«Один офицер прислал нам
из действующей армии своеобразную
жалобу. Рассказывает, что приходит
к нему как-то унтер-офицер, приносит
с собой столичную газету и чуть не
со слезами на глазах просит объяснить
смысл статьи под заглавием „Поимущественный
налог“. „Так хотелось знать, что за налог
такой, но не могу прочесть, – заявляет
унтер, – слова все какие-то!..“ «Офицер
начал читать. Старый полковник, сидевший
тут же, тоже принял участие в предприятии.
И оба долго бились, уясняя газетный язык
и объясняя унтеру смысл статьи. Как сообщает
офицер, в статье заключались следующие
слова:
«Фиск» (повторялось два раза).
«Стимул. Концепция. Циркулирующие
капиталы. Консолидированные капиталы
(два раза). Спекуляция. Рантье. Гонорар.
БазиПринцип дискриминации. Фундированный
капитал. Нефундированный капитал. Корректив.
Структура. Минимум. Фискальный аппарат».
«Как передает офицер, старый
полковник не выдержал, плюнул
и ушел в траншею. Унтер же долго и терпеливо
слушал, но видно было, как обильный пот
капал с его лба». ( В. Вр. 28 июля 1917).
В общем, довольно правильна
примета: чем более кто говорит
без нужды иностранных слов, тем
вероятнее, что он не способен
к самостоятельному мышлению.
32:
4. Совершенно невозможно дать
какие-либо общие правила нахождения
доводов. Тут все зависит от
наших знаний в данной области,
от быстроты мышления, сообразительности,
и т.д. и т.д. Но если тезис
таков, что о нем приходится
спорить часто, то полезно, а иногда и необходимо,
собирать и запоминать все доводы за него
и против него, с возражениями против последних
и защитой первых. Так обыкновенно и делают
в важных случаях. Успех этого приема зависит
от ума, проницательности и заинтересованности
спорщика. Умный человек изучает прежде
всего хорошенько и широко вопрос и этим
путем узнает «ходы», применяющиеся в
споре по данному вопросу. Неумных людей
или таких, которые спорят «по должности»
или «ради куска хлеба», «натаскивают»
для таких споров. К этому разряду относятся,
например, некоторые миссионеры, партийные
рядовые агитаторы и т.д. и т.д. «Натасканный»
спорщик вопроса глубоко не изучил. Он
только отзубривает все нужные доводы
и где надо повторяет их, как попугай, или
вроде этого. Однако и такие люди полезны.
Они «специалисты» в спорах на данную
тему, при обычной им обстановке, с обычными
противниками и слушателями. Но чуть что-нибудь
не так – выбит из колеи спорщик! Иногда
приходится наблюдать, как два «натасканных»
попугая разных партий начинают друг с
другом спорить. Разыгрывают, как по нотам.
5. Каждый наш довод, который
оказался достаточно сильным,
надо заставить по возможности
«отработать вполне „. У иных
есть излишняя поспешность, торопливость.
Скажет сильный довод, не „разжует“
его как следует противнику или слушателям,
не использует всех его выгодных сторон
до конца, а уже бросает схватку из-за него
с противником и хватается за другой довод.
Это промах и иногда досадно наблюдать,
как человек из-за него „проигрывает спор“.
Естественно, обычный противник стремится
ускользнуть от сильного довода и с радостью
хватается за опровержение нового довода,
часто менее сильного. Другой недостаток
– „размазывать довод“, останавливаться
на нем дольше, чем нужно или излагать
его так многословно, что слушателям и
противнику иногда нет сил терпеть. Есть
такие «словесные размазни“, которые
ничего не могут сказать коротко и ясно.
Споры с ними – тяжелые, нудные споры и
сами они редко спорят удачно. Это люди
вроде шекспировского Грациано:
«Его рассуждения точно два
зерна пшеницы, спрятанные в
двух мерах соломы, чтобы найти
их, нужно искать целый день, а
найдешь, оказывается, что они
не стоили поисков».( Венец. купец.
Д. 1, сц. 1).
Хороший спорщик при обычных
условиях старается главные
свои доводы выразить кратко, метко и ярко,
чтобы они сразу были понятны и врезались
в память. Так выраженный довод менее подвергается
возможности извращения и искажения во
время спора.
