4. Большое, нередко огромное
значение в споре имеет манера
спорить. Здесь тоже существует
множество различных разновидностей
и оттенков. Одни споры ведутся
по-»джентльменски», по-рыцарски; другие
– по принципу: «на войне – так
на войне» (a la guerre, comme a la guerre). Третьи –
прямо «по-хамски». Между этими типами
манеры спорить расположено множество
посредствующих или смешанных степеней.
Джентльменский спор – самая высокая
форма этой лестницы форм спора. В таком
споре никаких непозволительных уловок
не допускается. Спорщик относится к противнику
и его мнениям с уважением, никогда не
спускаясь до высмеивания, пренебрежительного
тона, «личностей», насмешек, грубостей
или неуместных острот. Он не только не
пытается исказить доводы противника
или придать им более слабую форму, но,
наоборот, – старается оценить их во всей
их силе, отдать должное той доле истины,
которая в них может заключаться, «быть
справедливым» к ним и беспристрастным.
Иногда даже он сам от себя углубляет доводы
противника, если противник упустил в
них какую-нибудь важную, выгодную для
него сторону. И это бывает не так уж редко.
Тем большее внимание могут привлечь его
возражения против этих доводов. В высших
формах спора – в споре для исследования
истины и некоторых случаях спора для
убеждения – эта манера спорить чрезвычайно
способствует достижению задачи спора.
Для нее требуется ум, такт и душевное
равновесие.
Но во многих «боевых спорах»,
спорах с софистами, которые
не стесняются в приемах и
т.д., эта манера спорить не всегда приложима.
Как не всегда приложимо «рыцарство» на
войне: иной раз приходится жертвовать
им для самозащиты, для высших интересов,
если противник, пользуясь нашим «рыцарством»,
сам не стесняется ни в каких приемах.
Тут поневоле приходится применяться
к требованиям практики. Позволительна
и меткая, убийственная острота, и разные
уловки, чтобы избежать уловок противника
и т.д. Раз война, так война. Но и тут есть
черта, за которую честный в споре человек
никогда не перейдет. За этой чертой начинаются
уже «хамские» приемы спора.
«Хамский спор» прежде всего
отличается открытым неуважением
или пренебрежением ко мнениям
противника. Если спорщик допускает
грубые уловки, вроде «срывания
спора» или «палочных доводов»
(об этом ниже, Отд. 2), если он допускает
пренебрежительный или презрительный
тон, хохот, глумление над доводами противника;
если он унижается до грубых «личностей»,
грубых слов, близких к брани, насмешливо
переглядывается со слушателями, подмигивает
им и т.д., и т.д. то это все особенности
той манеры спорить, которую нельзя не
назвать «хамской». Вот пример: (З8:)
«Поэт с выразительной гримасой
пренебрежения явно готовился
к ошеломляющему, победоносному
возражению. Для начала он громко
расхохотался и бросил лукавый
взгляд в сторону предполагаемых единомышленников».
А. Волынский. Ф.М. Достоевский.
II изд., 15, 16
А вот другой пример, погрубее:
«Фактических данных они
не приводили, они просто утверждали
или отрицали, вызывающе смеялись
над противником, причем не мало
доставалось его национальности и семье
и его прошлому. Конечно, противник никогда
не оставался в долгу и отвечал в точно
таком же духе».
Дж. Лондон. Морской волк.
Гл. IV
Чем больше проявляется при
таком споре апломба и наглости,
тем элемент «хамства» ярче и отвратительнее.
Спорить с противником, который придерживается
этой манеры спора, без необходимости
не следует: запачкаешься.
Из других подобных видов
«манеры спорить» надо, пожалуй,
отметить тоже нежелательную
«чичиковскую» манеру, при которой
получается только видимость спора; по
крайней мере, серьезный спор – невозможен.
Чичиков, как известно, «если и спорил,
то как-то чрезвычайно искусно так, что
все видели, что он спорил, а между тем
приятно спорил». «Чтобы еще более согласить
своих противников, он всякий раз подносил
им всем свою серебряную с финифтью табакерку,
на дне которой лежали две фиалки, положенные
туда для запаха». Эти споры «с фиалками»
– на «любителя». Они к месту разве в гостиных,
где серьезный спор внушает ужас.
