Образ Петербурга в литературе первой трети XIX века

         Один вариант мифа создавался в письменной литературе, в официальном художественном творчестве; второй – в народных сказаниях и староверческих пророчествах, в неофициальном устном творчестве, не имевшем выхода в литературу и получившем известность много времени спустя. И в том и в другом варианте Петербург, лишен каких бы то ни было конкретных и исторических черт. Он  символ, воплощение идеи; в первом случае – это идея реализовавшегося добра и всеобщего блага, во втором – идея зла и всеобщего вреда. Спор идет не относительно причин возникновения города на пустынном берегу Финского залива. Спор идет исключительно об отношении к городу, и это отношение составляет основу мифа.

         Мысль о неминуемом исчезновении города держалась в народе долго.

         Город, выстроенный на болоте, где гибли в непомерно тяжелых условиях небывалого строительства тысячи насильно сгонявшихся людей, с нерусским обликом и засильем иностранцев, с жестокими притеснениями по отношению к сомневающимся, вплоть до пыток и истязаний, не внушал к себе доверия в народе. На этой почве и возникла легенда об его исчезновении – либо запустении, либо гибели в пожаре, либо поглощении его водной стихией.

         В эти же примерно годы в  письменной литературе, похвальных  речах создается совершенно иной образ Петербурга – города военной и государственной мощи, олицетворения новой России. Таким изобразил Петербург одним из первых Феофан Прокопович в «Слове похвальном в день рождества благороднейшего государя царевича и великого князя Петра Петровича», произнесенном в 1716 году, сказал об этом так: «Кто бы от странных зде пришед и о самой истине не уведав, кто бы, глаголю, узрев таковое града величество и великолепие, не помыслил, яко сие от двух или трех сот лет уже зиждется»¹, охарактеризовавший его как «место царскому престолу» и «новоцарствующий град Петрова».

         Такой образ Петербурга, парадный  пышный, содержал, несмотря на налет  искусственной героизации, известный исторический опыт, вобравший в себя понимание не только незаурядности, но и большой исторической прогрессивности петровских нововведений.

         Тредиаковский, например, восклицает:

Приятный  брег! Любезная страна!

Где свой Нева поток стремит к пучине.

О! прежде дебрь, се коль населена!

Мы град в тебе престольный видим ныне.

Немало  зрю в округе я доброт:

Реки  твоей струи легки и чисты;

Студен  воздух, но здрав его есть род:

Осушены почти уж блата мшисты.

              Письменная литература как бы вступает в спор с устными преданиями, устанавливая, в противовес народным представлениям, величественный, полный мощи образ Петербурга и его основателя. Антагонический характер этих двух традиций очевиден. Каждая из них страдает односторонностью, но в односторонности своей они противостоят друг другу.

Тема  Петербурга в очерке первой трети  XIX века.

         Очерки разных десятилетий XIX века дают нам примеры различных подходов  к проблеме Петербурга. Это обусловлено не только тем, что рос, менялся сам город, возникали новые проблемы в жизни петербуржцев, но и тем, что эволюционировал сам очерк как особый литературный жанр. С каждым десятилетием он становился все более и более мобильным, возрастает его способность отражать сдвиги в жизни города, показывать влияние Петербурга на поступки, на внутренний мир человека.

         По очеркам XIX века можно судить о развитии Петербурга, об изменениях в его облике, в условиях жизни людей. Но у большинства мастеров проблема часто подается не только в «сегодняшнем», но и в общеисторическом, вечном ракурсе.

         С каждым десятилетием XIX века – это особенно видно по его первой половине, - в русской литературе, в частности в очерковой литературе, заметно растет интерес к теме Петербурга. Прошло сто лет со времени его основания. Петербург стал одним из красивейших городов мира. Это отличали многие иностранцы, побывавшие в нем. «Нельзя не задуматься, - писала госпожа де Сталь, - над чудом создания столь прекрасного города в такое малое время»¹. Не менее важное другое: описывая Петербург, очеркист неизбежно выходил к больным, горячим вопросам русской общественной жизни: о роли и результатах петровских преобразований, о связи России и Западом, о национальных чертах жизни страны. Вставал и такой вопрос: можно ли любить Петербург и если да, то за что?

         Для Батюшкова, автора «Прогулки в Академию Художеств», Петербург - прежде всего прекрасное, почти чудесное творение: Петр сказал: «Здесь будет город … чудо света» - «и Петербург возник из дикого болота»². Автор очерка мысленно прослеживает этапы развития города. Появление замысла Петра, строительство Петербурга, борьба разумной творческой силы с дикими стихиями «Здесь Художества, Искусства, гражданские установления и законы победят самую природу». Вот современный город, главные черты, которого – соразмерность, гармоничность, стилевое единство «Смотрите — какое единство! Как все части отвечают целому! Какая красота зданий, какой вкус, и в целом какое разнообразие, происходящее от смешения воды со зданиями»¹ - эти слова молодого художника явно близки и автору очерка.

         «Прогулка» написана в форме  письма. Это послание одного знатока и ценителя искусства другому. Петербург как творение оценивается, прежде всего, с эстетической точки зрения, он сравнивается с лучшими образцами мирового градостроительства. И «великолепный Петербург» выдерживает это сравнение.

         «Прогулка» Батюшкова – один из интереснейших опытов историко-культурного очерка в России. Это редкий пример очерка, в котором город увиден и осмыслен главным образом как архитектурный ансамбль. В описании столицы нет драматических тем и тем более трагических мотивов.