6. Наконец, некоторые ошибочно
думают, что чем больше они
приведут доводов, тем лучше. Это бывает
далеко не всегда
В обычных спорах, особенно
в спорах перед слушателями,
слабых доводов лучше совсем
не приводить. Слаб тот довод,
против которого можно найти
много возражений, притом таких,
которые трудно опровергнуть. Теперь
примем в расчет «психологию противника».
Ведь он естественно движется в сторону
наименьшего сопротивления и старается
напасть на слабые пункты нашей аргументации
Для него такой довод иногда находка и
он не преминет на него наброситься, особенно
если «его дела плохи». Придется или отказаться
от довода, что оставляет (33:) неблагоприятное
впечатление, или ввязаться в длинный
сомнительный спор из-за слабого довода.
Между тем высказанные нами другие сильные
доводы, благодаря этой словесной битве,
могут отойти совершенно в тень и не произведут
должного впечатления. Еще хуже, если при
этом нам не удается хорошо защитить слабый
развод: спор может получить такой вид,
что он нами «проигран», что мы «разбиты»
вообще. Особенно, если противник – опытный
софист, а мы недостаточно умелы в споре.
Все это надо иметь в
виду. Поэтому; обычно полезнее
приводить только наиболее сильные
доводы, о слабых же упоминать
разве вскользь, мимоходом, чтобы
показать, что мы не придаем
им особого значения. Это дает
право не ввязываться в спор
из-за них.
Глава 9.
Доводы противника
Уменье слушать и читать.
Выделение доводов. Два условия
силы доводов противника. «Возвратный
удар».
33:
1. Что касается доводов противника,
то первая обязанность и, во
всяком случае, одно из важнейших
свойств хорошего спорщика – уметь их
выслушать, точно понять и оценить. Против
этого грешит большинство спорщиков. Но
само собою ясно, что кто не умеет слушать
противника и понимать его ясно и полно,
тот не может никогда ни охватить спора,
ни владеть спором. Уменье слушать (и уменье
«читать») – уменье трудное, но нечего
обольщать себя: без него хороший спорщик
немыслим. Это первое и одно из неизбежных
условий уменья спорить. Это фундамент
искусства спора. Без него никакие способности
и знания, никакая острота ума не дадут
настоящего мастера спора. Без него спор
обращается часто в какую-то безграмотную,
отвратительную, даже с эстетической точки
зрения «неразбериху».
2. Если доводов несколько, то
надо стараться выделить порознь
их, хотя бы из целого моря
слов, в котором они часто разведены,
облечь в краткие фразы и выяснить, как
выясняли тезис, не скупясь на осведомление.
Иногда стоит только выяснить довод противника
– и противник сам отказывается от этого
довода, почувствовав его слабость, «заминает»
довод и т.д. Часто, выяснив довод, мы сразу
видим, что он «ничего не доказывает»,
т.е., что тезис из нем не вытекает или что
довод, несомненно, ошибочен, чего без
выяснения могли и не заметить.
34:
Необходимо при этом помнить,
что мы опровергнем доказательство
тезиса противником лишь тогда, когда
разобьем все его доводы, а не один какой-нибудь
или два. Это часто забывается в споре,
а иногда и намеренно опускается софистом.
3. Когда противник приводит
какой-нибудь довод против нашего
мнения, против нашего тезиса
– для защиты необходимо убедиться в двух
вещах:
а) что довод этот истинен,
правилен;
б) что он действительно
противоречит нашему мнению и
несовместим с последним.
Только при этих двух условиях
из него вытекает ложность
нашей мысли. Между тем, мы
обыкновенно склонны рассматривать
только первое условие – истинен ли довод
– и ищем ошибки только в этом пункте.
Поэтому мы нередко нападаем на ложный
след, ввязываемся в спор об истинности
довода, когда он вполне истинен или когда
ошибочность его очень трудно доказать.
Между тем, стоило нам обратить внимание
на второе условие пригодности возражений
и тогда непригодность этого довода, т.е.,
совместимость его с нашею мыслью, выяснилась
бы очень легко. Это всегда надо иметь
в виду. Положим, например, мы утверждаем,
что «Х. человек недалекий». «Но ведь он
очень крупный художник» – возражает
противник. Теперь нам предстоит выбор:
где искать ошибку возражения?
