ориентированное в направлении человеческой жизни от рождения к смерти через кульминацию расцвета активной деятельности, остановило свой ход. Обжитое трехмерное пространство, соединившись в единое целое с взбунтовавшимся временем, направило вектор движения в точку, обозначенную на карте мироздания как Ничто, Небытие. И человек в этом новом мире ощутил одновременно свою множественность, космичность, и ничтожность, утрату своего былого величия, богоподобия. Единое «Я» распалось на многие составляющие, и человек на планетарной сцене почувствовал себя лицедеем, носителем разных масок. Разверзшийся Хаос поглотил его как букашку, возомнившую себя «мерой всех вещей». В этом Хаосе уже невозможно было жить, пользуясь старыми знаниями, старой религией, старым искусством. Человеку предстояло заново осознать себя и свое место в этом новом огромном мире космоса, где все привычное стало относительным. В конце XIX века Европа устремилась в объятия Востока, обнаружив в своем мировосприятии не какие-то отдельные соответствия собственным потребностям, а цельную картину бытия, готового вобрать в себя беженца западной цивилизации, пережившего глобальную катастрофу крушения иллюзий. Новое познание реальности, появившееся в Европе в XIX столетии, сопоставимо с древней методикой даосов: не только познающий «своим трансцендентальным сознанием оформляет бытие и распространяет на него рациональный свет», но «само бытие просветляется и оформляется в акте самопознания». Подобный метод познания Н. Бердяев определяет как «мистический реализм». Он выделяет два типа мистики: субъективную и объективную. Первый тип — индивидуалистическая мистика переживаний, которая допускается критическим научным сознанием. И этот тип мистики был официально разрешен и существовал в недрах позитивистского XIX века, потому что переживания — еще не мистика. «Субъективная мистика переживаний не имеет никакой связи с мировым историческим процессом, в котором навеки все остается неизменно натуральным и рациональным. ... Это очень мирная мистика, вполне приспособленная к буржуазным нравам эпохи и к кабинетным настроениям культурных людей. Эта мистика — культурна, она накипь культурности. Вполне культурные, критически мыслящие люди не должны ведь совсем отрицать и мистику, это было бы нелиберально. ... Субъективная мистика переживаний оставляет нетронутым весь натуральный порядок; в порядке природы, порядке объективном, ничто чудесное и благодатное не ограничивает абсолютного царства рациональности».       

 Этот  разрешенный тип мистики мирно  прижился в европейской культуре  Нового времени, его адептам не угрожал костер, как в эпоху Средневековья, более того, освоив научную терминологию, он решил облачиться в академическую мантию. Во второй половине XVIII в. Франц Антон Месмер, открывший неведомый флюид животного магнетизма неоднократно баллотируется в Академию, но так и остается непризнанным сыном официальной науки. Он полагает, что «своей магнетической теорией он открыл всеисцеляющее средство, эту научную Индию старинного врачебного искусства. В действительности, он давно уже, сам того не сознавая, открыл гораздо больше, чем новую дорогу; он, как Колумб, обрел целый материк науки, с бесчисленными архипелагами и далеко еще не исследованными странами — психотерапию», — так судит о Месмере с позиций XX века С. Цвейг. Но для своего времени и на протяжении всего XIX века, вплоть до появления работ Фрейда, Месмер так и остается в ряду шарлатанов, хотя открытый им метод демонстрирует чудеса исцеления во многих случаях. Вслед за Месмером многочисленные последователи проводят сеансы сомнамбулизма, на которых люди проявляют необыкновенные творческие способности, отсутствующие у них в обычном состоянии. 

       С древнейших времен поэзия была связана со священнодействием и магией, стараясь использовать слова, не затертые повседневным употреблением, слова, обладающие креативной силой, способной творчески изменить мир. Древнейшие магические заклинания, книги, содержащие эзотерические знания, полны таинственных символов, изложенных в поэтической форме. Спиритический дух витал в литературных салонах Парижа на протяжении всего XIX в.: Виктор Гюго и Александр Дюма, Теофиль Готье и Оноре де Бальзак, не говоря уж о поэтах-декадентах, — все они посещали сеансы «расширения творческих способностей». Спиритизм стал религией конца века. В 1853 году в Париже существовала целая секта «стукачей» (des frappeurs), которые устанавливали связь с духами, условливаясь с ними заранее о том, какую букву будет обозначать определенное количество ударов. Объяснение этого загадочного явления было достойно любого учебника физики. Парижский «Журнал магнетизма» доктора Морина сообщал: «Магнетизация стола или человека совершенно идентична (одно и то же) по своим результатам, она есть насыщение инородного тела или разумным жизненным электричеством, или мыслью магнетизера и тех, кто присутствует. ... Ничто не может дать более правильного представления об этом, чем электрическая батарея, накапливающая ток в своем проводнике, чтобы получилась грубая сила, которая проявляет себя в искрах света и так далее. Таким образом, электричество, накопленное на изолированном предмете, приобретает способность реагировать или действием или заряжением, или магнетизацией, или разложением, или воспламенением, или разряжением своих вибраций на далеком расстоянии. Это видимые проявления слепого, грубого электричества, вырабатываемого слепыми элементами. Слово «слепой» здесь применяется к столу отдельно, в отличие от разумного электричества. Но явно существует такое электричество, которое вырабатывается батареей человеческого мозга. Это электричество души — тот духовный и вселенский эфир, который есть все в себе содержащая средняя сущность метафизической Вселенной или, вернее, бестелесной Вселенной. Он должен изучаться до того, как это признает наука, которая, не имея никакого представления о нем, пока не изучит его. никогда ничего не узнает о великом феномене жизни».