5. Огромнейшее значение имеют для
манеры спора уменье владеть собою и особенности
темперамента. Чрезвычайно важно, спорим
ли мы спокойно, хладнокровно, или возбужденно,
взволнованно, яростно. Тут можно сказать
в виде правила: при прочих условиях приблизительно
равны х всегда и неизменно одолевает
более хладнокровный спорщик. У него огромное
преимущество: мысль его спокойна, ясна,
работает с обычной силой. Если есть легкое
«возбуждение борьбы», некоторый «подъем»,
усиливающий работу мышления, тем, конечно,
лучше; они не мешают хладнокровию спора.
Но чуть появляется «возбужденность»,
тут человек начинает волноваться, «горячиться»
и т.д., и т.д. Умственная работа его сейчас
же слабеет, и чем он возбужденнее, тем
результаты ее, в общем, хуже. Такой человек
не может вполне владеть ни своими силами,
на запасом своих знаний.
Мало того, спокойствие спорщика,
если оно не подчеркивается
намеренно, часто действует благотворно
и на горячего противника, и
спор может получить более
правильный вид. Наоборот, горячность,
раздражение и т.д. стремятся тоже
передаться противнику, и благодаря этому
спор может иногда принять тот характер,
к которому относится народная шуточная
поговорка: «что за шум, а драки нет»?
Спокойная, уверенная и рассудительная
аргументация нередко действует
удивительно убеждающе. Особенно мне
приходилось наблюдать это на уличных
маленьких митингах. Спорят, вопят, волнуются.
И вот подходит и вмешивается какой-то
«гражданин», с безмятежным спокойствием
ставит вопрос, медленно вытягивая из
кармана портсигар, чтобы закурить папироску.
Уже один его «рассудительный», спокойно-уверенный
тон действует приятно на разгоряченные
умы, как холодный душ на разгоряченное
тело, и импонирует слушателям. Если человек
при этом достаточно умен и «умеет говорить»
языком, понятным такой аудитории, как
эта, успех его почти несомненен. Уверенное
спокойствие и в таких случаях (39:) огромная
сила. Вообще, хороший спор требует, прежде
всего, спокойствия и выдержки. Горячий
спорщик, постоянно в падающий в возбужденное
состояние, никогда не будет мастером
устного спора, каким бы знанием теории
спора и логики ни обладал, как бы остер
ум его ни был.
Но и здесь, конечно, надо
избегать крайностей. Спокойствие
не должно переходить в «вялость»
или в «деревянность». Не должно
применять и того «утрированного»,
преувеличенного спокойствия и хладнокровия,
какое многие применяют, когда противник
особенно «горячится». Сознание, что это
«подчеркнутое» хладнокровие, «подливает
только масла в огонь», иногда заставляет
еще более подчеркивать его. В споре для
убеждения – это непростительный промах:
раздражить не значит способствовать
убеждению. В других видах спора – это
довольно некрасивая уловка.
Глава 11.
Уважение к чужим убеждениям
Редкость его. Что значит
уважать чужие убеждения. Борьба
за истину. Частичность заблуждений.
Частичность истины. Уверенность как результат
невежества.
39:
1. Важное условие настоящего, хорошего
и честного спора (для убеждения
он или для победы и т.д. –
все равно) – уважение к убеждениям и верованиям
противника, если мы видим, что они
искренни.
Это условие соблюдается
– особенно в нашей стране
– очень редко. Обычно люди
живут еще «звериным обычаем»
в области мысли, т.е., склонны
считать человека, который держится
других убеждений, или идиотом,
или мерзавцем и, во всяком
случае настоящим «врагом». Это, конечно,
признак или некультурного и невежественного,
или же узкого ума. Поэтому ошибочно, например,
мнение Шопенгауэровского Филалета.
Демофил: Вера каждого для
него священна, а потому должна
быть священна и для тебя.
Филалет: Отвергаю, что одно следует
из другого. Не вижу, почему из-за глупости
другого человека я должен чувствовать
уважение ко лжи и обману.
