Моральный аспект в романе О. Уайльда «Портрет Дориана Грея»

«Портрет Дориана Грея» написан в импрессионистическом стиле. Детали отличаются изысканностью и манерным изяществом. Роман начинается словами: «Густой аромат роз наполнял мастерскую художника, а когда в саду поднимался летний ветерок, он, влетая в открытую дверь, приносил с собой то пьянящий запах сирени, то нежное благоухание алых цветов шиповника». История падения молодого аристократа Дориана Грея, развращенного великосветским циником лордом Генри, развертывается в изысканной обстановке богатых комнат, затянутых старинными гобеленами, оранжереей с цветущими орхидеями, затемненных кабинетов с потайными шкафами, прячущими ядовитые зелья и ядовитые книги. Эта утонченно-культурная атмосфера сама по себе пробуждает в человеке чувственное начало. В попытке проникнуть в тайны чувственной жизни человека начинает Дориан собирать свои коллекции, описанию которых не зря уделяется столько места в романе: коллекции благовоний, музыкальных инструментов, драгоценных камней, вышивок и гобеленов, живописи. Полнотой чувственных ощущений пронизан стиль романа, автор стремится передать мир во всем разнообразии восприятий всех органов чувств. Уже это смакование красоты, сладострастное погружение в наслаждение было вызовом викторианским нормам. Любование предметами салонно-аристократического быта, эстетизация нравственного растления, оправдывающая циничные рассуждения и порочные похождения героев, делают этот роман одним из наиболее характерных произведений декадентской прозы. В «Предисловии» к роману Уайльд излагает квинтэссенцию эстетизма, провозглашает культ чистой красоты, авторского субъективизма и обосновывает концепцию «искусства для искусства».

«Предисловие» представляет собой собрание афоризмов, любимого жанра Уайльда. Сам Оскар Уайльд был непревзойденным мастером беседы; слава острослова пришла к нему много раньше, чем литературная слава. В уста лорда Генри Уоттона в романе вложено такое количество парадоксов, что их блеск может утомить. Но парадоксы предисловия к роману, пожалуй, самая широко цитируемая часть литературного наследия Уайльда, потому что нигде больше с такой полнотой он не выразил суть эстетского отношения к жизни, свое убеждение в том, что искусство стоит вне морали: «Нет книг нравственных или безнравственных. Есть книги хорошо написанные или написанные плохо. Вот и все... всякое искусство совершенно бесполезно». Это положение уже выдвигала теория «искусства ради искусства», но эстетизм идет еще дальше, утверждая, что «жизнь подражает искусству»; «искусство -- зеркало, отражающее того, кто в него смотрится, а вовсе не жизнь». В предисловии Уайльд бросает вызов косной критике, стремящейся непременно понять, что хотел автор сказать своим произведением, тогда как «художник не стремится ничего доказывать», его дело -- «совершенное применение несовершенных средств». Своеобразно подводит Уайльд итоги литературного развития своего века: «Ненависть девятнадцатого века к Реализму -- это ярость Калибана, увидевшего себя в зеркале. Ненависть девятнадцатого века к Романтизму -- это ярость Калибана, не находящего в зеркале своего отражения».

Двадцать пять изящных афоризмов, составляющих это предисловие, могут быть восприняты как тезисы системы, которая в ином виде и более пространно была изложена в диалогах и эссе. Не связанное сюжетно с основным текстом романа, предисловие интересно уже своеобразием и выразительностью составляющих его изречений. Но по способу выражения заложенного в них смысла они находятся в полном созвучии со стилем Уайльда-романиста. Вместе с тем предисловие и сам роман как бы ведут между собой своеобразный диалог, в ходе которого согласия и противоречия чередуются. Выраженные афористично в отточенных фразах положения эстетической программы Уайльда проходят испытания на «прочность» в собственно сюжетной части произведения. «Художник не моралист. Подобная склонность художника рождает непростительную манерность стиля». Впрочем, у художника Бэзила Холлуорда, как нетрудно заметить, есть «этические симпатии» и даже некоторая склонность к морализированию; однако искусство Холлуорда находится вне сферы проявления этих качеств, а его морализаторство никак не влияет на друзей художника, разве что утомляет их. Здесь Уайльд-романист нисколько не противоречит Уайльду - законодателю эстетизма.

