Жанрово – стилевые характеристики детективной прозы Эдгара Алла

Э. По внес в это понятие свою определенность. Для него различие между понятиями «гротеск» и «арабеск» - это различие в предмете и методике изображения. Гротеск он мыслил как преувеличение тривиального, нелепого и смехотворного, а арабеск – как преобразование необычного в странное и мистическое, пугающего – в ужасное.

Сам По признавал, что среди его «серьезных» новелл преобладают арабески. При этом он, очевидно, имел в виду эстетическую доминанту повествования. Выделить в его творчестве гротески или арабески в чистом виде невозможно. Между этими категориями нет непреодолимой границы. Обе стилистические стихии органически сосуществуют внутри многих произведений По.

По существу вся его  проза психологическая. Его общественные, философские и эстетические представления  обладают высокой степенью сложности, внутренней противоречивости и нестабильности. Его миросозерцание, в общем виде, особенно отчетливо выявляется в  сфере его представлений о  человеке, человеческом сознании и  той его нравственно-эмоциональной  области, которую принято называть душой.

Эдгар По был захвачен мощным потоком романтического гуманизма, в русле которого протекала деятельность многих его современников. Художественная мысль Готорна, Торо, Мелвилла, Уиттьера, Уитмена была прикована к человеческому сознанию. Они исследовали его в различных аспектах и на разных уровнях. Преклонением  По был интеллект, разум. Критика с полным основанием признает в этом художнике прямого и «законного» наследника Просвещения. Подобно просветителям, он преклонялся перед разумом и видел в нем могучее средство преобразования действительности. Однако он жил в иную эпоху, в поле его зрения был социальный опыт, просветителям недоступный. Отсюда сдвиг в самом представлении о разуме, дифференциация этого понятия, функциональное разграничение составляющих его компонентов. Эдгар По был глубочайшим образом убежден, что разум и страсть — понятия взаимоисключающие. Он неоднократно утверждал, что разум бессилен в сфере страстей, что здесь его победы кратковременны и достаются чудовищно дорогой ценой. Страсть парализует мыслительную способность человека, и торжество разума возможно лишь через преодоление страсти.

Практическая  часть

Слава Эдгара По как основоположника детективного жанра опирается всего на четыре рассказа: «Убийство на улице Морг», «Тайна Мари Роже», «Золотой жук» и «Похищенное письмо». Три из них имеют своим предметом раскрытие преступления, четвертый – дешифровку старинной рукописи, в которой содержатся сведения о местонахождении клада, зарытого пиратами в отдаленные времена.

Действие своих рассказов  он перенес в Париж, а героем сделал француза Дюпена. «Еще молодой человек, потомок знатного и даже прославленного рода, он испытывал превратности судьбы… Поразила меня  и обширная начитанность Дюпена» ( «Убийство на улице Морг»). И даже в том случае, когда повествование было основано на реальных событиях, имевших место в Соединенных Штатах (убийство продавщицы Мэри Роджерс), он не нарушил принципа, переименовав главную героиню в Мари Роже, а все события переместил на берега Сены.

В детективных рассказах  Эдгара По прослеживается единственный сюжетный мотив: раскрытие тайны или преступления. Кто убил некую мадам Л’Эспане и ее незамужней дочери мадемуазель Камиллу Л’Эспане  («Убийства на улице Морг»)? Кто убил мадам Роже, дочь вдовы Эстель Роже. ( «Тайна Мари Роже»)? Куда исчезло похищенное письмо  («Похищенное письмо»)?

     Сохранился и тип повествования: рассказ-задача, подлежащая логическому решению. При этом автор сообщает читателю все условия задачи, не скрывая ни одного факта или обстоятельства, без знания которых задача не может быть решена. Мы как читатели поставлены в те же условия, что и герой, что обеспечивает нам возможность честного соревнования интеллектов, в этом, наверное,  и есть главная привлекательность детективного жанра; мы знаем ровно столько, сколько знает герой. У нас есть возможность самостоятельно сообразить, разгадать, вычислить, умозаключить... то есть, говоря иными словами, найти решение задачи. «Рисунок, как вы можете судить,…Тщетные попытки! Мои пальцы не совпадали с отпечатками … Наложите на него рисунок и попробуйте ещемраз…Похоже, что это отпечаток не человеческой руки» («Убийство на улице Морг»).