Филалет ошибается, он не
понимает смысла слов: «уважать
чужое верование», «убеждение», «святыня».
Это не значит уважать самое
содержание их. Трудно даже представить
себе, как можно уважать какую-нибудь мысль
саму по себе, отдельно (40:) от человека.
Ее можно только признать истинной или
ложной. Уважать чужое убеждение, чужое
верование – значит уважать искреннюю
веру и убежденность в них человека, и
право на них. Вот что заслуживает уважения
и сочувствия. «Святыня» для другого человека
может казаться нам великим заблуждением,
но раз это для него святыня, мы должны
к ней относиться, как к человеческой святыне.
Одним словом, уважение к чужой
вере и к чужим убеждениям есть один из
важнейших видов уважения к человеческой
личности. Где мало первого, там мало вообще
и последнего.
2. Это, конечно, не значит, что
мы должны чувствовать уважение
«ко лжи и обману», как говорит
Филалет. Но искреннее убеждение и
верование не есть обман и ложь; оно может
быть лишь заблуждением. Несомненно, что
заблуждение, каково бы оно ни было, мы
не только можем опровергать, но обыкновенно
и должны делать это; должны бороться с
ним всеми силами своими, хотя бы оно было
«святыней из святынь» для другого человека.
Но ведь бороться можно не как пьяные мужики,
которые при этом стараются выругать противника
и задеть «по личности». Существует известное
рыцарство борьбы. Опровергать можно самым
решительным образом, но не оскорбляя
чужих убеждений насмешками, резкими словами,
издевательством; особенно – не глумясь
над ними перед сочувствующей нам толпой.
Уважение к чужим убеждениям не только
признак уважения к чужой личности, но
и признак широкого и развитого ума.
К сожалению, оно, повторяю,
встречается у нас редко. Чаще
встречаются споры, о которых
писал Надсон:
Мы спорили долго, до
слез напряжения…
Но странно – собраться
по разным стремлениям
И спутники в жизни
на общем пути –
Друг в друге врага
мы старались найти!..
Собственно это и не «странно»,
если, как продолжает он несколько
ниже, в споре звучат:
Поддельные стоны, крикливые
фразы,
Тщеславье…
В таких спорах нет искренних
«глубоко правдивых» убеждений,
значит, не может быть и уважения
к ним. Как «глубоко правдивые» убеждения,
так и понимание их ценности и уважение
к ним, чаще всего вырабатываются трудом,
страданиями, опытом жизни…
3. Здесь, кстати, можно привести
некоторые соображения, помогающие
иным бороться со склонностью
считать наше мнение истиною, а остальные
– чепухой, результатом недомыслия или
нечестности.
Во-первых, просты и несомненны
(для обычных целей) лишь истины
нашего обычного опыта; например,
я не сомневаюсь, что спал эту
ночь и что пил утром чай.
Но чем сложнее и отвлеченнее
истина, тем менее она «проста» и тем труднее
достигнуть правильной уверенности в
ней. Между тем огромное множество людей
совершенно не понимает этого. Не говорю
уж о молодежи, которая, заглянув в прихожую
науки, думает, что уже все познала: вся
ясно и все решено. Истина уже открыта:
ее познал Кант или Маркс, или кто-нибудь
другой. Нужно много умственного добросовестного
труда и опыта, чтобы прийти к сознанию,
к которому пришел Ньютон под конец жизни:
что он собирал только камушки на берегу
безбрежного океана истины… (41:) Молодежи
не известна величавая, гигантская, титаническая
борьба за истину, ведущаяся человечеством,
и которой не видно конца – борьба, при
первых лишь шагах которой мы присутствуем.
Что останется через десять тысяч лет
от наших теперешних теорий? Неужели прогресс
человеческой мысли застынет на Канте,
Марксе и т.д.… Издали море мысли не отличить
от озера. Только тот, кто пробовал его
исследовать, знает его неизмеримость.
И такой человек всегда скромен.