Мысль о первичности искусства, отражающего лишь того, кто смотрится в него, «а вовсе не жизни», - мысль, заявленная фрагментарно, получила в своё время развернутое выражение в эссе «Упадок искусства лжи». В романе портрет как произведение искусства как будто отражает саму жизнь Дориана Грея. Однако же, кроме Дориана, никто изменяющегося портрета не видит, а посему можно сказать, что портрет отражает лишь того, кто в данную минуту «в него смотрится», то есть героя. Не прозвучавшая отчетливо в предисловии, но очень важная мысль о том, что деградация искусства впрямую связана с упадком высокого искусства лжи, иллюстрируется и доказывается в романе судьбой актрисы Сибиллы Вейн. Не ведавшая, что такое любовь, девушка прекрасно фантазировала на сцене, лгала (в уайльдовском смысле), с успехом играя роли многих шекспировских героинь. Узнав истинное чувство, полюбив Дориана, она переживает резкий «упадок искусства лжи», в результате чего с ней как с актрисой происходит трагическая метаморфоза: она начинает играть плохо (что фиксирует даже добрейший Холлуорд). Она произносит еретические слова о том, что искусство - только бледное отражение подлинной любви, и Дориан говорит: «Без вашего искусства вы - ничто!» В отчаянии она, как Гретхен из «Фауста», отравляет себя. И даже ее смерть трактуется эстетически - сначала лордом Генри, а затем и самим Дорианом. Лорд Генри считает, что она сыграла свою последнюю роль, которая представляется ему «необычайным и мрачным отрывком из какой-нибудь трагедии семнадцатого века». Он говорит: «Эта девушка, в сущности, не жила - и, значит, не умерла». Дориан соглашается и с такой же легкостью заявляет: «Она снова перешла из жизни в сферы искусства». Толкование судьбы несчастной молодой актрисы содержится в монологе лорда Генри Уоттона из восьмой главы романа, который возвращает Дориану душевное равновесие и безразличие к окружающим людям. Понятия «прекрасное» и «Красота» ставятся в предисловии на самую верхнюю ступень ценностей. Поучения лорда Генри и их воплощение - жизнь Дориана - как будто вполне соответствует такой расстановке. Дориан красив, и красота оправдывает все негативные стороны его натуры и ущербные моменты его существования («избранник - тот, кто в прекрасном видит лишь одно - Красоту»). Тот, кто покушается на Красоту, - независимо от причин и помыслов - сам становится жертвой, как, например, Джеймс Вейн, брат несчастной Сибиллы. Дориан наказан только тогда, когда поднимает руку на прекрасное - на произведение искусства. Искусство как воплощение прекрасного вечно, и потому погибает герой, а остается жить прекрасный, как и в момент окончания работы художника, портрет. Все как будто бы согласуется с теоретическими воззрениями писателя.

Но финал романа может иметь и несколько иное истолкование. Мертвый человек, лежащий на полу, опознан его слугами лишь по кольцам на руках: «лицо у него было морщинистое, увядшее, отталкивающее». Сам облик мертвого Дориана неэстетичен, а это обстоятельство позволяет даже в системе ценностей эстетизма прочитать наказание, понесенное за преступления. Именно преступления (во множественном числе), так как одно покушение на портрет не оставило бы такого количества следов на лице героя. Общая окраска преступлений Дориана - абсолютная аморальность, полное нравственное безразличие. Порицающий «эстетические симпатии художника» писатель, вопреки собственной программе, не только показал душевный кризис своего героя, но и привел его к наказанию. Нарушая неписаные законы нравственности, Дориан, исповедующий идеи нового гедонизма, нарушает и законы писанные. Впрочем, несовершенство этих законов, как и всего английского общественного организма, хоть и не являются предметом художественного анализа в романе, но в то же время не уходят от взгляда его создателя. «Знаю, что в Англии у нас не все благополучно, что общество наше никуда не годится», - говорит художник Холлуорд, не склонный высказываться лишь ради красного словца. Он говорит, например: «Англия достаточно плоха… и все английское общество никуда не годится». «Едва ли во всей палате общин найдется хоть одно лицо, которое бы стоило нарисовать, хотя многих из них и следовало бы побелить немного», - тоже его слова. Именно Холлуорд становится трагической жертвой самого тяжкого преступления Дориана Грея - преступления, подробно описанного романистом.