«Десять шансов против одного, что она снова послушалась  именно того, к кому однажды уже  бежала, а не поддалась уговорам другого. Кстати,….Обо всем этом мы не знаем ничего.» («Тайна Мари Роже»)

« У префекта есть ряд  чрезвычайно хитроумных приемов, некое  подобие прокрустова ложа, в которое  он старается втиснуть все свои замыслы. Однако он то и дело попадает впросак - забирая то слишком глубоко, то слишком мелко. Так что нередко  любой мальчишка проявит больше сообразительности, чем он». («Похищенное  письмо»)

 Первая редакция «Убийств  на улице Морг» открывалась  следующей фразой: «Процесс воображения  или творения весьма близок  процессу анализа; первый во  многом, если не во всем, обратен второму». При переиздании рассказа Эдгар По убрал эту фразу и заменил ее другой: «Так называемые аналитические способности нашего ума сами по себе мало доступны анализу». Отчего так? Скорее всего оттого, что с первых же строк рассказчик демонстрировал интеллект, способный понимать диалектическое единство анализа и творческого воображения, иными словам - интеллект слишком глубокий для тривиального сознания. Новый зачин рассказа весьма примечателен. Рассказчик не говорит: «Я не могу определить, что есть аналитические способности» или «Я не в состоянии установить природу аналитических способностей ума». Он просто отодвигает проблему в область странного, необъяснимого, загадочного, и конец делу. «Так называемые... мало доступны...» Все. Точка. [16]

Рассказчик — симпатичен, энергичен, простоват, хотя и благороден. Он не лишен способности к аналитическому мышлению, но способность эта на порядок ниже возможностей героя. « Наблюдая его в эти минуты, я часто вспоминал старинное учение о двойственности души и забавлялся мыслью о двух Дюпенах: созидающем и расчленяющем». («Убийство на улице Морг»)

 Функция героя —  раскрывать тайну, находить преступника;  функция рассказчика — повествователя  у По — строить неверные предположения, на фоне которых проницательность героя кажется гениальной, восхищаться наблюдательностью, интеллектом, способностью к дедукции и железной логикой рассуждений героя. «Я смотрел на Дюпена в немом изумлении» («Убийство на улице Морг»),  « Имя Дюпена вошло у ее ищеек в поговорку. Поскольку простота умозаключений, путем которых он пришел к разгадке тайны…на него взирали чуть ли  не как на мага и чародея, а исключительные аналитические способности сочли за интуицию» («Тайна Мари Роже»), «Однако теперь роли переменились, ибо он, не подозревая о том, что письма у него больше нет, будет конечно, как и прежде ее шантажировать и тем вернее навлечет на себя полное политическое банкротство» («Похищенное письмо»).

Характерно, что тон повествования  там, где рассказчик берется рассуждать о Дюпене сплошь и рядом приобретает  оттенок снисходительности. «В такие  минуты я не мог не восхищаться  аналитическим дарованием Дюпена, хотя и понимал, что это лишь неотъемлемое следствие ярко выраженной умозрительности  его мышления». И происходит это  не потому, что он умнее героя, но как раз напротив, — потому, что  он не в силах понять его до конца. Он смутно чувствует, что в операциях  дюпеновского интеллекта присутствует нечто большее, нежели чистая логика, разматывающая цепи индукции и дедукции, но не может уловить, что именно. Мысль о «чудесах интуиции» представляется ему сомнительной. Поразительный успех Дюпена  в раскрытии тайны он относит за счет «аналитических способностей», проявляющих себя через безупречно строгие и тонкие индуктивно-дедуктивные построения. Все остальное, в его глазах, — не более как «следствие перевозбужденного, а может быть больного ума». Когда он точно передает рассуждения героя, он нередко сообщает читателю больше того, что понимает сам. Недаром «феноменальные» результаты расследования, проводимого героем, неизменно ошеломляют его.

В сущности, говоря, пресловутый метод Дюпена — не более чем логическая проверка интуитивно возникшего предположения. В «Убийствах на улице Морг» Дюпен догадался, что зверское преступление совершено не человеком; в «Похищенном письме» его осенило, что письмо следует искать на самом видном месте; в «Золотом жуке» Легран предположил, что имеет дело с тайнописью. Все остальное — индуктивные и дедуктивные логические цепи, строгие остроумные «метафизические» рассуждения — обоснование и уточнение интуитивной догадки.

Таким образом, «аналитические способности» Дюпена — это продукт  сознания, которому доступны интуитивные  прозрения и которое способно поставить их под железный контроль логического анализа. Эдгар По высоко ценил этот тип сознания. С этой точки зрения представляется особенно абсурдной попытка отождествить писателя с рассказчиком или с героем. Рассказчик способен поведать о Дюпене, но неспособен раскрыть тайну; Дюпен способен раскрыть тайну, которая помимо его воли возникает перед ним как задача, нуждающаяся в решении; писатель создает тайну, создает Дюпена, раскрывающего ее, и создает рассказчика, повествующего о таланте Дюпена. Он один обладает творческим сознанием.

