Стилистика английского

Стихотворение это очень странное по форме. Оно реалисти­чески передает поток сознания умирающего. Мысли умирающего путаются, он не в состоянии ни одну из них довести до конца, но главное, основное стремление объяснить любимой, что с ним происходит, пронизывает все стихотворение. «Да, это был он, но теперь это уже не он, потому что он мертв». Треугольная форма стихотворения показывает последнее усилие умирающе­го, которое достигает кульминации в середине; силы постепенно покидают его, и он затихает, мертвый. Стихотворение необык­новенно эмоционально насыщенно, и особенности формы уже не оригинальничание, как во многих других вещах Э. Кеммин-гса, а органически вытекают из сущности передаваемого. Вне­шний вид стихотворения передает его содержание, соответствует теме. Ритм оказывается не звуковым, а визуальным.

§ 3. Заглавные буквы. Особенности шрифта

В соответствии с правилами грамматики с заглавной буквы

пишется первое слово текста, а также первое слово после точ­ки, многоточия, вопросительного и восклицательного знаков, заканчивающих предложение, и разные виды имен собственных. Имена нарицательные пишутся с заглавной буквы при об­ращении и олицетворении, что придает тексту особую значи­тельность и торжественно-приподнятую окраску.

О Music! Sphere-descended maid, Friend of Pleasure, Wisdom's aid!

(W. Collins)

1 If way to the Better there be, it exacts a full look at the Worst (Th. Hardy).

Приподнятость может быть иронической, пародийной, как в монологе Джима Портера, когда он, высмеивая брата своей жены Найджела, говорит:

«He's a big chap. Well you've never heard so many wcllbrcd commonplaces come from beneath the same bowler hat. The Platitude from Outer Space — that's brother Nigel.»

(J. Osborne. Look Back in Anger)

В цитированном на с. 301 стихотворении Э. Дикинсон неко­торые большие буквы используются для метонимической пер­сонификации: The stiff Heart questions... The Feet, mechanical, go round... Другие слова выделены заглавными буквами, потому что возникают в сознании как очень важные. Таких слов в этом сти­хотворении очень много: Yesterday, or Centuries before?.. Of Ground, or Air, or Ought — A Wooden Way... the Hour of Lead... the Snow... then Stupor...

Целые слова могут быть набраны большими буквами и выделяются как произносимые с особой эмфазой или особен­но громко: And there was dead silence. Till at last came the whisper: «I didn't kill Henry. No, NO! Henry, surely you cannot blame me. I loved you, dearest» (D.H. Lawrence. The Lovely Lady).

Много интересных примеров этой и других особенностей шрифтового выделения можно найти в детской литературе у Л. Кэрролла, А.А. Милна и других. «AS — I — WAS — SAYING,» said Eyore loudly and sternly, «as I was saying when I was interrupted by various Loud Sounds, I feel that?» (A. Milne).

Этот прием широко используется в романе А. Силлитоу «Ключ от двери», причем слова выделяются не только заглавными буквами и шрифтом, но и указанием автора о тоне голоса:

«WILL YOU BE QUIET!» he bawled.

В.И. Балинская1 относит к случаям семантического функцио­нирования заглавных букв характерное для английской письмен­ной традиции написание с заглавных букв всех знаменательных слов в заглавиях книг и глав. Она также отмечает, что в современных изданиях Англии и Америки стало входить в моду Употребление в заглавиях одних строчных букв как для собствен­ных имен, так и для нарицательных:

under milk wood

(by) dylan thomas

(New York, 1954)

В стихотворном тексте заглавные буквы пишутся в начале каждой строки, независимо от того, начинает ли она новое предложение. Современные поэты этого правила иногда не при­держиваются и начинают строку со строчной буквы, если упот­ребление заглавной не требуется указанными выше пунктуаци­онными правилами. Такое нарушение традиции (такая транспо­зиция) придает стихотворению более доверительный разговор­ный вид.