С какой точки зрения защищать
свою мысль? Можно защищать, нападая
на истинность возражения: «нет,
он вовсе не крупный художник.
Величина средняя, второстепенная. Холмик,
а не гора». Или можно защищать, отрицая
несовместимость нашей мысли с приведенным
возражением: «А разве крупный художник
не может быть недалеким человеком? Ум
одно, художественный талант другое» и
т.п. Не надо никогда забывать этих обоих
путей защиты.
Иногда налицо оба условия:
возражение и совместимо с
нашей мыслью, и ошибочно. В истории
человеческой мысли появление
всякой великой идеи сопровождается
обыкновенно бурными спорами,
причем защитники старых взглядов
сперва стараются доказать, что новая
«разрушительная» мысль ошибочна. Если
истинность ее стала вне сомнений, они
переходят ко второму способу защиты:
стараются показать, что она совместима
со старыми мыслями. Когда геология пришла
к мысли, что земля «творилась» в течение
миллионов лет, а не в семь дней, – старались
доказать, что это ложно. Когда же оказалось,
что это истинно, стали доказывать, что
оно совместимо все-таки с первой главой
книги Бытия: там речь идет не о днях, а
о периодах времени и т.д.
4. Рассматривая несовместимость
довода противника с нашей
мыслью, мы иногда открываем не
только, что он совместим с
последней, но что более того:
он служит выгодным доводом
в пользу нашей мысли. Например,
положим мы говорим, что должно
«помолиться за такого-то умершего»,
а нам возражают: «но ведь мы христиане,
а он еврей». Услышав это, мы можем решить,
что довод «мы христиане» не только совместим
с нашим тезисом, но и даже подтверждает
его. «Именно потому, что мы христиане,
значит, держимся религии любви, мы и должны
о нем помолиться». Или я предлагаю выбрать
третейским судьею г. Икса. Мне возражают:
«Но ведь он не знаком ни с одним из противников».
Я подхватываю этот довод: «Именно поэтому-то
он особенно будет на месте: меньше вероятности,
что он будет пристрастен к кому-нибудь
из них».
35:
Этому использованию довода
противника для доказательства
нашего тезиса соответствует
другой обратный случай, тоже
часто встречающийся при защите,
но нередко упускаемый защитою:
довод оказывается несовместимым
не столько с нашим тезисом, сколько с
тезисом противника (антитезисом) или
с каким-нибудь его утверждением. Он иногда
разрушает тезис самого противника. Такие
доводы нападения называются «самоубийственными»
и дают в руки защите случай для очень
эффектного удара. Тут иной раз уже нечего
обсуждать, истинен ли довод или нет; совместим
ли он с нашим тезисом или нет. Он разрушает
тезис противника – и достаточно отчетливо
показать это, чтобы противник попал в
трудное положение: или отказаться от
довода, или отказаться от тезиса. В устном
споре из-за победы это иногда то же, что
попасть «в мельницу» в физической борьбе,
если только противник умелый и опытный.
Оба эти случая применения довода противника
против него же самого называются общим
именем: возвратного удара или возвратного
довода (retorsio argumenti) и в искусных руках
являются очень эффектными моментами
спора.
Глава 10.
Логический такт и манера
спорить
Отношение к доводам противника.
Излишнее упорство. Излишняя уступчивость.
Джентльменский спор. Война – так
война. Хамская манера спорить. Спокойствие
в споре. Подчеркнутое спокойствие. Вялость.
35:
По отношению к доводам
противника хороший спорщик должен
избегать двух крайностей:
1) он не должен упорствовать,
когда или довод противника
очевиден, или очевидно правильно
доказан;
2) он не должен слишком легко
соглашаться с доводом противника,
если довод этот покажется
ему правильным.
1. Упорствовать, если довод противника
сразу «очевиден» или доказан
с несомненною очевидностью, не
умно и вредно для спорщика.
Это ведет только на путь софизмов; если
нельзя «увернуться честным образом»,
пытаются применить нечестные уловки.