 Холодно и жутко  в этом мире ночи, куда не  пробиваются лучи солнца. Мир  этот не согревается ни юмором, ощутимым в некоторых, даже  самых страшных, новеллах, ни изяществом  логических умозаключений Огюста  Дюпена – ему доступно обнаружение  механизмов зла, но не искоренение  его причин, ему важно найти  убийцу Марии Роже – судьба же несчастной девушки его ничуть не волнует. Его ум блестящ, но бесстрастен.  «Но сейчас меня интересует другое…ясно, что в дело употребили именно эту повязку, а не платок, который гораздо больше подходил для такой цели… Так ее и скрутили».[17]

Главным предметом, на котором сосредоточено внимание автора, оказывается не расследование, а человек, ведущий его. В центре повествования поставлен характер, но характер скорее романтический (затворничество Дюпена, его склонность к уединению, настоятельная потребность в одиночестве его пристрастие к ночной жизни, темные очки, неудержимая склонность к уединению, к самоизоляции и, наконец, способность «впадать в транс» во время размышлений.) « Одной из фантастических причуд моего друга – ибо как еще это назвать? – была влюбленность в ночь, в ее особое очарование; и я покорно принял эту bizarrerie, как принимал и все другие, самозабвенно отдаваясь прихотям друг друга ».

При чтении детективных рассказов  обращает на себя внимание почти полное отсутствие внешнего действия. Их сюжетная структура имеет два слоя – поверхностный и глубинный. На поверхности – поступки Дюпена, в глубине – работа его мысли. Эдгар По не просто говорит об интеллектуальной деятельности героя, но показывает ее в подробностях и деталях, раскрывая процесс мышления,  его принципы и логику.

Необходимо помнить, что  детективные новеллы По, при всем их рационализме, относятся к области романтической прозы. Напрасно было бы искать в них реалистического осмысления действительности.

Дюпен не просто читает документы  и газетные репортажи или осматривает  место преступления. Он анализирует, сопоставляет, подвергает сомнению всякую деталь и всякое предположение. В  ход идут его огромная эрудиция, мощная способность к логическому рассуждению, «дедукция, индукция или комбинация обеих». Его интеллект разрушает ошибочные построения и на их месте возводит неуязвимую концепцию, содержащую решение задачи.

Существенно, что Эдгар По не просто говорит об интеллектуальной деятельности героя, но показывает ее в подробностях и деталях, раскрывая процесс мышления, его принципы и логику. Именно здесь и сосредоточено главное действие рациоцинаций, их глубинная динамика. Говоря о пафосе детективных рассказов По, следует признать, что он не только в раскрытии тайны. Блистательное решение загадки демонстрирует красоту и огромные возможности разума, торжествующего над анархическим миром «необъяснимого». Детективные рассказы По — это гимн интеллекту.

Заключение

 В наследие потомкам  романтическая эпоха оставила  памятники непреходящей художественной  ценности. Среди них, наряду с  крупными полотнами эпического  размаха важное место занимают  малые жанры. Они были в некотором  роде любимым детищем американского  романтизма. Эдгар По даже утверждал, что только краткие произведения способны оказывать эмоциональное и эстетическое воздействие на читателя Не подлежит сомнению, что краткие прозаические жанры пользовались в те времена большой популярностью и у читателей, и у писателей. Среди повестей и рассказов, обозначавшихся термином “ tale”, мы найдем немало шедевров, вошедших в сокровищницу мировой литературы.

Одним из самых необычных  художников американской литературы был  Эдгар Аллан По. В его творчестве находит свое завершение процесс формирования рассказа как жанра в американском романтизме. Он впервые предложил теоретическое обоснование рассказа как особого типа прозаического повествования.

Таким образом, в данной курсовой работе была охарактеризована детективная проза Эдгара По с точки зрения ее жанрово – стилевых особенностей на основе  произведений  «Тайна Марии Роже», "Убийство на улице Мор», « Похищенное письмо». Итак, в данной курсовой работе был охарактеризован период романтизма, изучены его признаки; охарактеризована система жанров, сложившаяся в данный период; было проведено сравнение Американского и Английского романтизм; было изучено влияние английской литературы на становление Американского романтизма; изучен вклад Эдгара По в развитие новых жанров (детективного жанра, жанра научной фантастики, «ужастиков»), проведен обзор критического материала по исследуемой проблеме.

Итак, в 1846 году, пытаясь объяснить причины популярности детективных новелл у читателя, Эдгар По писал, что они «обязаны своим успехом тому, что написаны в новом ключе. Я не хочу сказать, что они неискусны, но люди склонны преувеличивать их глубокомыслие из-за метода, или, скорее, видимости метода. Возьмем, к примеру, «Убийства на улице Морг». Какое может быть глубокомыслие в распутывании паутины, которую вы сами (то есть автор) соткали на предмет распутывания? Читатель невольно смешивает проницательность строящего предположения Дюпена с изобретательностью автора». [18]