Другим важным средством шрифтового выделения является курсив. Курсивом выделяются эпиграфы, поэтические вставки, прозаический текст, цитаты, слова другого языка, названия упоминаемых произведений (необязательно) и вообще все, что по отношению к данному тексту является инородным или тре­бует необычного усиления (эмфатический курсив). В стилисти­ческом анализе его особенно важно учесть, если курсив исполь­зуется в большом объеме.

Многие служебные слова, служебные глаголы, местоимения и т.п., которые являются обычно неударными, выделяются кур­сивом, если они получают ударение, когда они почему-либо оказываются особенно важными или когда подразумевается ка­кое-нибудь противопоставление:

«Bella!»

«Yes, Master Jon.»

«Do let's have tea, under the oak tree when they come; I know, they'd like it best.»

«You mean you'd like it best.»

Little Jon considered.

«No, they would, to please me.»

(J. Galsworthy. Awakening)

Если will и would используются как вспомогательные глаго­лы или означают обычное, постоянное действие, на них нет ударения. Ударная форма означает раздражение или иронию и выделяется курсивом:

...his liver was a little constricted, and his nerves rather on edge. His wife was always out when she was in Town, and his daughter would flibberty-gibbet all over the place.

(J. Galsworthy. Awakening)

(Усиленное утверждение может быть показано не только курсивом, но и курсивом в сочетании с полной формой вспо­могательного глагола там, где обычна сокращенная. Например:

Olwen (smiling at him affectionately): You are a baby, Robert. (J.B. Priestley. Dangerous Corner)

Этот пример интересно сравнить с другой репликой из той же пьесы:

Gordon (furious, rising and taking a step forward): You are a rotter, Stanton.

You are a rotter соответствовало бы смягчению интонации и не выражало бы гнева, a you are a baby, Robert не могло бы зву­чать ласково. Разница в шрифте соответствует разнице в инто­нации, а разница в интонации передает разные эмоции.

Даже не эмфатическое, а чисто нормативное использование курсива может иметь стилистическую нагрузку.

В стихотворении Т.С. Элиота A Cooking Egg (в английском языке так называется яйцо не первой свежести) герою тридцать лет, и его отношение к надеждам молодости окрашено горькой иронией. В описании комнаты упоминается альбом с видами Оксфорда:

Pipit sat upright in her chair

Some distance from where I was sitting;

Views of Oxford Colleges

Lay on the table, with the knitting.

(T.S. Eliot. The Cooking Egg)

Заглавие альбома напечатано курсивом, и это имеет стили­стическую нагрузку как иронический намек на то, что получен­ное поэтом образование стало просто деталью интерьера.

Курсив избавляет от необходимости вводить слова «книга», «альбом» и т.п. и таким образом способствует компрессии поэти­ческой информации.

§ 4. Графическая образность

Графическая образность есть деление текста на абзацы или стихотворения на строфы, зазубренность строчек или фигурные стихи. Поэзия модернистов постепенно превращается в поэзию,

обращенную не столько к слуху, сколько к зрению, но необыч­ное расположение строк и вообще графическая образность имеет свою давнюю историю. Большой интерес в этом отношении представляет роман Л. Стерна «Тристрам Шенди».

Фигурные стихи отнюдь не являются изобретением новой по­эзии. Их изобретателем считается древнегреческий поэт Симмий Родосский, а в России их писал еще Симеон Полоцкий. Тер­мин «фигурные» отражает их сущность: так называются стихо­творения, строки которых расположены таким образом, что весь текст имеет очертание какой-нибудь фигуры: креста, звезды, сердца, треугольника (как в только что рассмотренном случае) и т.д. Внешний вид каждого стихотворения в какой-то мере со­ответствует его теме и содержанию.

Рассказ Мыши в книге Л. Кэрролла «Приключения Алисы в стране чудес» построен на конвергенции двух стилистических приемов — игры слов и фигурного стиха. Игра слов, построен­ная на омонимии слов tale и tail, сочетается с фигурным сти­хом, напечатанным таким образом, что он действительно по форме похож на хвост мыши. Вверху странички с этим стихо­творением изображена сама мышь. От картинки в виде хвоста идут строчки. Шрифт к концу становится меньше, от чего ка­жется, что хвост утончается. Таким образом tale и tail совпада­ют: хвост мыши является одновременно ее рассказом.