Иногда для слушателя или для читателя
они проходят незаметно, особенно, если
спорщик пользуется авторитетом. Но в
глазах противника и лиц, понимающих дело,
это не придает уважения человеку. Ясно,
что человек не имеет достаточно мужества
и честности и любви к истине, чтобы сознаться
в ошибке. К сожалению, такое упорство
встречается даже и в научных спорах. В
спорах (36:) общественных, политических
и т.д., где необходимо считаться с психологией
народных масс и нечестными приемами некоторых
противников, считают иногда необходимым
не признавать открыто своей ошибки, по
крайней мере, до истечения известного
времени, когда острота вопроса упадет.
Но и тут это средство и стремление «замазать»
ошибку должны иметь пределы, обусловливаемые
общими задачами деятельности, настроением
масс и другими подобными обстоятельствами.
Кроме того, и здесь только «ремесленник
мысли» поступает всегда по раз принятому
шаблону. Иногда даже с точки зрения тактики
выгодно сразу прямо, открыто и честно
признать свою ошибку: это может поднять
уважение и доверие к деятелю или партии.
Вот слова одного из самых талантливых
наших ораторов: «Я знаю, что многие… думают,
что интересы политики запрещают признавать
и свои ошибки, и заслуги врага… Я так
не думаю». Смелое и открытое, сделанное
с достоинством сознание ошибки невольно
внушает уважение. Надо помнить и то, что
раз ошибку заметили, ее уж не скроешь:
противник, вероятнее всего, сумеет использовать
ее во всем объеме.
Приходится наблюдать случая
излишнего упорства и в частных
обычных спорах. Оно порой доходит
здесь до того, что переходит
в так называемое «ослиное
упорство» и становится смешным.
Защитник своей ошибки начинает
громоздить в пользу ее такие невероятные
доводы, такие софизмы, что слушатель спора
иногда только рукой махнет: «ну, зарвался
(или „заврался“) человек!». Особенно
случается это с юными самолюбивыми спорщиками.
2. Однако, если спор важен и
серьезен, ошибочно и принимать доводы
противника без самой бдительной осторожности.
Здесь, как во многих других серьезных
случаях, надо «семь раз примерить и один
отрезать». Нередко бывает так, что довод
противника покажется нам с первого раза
очень убедительным и неопровержимым,
но потом, пораздумав, как следует, мы убеждаемся,
что он произволен или даже ложен. Иногда
сознание этого приходит еще в споре. Но
довод принят уже, и приходится «брать
согласие на него обратно» – что всегда
производит неблагоприятное впечатление
на слушателей и может быть использовано
во вред нам, особенно – нечестным, наглым
противником. Если же мы убедимся, что
приняли «фальшивую бумажку за настоящую»,
когда исправить эту ошибку совершенно
невозможно, – остается только запомнить
это и капитализировать в форме опыта,
который «дороже денег». Вперед мы будем
осторожнее принимать чужие доводы. И
чем важнее, серьезнее спор, тем должна
быть выше наша осторожность и требовательность
для согласия с доводами противника (при
прочих условиях равных).
3. Мерила этой требовательности
и осторожности для каждого
отдельного случая – «здравый
смысл» и особый «логический
такт». Они помогают решить, очевидно
ли данный довод достоверен
и не требует дальнейшей проверки
или же лучше подождать с
согласием на него; достаточен
ли он при данном споре или не достаточен.
Если довод кажется нам очень убедительным
и мы не можем найти против него возражений,
но осторожность все-таки требует отложить
согласие с ним и прежде поразмыслить
о нем получше, то мы обычно прибегаем
к трем способам, чтобы выйти из затруднения.
Самый прямой и честный – условное принятие
довода. Принимаю ваш довод условно. Допустим
пока, что он истинен. Как из него следует
ваш тезис? Или «какие еще доводы вы хотите
(37:) привести?» и т.п. При таком условном
доводе и тезис может быть доказан только
условно: если истинен этот довод, то истинен
и тезиСамый употребительный прием –
другой: объявление довода произвольным.
Мы требуем доказательств его от противника,
несмотря на то, что довод и кажется нам
достоверным.
Наконец, очень часто пускаются
в ход разные уловки, начиная
с позволительных, вроде обычного
«оттягивания ответа» на довод
(в надежде, что придет в
голову возражение против него
или же мы окончательно уверимся
в его истинности), кончая разными
непозволительными уловками, о которых
речь будет дальше.