         «Прогулка» Батюшкова – не  только восторг, но и назидание:  надо уметь видеть красоту,  ценить искусство. Он сожалеет, что многие петербуржцы «благодаря  привычке» на замечательные строения, на великолепную набережную смотрят  «холодным оком». В сущности, к этому же уметь видеть свершения, осуществляемые здесь, в Петербурге, и удивляться.

Пушкинский  Петербург в поэме «Медный  всадник»

         В «Медном всаднике» Пушкин предпримет попытку, которой суждено остаться единственной в своем роде, создать синтетический образ Петербурга, где традиция литературная оказалась бы дополненной традицией устной, фольклорной. Петербург вступления к поэме (город Петра, перед которым «померкла старая Москва») и Петербург соответственно поэмы (город Медного всадника и несчастного Евгения) – вот два главных облика северной столицы. Они перешли к Пушкину из глубины XVIII века, были им исторически переосмыслены и художественно конкретизированы, слиты воедино, и на основе этого слияния Пушкин создал облик города, очень

неоднозначный как по художественному наполнению своему, так и по осмыслению исторической роли его в судьбах России и  Европы. В поэме Пушкина обе  стороны города – одна величественная и величавая, другая роковая и  трагическая – составляют нерасторжимое единство, но это единство внутренней противоречивости; оно есть отражение реальной исторической противоречивости и деятельности Петра, и его личности и облика основанной им столицы:

Люблю тебя, Петра творенье,

Люблю твой строгий, стройный вид,

Невы  державное теченье,

Береговой ее гранит,…

Люблю, военная столица,

Твоей твердыни дым и гром,…

         Судьба города символизирует  величайшую историческую перспективность  самих петровских нововведений.

         В «Медном всаднике» Пушкин  выступает последним певцом светлой и величественной стороны Петербурга.

         Во вступлении к поэме «Медный  всадник» он продолжает традицию  изображения Петербурга как парадного,  пышного города Пушкин о нем  говорит как о красе и диве; о пышности и горделивости; об  оживленных берегах, где теснятся стройные громады башен и дворцов; о Неве, которая одета в гранит:

.., и юный град,

Полнощных стран краса и диво,…

Вознесся  пышно, горделиво;…

По оживленным берегам

Громады стройные теснятся

Дворцов и башен; корабли

Толпой  со всех концов земли

К богатым  пристаням стремятся;…

Люблю твой строгий, стройный вид,

Невы  державное теченье,

Береговой ее гранит,

Твоих оград  узор чугунный,…

И блеск, и шум, и говор балов,

А в час  пирушки холостой -

Шипенье пенистых бокалов

И пунша  пламень голубой…

Люблю, военная столица,

Твоей твердыни дым и гром,…

         Но Пушкин содержанием поэмы  показывает, в какой узел противоречий  завязалась через сто лет русская  история благодаря Петру и  Петербургу. Светлому, величественному  городу вступления соответствует  в тексте поэмы тот же город, но как мрачный, роковой, губительный символ, в котором действует Медный всадник. И в содержании поэмы Пушкин первый в письменной литературе показал в реальных художественных чертах роковую и трагическую роль города в судьбе человека.

         Драма Евгения подается Пушкиным  в «Медном всаднике» на фоне  блистательной судьбы города.

         В основной части поэмы существует  мир бедных людей, которые вынуждены с трудом добывать средства для существования; живут в хижинах или «убогих» уголках и пустынных каморках, которые отдают внаймы им;

Обломки хижин, бревны, кровли,…

Пожитки бледной нищеты,…

…Его пустынный уголок

Отдал внаймы, как вышел срок,

Хозяин  бедному поэту

неизмеримо далеки от светских удобств и развлечений. В этом мире живет главный герой поэмы Евгений: 
 

О чем  же думал он? о том,

Что был  он беден, что трудом

Он должен был себе доставить

И независимость  и честь;

Что мог  бы бог ему прибавить

Ума и  денег…

         Для таких людей как Евгений  Петербург величественный, официальный, Петербург Медного всадника враждебен, этот город приводит главного героя к сумасшествию, затем к отверженной одинокой жизни:

Нередко кучерские плети

Его стегали,…

и к гибели.

         Так получил свое оформление миф о Петербурге, так был создан образ города, в котором трудно отделить конкретно-историческое от вымышленного, частное от общего, действительность от представлений о ней. Если во вступлении к поэме Пушкин завершает традицию, пришедшему к нему из письменной литературы, то в содержании ее, связанном с устными представлениями и традициями, он открывает путь в XIX и начало XX века.

         После Пушкина выявленное в «Медном всаднике» противоречие между величием дел Петра и трагедией «маленького человека» в литературе сглажено. Петербург вступления к поэме практически остался вне сферы творчества писателей. Вступление к «Медному всаднику» - едва ли не единственный в русской литературе памятник такому Петербургу.

         Величие, красота, пышность северной столицы как символ величия и исторического значения самих петровских преобразований не привлекали внимание русских писателей ни в XIX, ни в XX веках. Но зато резко выдвинулся на первый план, заслонив все остальные аспекты, трагический Петербург, город тяжелых, мрачных красок, город не Петра, но Медного всадника, бросающегося в погоню за бедным разночинцем.

         Петербург же вступления к  поэме стал преимущественно достоянием  научной области – публицистики, истории, истории искусств, архитектуры  и т. д. Образовались как  бы две традиции в истолковании и осмыслении города и роли петровских преобразований – традиция литературная и традиция научно-публицистическая. Историков, публицистов, искусствоведов привлекала проблема исторической судьбы России сама по себе, в ее, так сказать, чистом виде.