«You promised to tell me your history, you know,» said Alice, «and why it is you hate — С and D,» she added in a whisper, half afraid that it would be offended again.

«Mine is a long and a sad tale!» said the mouse, turning to Alice and sighing.

«It is a long tail, certainly,» said Alice, looking down with wonder at the mouse's tail; «but why do you call it sad?» And she kept puzzling about it while the mouse was speaking, so that her idea of the tale was something like this

— «Fury1 said to

a mouse, that

he met in the house, 'Let us

both go to law: I will prosecute you. — Come, I'll take no denial:

We must have a trial;

For really this morning

I've

nothing to do.' Said the mouse to the cur,

'Such a trial,

dear sir, With no jury or judge, would be wasting our breath.'

'I'll be judge, I'll be jury.' Said cunning old Fury; 'I'll try the whole

cause, and

condemn you to death.'»

В произведениях Э. Кеммингса стилистическое использование графики доведено до крайности, а иногда и до абсурда. Э. Кем-мингс предельно эксцентричен в отношении формы, хотя те­матика его традиционна: радости любви, красота природы, трагедия смерти. Кеммингс прославился тем, что в своем стрем­лении эпатировать читающую публику либо совсем отказывал­ся от знаков препинания, либо ставил их самым загадочным образом между частями слов, не употреблял заглавных букв, отказывался от всяких синтаксических норм, использовал фи­гурные стихи.

В графические средства, функционирующие на уровне тек­ста в целом, следует включить и то, что Ю. Тынянов назвал эквивалентом текста. Эквивалент текста обычно обозначает­ся рядом или несколькими рядами точек и указывает на про­пуск элементов текста, о которых читатель может в какой-то мере догадываться. Так, например, в рассказе К. Мэнсфилд «Служанка» повествование ведется от первого лица. Героиня приносит чашку чая в постель гостье своей хозяйки и расска­зывает ей историю всей своей неудавшейся жизни. Рассказ построен как монолог, но время от времени он прерывается рядом точек. Точки указывают на то, что приезжая леди встав­ляет какие-то замечания, задает иногда вопросы. Этот неиз­вестный текст, о содержании которого читатель может дога­дываться, играет важную стилистическую роль. Он реалисти­чески оправдывает продолжительность излияний героини, помогает более полному раскрытию ее характера и вместе с тем позволяет не загружать рассказ избыточной информаци­ей о собеседнице, которая для художественной задачи расска­за совершенно нерелевантна.

В заключение главы отметим, что, как видно из приведен­ных примеров, графические стилистические средства весьма разнообразны и связаны с фонетическими, грамматическими, лексическими и другими выразительными средствами языка. Так, например, пунктуация может быть экспрессивной, отра­жая разные стилистические приемы (риторический вопрос, апо-зиопезис и др.). Длина строки отражает жанр и деление на план рассказчика и план персонажа. Искажение орфографии служит речевой характеристике персонажа и т.д.

Графику текста нельзя рассматривать как один из уровней языка, поскольку ее отношение к уровням не характеризуется

интегративностью и иерархичностью. Предложение не сегмен­тируется на знаки препинания, а только маркируется ими, фо­немы не образуются буквами.

Графика представляет собой особую систему знаков и пра­вил их употребления, предназначенную для хранения и пере­дачи вербального сообщения в виде, пригодном для зрительного восприятия. Следовательно, мы имеем дело не с особым уров­нем, а с особым кодом.

ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ СТИЛИСТИКА

§ 1. Языковая система, функциональные стили и индивидуальная речь

Произведения художественной литературы и другие тексты, служащие материалом для стилистического анализа, являются примерами индивидуальной речи, данной в непосредственном наблюдении. Для того чтобы описать текст и выявить его осо­бенности по сравнению с другими существующими текстами в данном языке, необходимо установить термины для сравнения. Невозможно установить своеобразие чего бы то ни было, не зная, что является обычным и из каких возможных вариантов выбрано то, что включено в текст. Чем более четко очерчено обычное, тем заметнее индивидуальные особенности. Для того чтобы установить характерные и повторяющиеся принципы выбора, мы должны знать все те формы, из которых произво­дится отбор. Терминами сравнения служат система данного язы­ка в целом и его норма. Под нормой понимается не только ней­тральный литературный стандарт, но и функциональные стили и диалекты. Система языка и его норма не даны нам в непос­редственном наблюдении и выявляются путем абстракции.

Пользуясь терминами моделирования, можно представить себе систему языка как модель абстрактную, норму — как мо­дель статистическую и индивидуальную речь — как эмпиричес­ки наблюдаемый материал.

Язык как система представляет собой множество различно реализуемых в речи элементов в их отношениях, противопос­тавлениях и связях.

Система языка, которая состоит из фонетической, лекси­ческой и грамматической подсистем, может рассматриваться как структура, поскольку на множестве элементов языка оп-

ределены закономерные отношения. Эти отношения состоят в том, что использование единиц более низких уровней для по­строения единиц более высоких уровней имеет ограниченную свободу — сочетаемость элементов ограничена, что и обеспе­чивает необходимую для кода избыточность. Система языка определяет общие возможности употребления его элементов, а норма — то, что реально употребляется, принято и понятно в данной языковой общности в зависимости от конкретных условий общения.

Для того чтобы на примере пояснить различие между систе­мой, нормой и индивидуальной речью, обратимся к местоиме­ниям (см. с. 228).

В системе английского языка местоимение первого лица единственного числа означает говорящего и противопоставле­но местоимению первого лица множественного числа, обозна­чающему говорящего и еще одно или несколько лиц. t В норме английского языка, например в научном стиле речи, вместо I возможно we или так называемое множественное скромности: As an illustration let us take the language of Euclidian geometry and algebra (A. Einstein).

В индивидуальной речи we может быть ласково или насмеш­ливо употреблено вместо местоимения второго лица. Врач мо­жет сказать пациенту: Come, come, we mustn't get ourself all worked up, must we? (J. Thurber. The White Deer).

Литературная норма языка, как пишет Е.С. Истрина, «опре­деляется степенью употребления при условии авторитетности источников»1. Составители грамматик и словарей при описании литературной нормы опираются на материал произведений художественной, научной и публицистической прозы. Правиль­ность речи определяется не логическими или этимологически­ми критериями, а только употребительностью в речи образован­ных носителей языка. Речь обусловлена потребностями и ситу­ацией общения, поэтому и правильность ее относительна. Важ­но отметить, что отступления от правил грамматики в речи персонажей не просто свидетельствуют о низком образователь­ном уровне персонажа, как об этом говорят малоискушенные в стилистическом анализе читатели, а часто несут в себе зна­чительную информацию об обстоятельствах общения, наст­роении и состоянии говорящего.

Общелитературный стандарт называют нормой в узком смыс­ле слова.

Изучением норм «правильной» речи занимается специальная отрасль стилистики — нормативная стилистика, или ортология. Су­щественным отличием ортологии от лингвостилистики является то, что она не только отмечает варианты функционирования язы­ка, но и дает оценку анализируемых форм как «правильных» или «неправильных». Ортология изучает также характер и объем созна­тельного воздействия на развитие и функционирование языка со стороны его носителей и со стороны образовательной системы, поскольку норма в этом смысле искусственно поддерживается школой. Само собой разумеется, что этими проблемами культу­ры и развития речи могут заниматься только те, кто вполне вла­деет данным литературным языком и имеет нужную общефило­логическую подготовку. Наиболее известной из многочисленных английских работ по нормативной стилистике является словарь X. Фаулера1. В задачи ортологии входит не только рассмотрение и устранение семантических и стилистических несоответствий в речи, но и изучение условий ее наибольшей выразительности2. Основной ортологической категорией является категория вари­антности, связанная с тем, что язык находится в состоянии не­прерывного развития и изменения, вследствие чего в нем все­гда сосуществуют элементы старого и нового3.