4. Второе, чего не следует забывать,
это – ложная мысль в большинстве случаев
ложна только отчасти. С древних времен
указывается на это – но без особенной
пользы. «Я думаю, нет спора – говорит
Влад. Соловьев – что всякое заблуждение,
о котором стоит говорить, содержит в себе
несомненную истину и есть лишь более
или менее глубокое искажение этой истины;
ею оно держится, ею привлекательно; ею
опасно и через нее же только оно может
быть как следует понятно, оценено и окончательно
опровергнуто». (Идея сверхчеловека 1).
Это надо помнить. Но не следует забывать
и того, что и большинство «истин», выходящих
за пределы простого, обычного опыта, тоже
не «чистые истины», что в них есть тоже
примесь заблуждения, большего или меньшего,
которого мы оценить теперь не в силах.
Оценят другие, оценят потомки. И мысль
об этом должна постоянно смягчать самоуверенность
и узость нашего мышления и способствовать
тому, чтоб относиться ко всем взглядам,
даже совершенно противоположным, с полным
вниманием и без пренебрежения.
5. В общем, кто пренебрежительно
относится к верованиям или убеждениям
других, показывает этим свою уверенность,
что «познал истину» и «истина у него в
кармане». Но нельзя отрицать и того, что
чем человек невежественней, чем разум
его менее развит, тем более склонен он
к такой уверенности и именно уверенности
в тех вопросах, о которых имеет более
смутное понятие. «Продавец колониальных
товаров имеет вполне законченный взгляд
на иностранную политику», у юной барышни
– вполне установившийся взгляд на религиозные
вопросы, «сельская поповна выскажет твердое
убеждение, что Париж никогда не будет
взят» и т.д., и все они «ни сколько не сомневаются
в верности своих взглядов» (Минто). Одним
словом, «степень убежденности не пропорциональна
количеству затраченной на нее умственной
работы и, быть может, общее правило таково:
что чем менее уверенность основана на
рассуждении, тем крепче за нее держатся».
«Склонность к слепой уверенности, по
замечанию Бэна, прирождена человеческому
уму и только постепенно ее ограничивает
опыт». (Минто. Логика. Введение,
II).
Помня все эти соображения
и применяя к себе, а не только
к другим, человек значительно
убавит самоуверенность собственной
мысли, а вместе с этим возрастает
уважение к праву других людей
мыслить и решать вопросы по-своему, –
что играет очень немалую роль в правильном
споре. Надо ясно сознать, что человеческое
знание творится и идет вперед путем необычайно
сложного процесса борьбы мнений, верований;
убеждений. То, во что мы лично верим, –
только часть борющихся сил, из взаимодействия
которых вырастает величественное здание
человеческой культуры. Все они необходимы,
и борьба их, честный спор между ними, необходимы,
и если владычествует одна из них, подавив
остальные и затушив споры и борьбу –
настает величайший враг движения вперед:
спокойствие застоя. Это – смерть умственной
жизни.
Глава 12.
Некоторые общие замечания
о споре
Охват спора. Корни спора.
Спор из-за принципов. Конец
спора и завершение спора. Разные
формы завершения спора.
42:
1. Для того, чтобы сознательно
вести правильный сосредоточенный
спор, нужно обладать одним довольно редким
уменьем: нужно уметь «охватывать спор»,
т.е. все время держать в памяти общую картину
данного спора, отдавая себе отчет, в каком
он положении находится, что сделано, что
и для чего мы делаем в данную минуту. Здесь,
как во время настоящей битвы, важно иметь
постоянно в голове общую ее разыгрывающуюся
схему. И ни на одну минуту не надо упускать
главной цели спора: тезиса. Кто умеет
охватывать спор, тот обладает огромным
преимуществом. Он может вполне сознательно
«владеть спором», намечать план нападения
и защиты, ставить ловушки хитроумному
софисту, издали «рассчитывая ходы», –
как это делает иногда Сократ в диалогах
Платона. Противоположно этому охвату
спора обычное свойство большинства спорщиков
держать в голове только ту часть спора,
в которой он находится в данную минуту,
спорить «от довода к доводу», совершенно
не оставляя представления о «целом спора»
и часто забывая даже о тезисе. Естественно,
что такой спор сам собою склонен перейти
в бесформенный и обратиться в ряд отдельных,
механически связанных схваток.