«Когда эстет берется за роман, то его эстетизм проявляется вовсе не в построении романа, - а в том, что в романе изображается говорящий человек - идеолог эстетизма, раскрывающий свое исповедание». Это высказывание М.М. Бахтина помогает понять художественное своеобразие мира романа Уайльда и его пафос. Действительно, в романе подвергается испытанию не герой как личность, психологический тип, а мировоззрение героя. У всех основных действующих лиц один прототип, все они - Генри Уоттон, Бэзил Холлуорд и Дориан Грей - в своих устремлениях ипостаси одной личности - Оскара Уайльда, выражают противоречивое единство его драматического сознания. Человек-идеолог в романе - это, конечно же, лорд Генри Уоттон, разворачивающий перед Дорианом и читателем целую программу эстетизированного гедонизма. То, что в жизни самого Уайльда часто было лишь позой, у персонажа является продуманной системой взглядов, которую он своеобразно испытывает на жизни Дориана Грея. Причем, он делает это, считая своего молодого друга не личностью, а «подходящим объектом» для «научного анализа страстей». Молодой, внешне совершенный Дориан Грей, еще не сорванный цветок - всего лишь «объект». В первых главах романа душа и ум главного героя растревожены проникновением новых представлений о жизненном предназначении красоты, после он «претворяет в жизнь» всё то, что проповедует лорд Уоттон, а в последней главе Дориан гибнет. Он проходит весь цикл испытания, и читателю можно попытаться дать ответ на вопрос о том, доказала ли жизнь Дориана Грея состоятельность теории лорда Генри Уоттона или нет. «Цель жизни - самовыражение. Проявить во всей полноте свою сущность - вот для чего мы живем», - внушает лорд Генри своему юному другу. Но жизнь Дориана отнюдь не раскрытие сущности того человека, портрет которого написал художник Бэзил Холлуорд, она - переформирование его души, отразившееся и на холсте. Портрет начинает отражать все изменения, происходящие с прекрасным Дорианом, сравненным с «юным Адонисом, словно созданным из слоновой кости и розовых лепестков», с Нарциссом, не перестававшим любоваться собой. Дориан влюбляется в свое «второе я» - портрет. Он подолгу любуется собой, целуя портрет. Он с головой окунается в светскую жизнь, посвящая свою жизнь званым обедам и вечерам в опере. Это переформирование и приводит к той утрате целостности, признаки которой подмечает даже сам «идеолог», говоря, что Дориан в отдельные моменты становится «сам не свой».

Лорд Генри Уоттон - самая яркая и завершённая фигура романа, демон-искуситель, действующий в облике светского человека из высшего общества. Обращаясь к своему новому знакомому, Дориану Грею, Лорд Генри философствует, провозглашает проповедь в защиту жизни, юности и физического совершенства человека, которая одновременно является льстивой одой красоте Дориана. «Новый гедонизм - вот что необходимо нашему веку, а вы, Дориан, могли бы стать его олицетворенным символом». Его речь - вереница блестящих парадоксов, «общих мест навыворот», которые способны одурманить и одурманивают воображение кого бы то ни было. Проявить во всей полноте свою сущность для лорда Генри - значит «дать волю каждому чувству» и каждой мысли с единственной целью наслаждения. Если на пути к наслаждению встанут мораль и совесть, их надо преодолеть и отбросить: по мнению лорда Генри, основа морали и совести - лишь страх и трусость. «Совесть - официальное название трусости» - вот кредо его концепции эстетского гедонизма, его теории наслаждения. Этой концепции противостоит и словесно ее оспаривает друг лорда Генри - Бэзил Холлуорд, автор портрета Дориана Грея. Он утверждает, что и сам проповедник теории наслаждения чужд ее, он лишь прикидывается циником, так как «стыдится своей добродетели». По его словам, лорд Генри никогда не говорит ничего нравственного, но и никогда не делает ничего безнравственного. Однако с последним довольно сложно согласиться, ведь оправдание не только порока, но и преступления потому, что «порок - единственный красочный элемент, сохранившийся в современной жизни», ставит под сомнение большинство морально-нравственных принципов. Лишь такой ярый гедонист, как лорд Генри, мог себе позволить заявить подобное. Этому человеку недостаточно положения ведущего беседу и покоряющего внимание слушателей, ему мало всеобщего признания его блестящего остроумия. Он хочет постоянно «мешать жизнь, чтобы она не закисла». Особенный интерес для него представляет нетронутая человеческая душа, ведь начиная словесную игру с Дорианом Греем, он хочет не только очаровать и поразить его, но покорить его душу, хочет испытать наслаждение духовной властью. Бэзил Холлуорд потому и выступает против влияния лорда Генри на Дориана Грея, что справедливо считает это влияние дурным. Пытаясь спасти своего юного друга, он сам становится жертвой Дориана, который уже довел самоубийства беззаветно любившую его девушку. И все же, при всей очевидной приверженности нравственному началу и искреннему желанию спасти Дориана Грея от духовного опустошения, Бэзил Холлуорд в борьбе за дорогую ему человеческую душу преследует и личный интерес, заботясь о том, чтобы только для себя сохранить его дружбу и любовь. И главное, именно Бэзил Холлуорд первым воздействует на Дориана, последствия чего оказываются роковыми для них обоих. Ведь суждение об этом «художнике-святоше» будет не объективным, если не учесть того влияния, которое созданный им портрет оказал на живую модель.

Название романа подчеркивает особое значение портрета в сюжете, и если оно призвано ориентировать читателя, то портрет заслуживает пристального внимания, как бы ни оценивать достоинства этого художественного изобретения. В преображениях портрета высказана суть того, что совершается в романе.

Портрет Дориана Грея, как только он обрел магическое свойство, стал воплощением совести этого молодого человека. Он становится зрителем собственной жизни, все с большим интересом наблюдая за разложением своей души. Иногда он все же думает о ее гибели, но предельный эгоизм, развращенность и отупелость чувств делают несбыточными его попытки вернуть былую чистоту души. Совесть остается единственной помехой, время от времени напоминая о себе и отравляя меланхолией даже его страсть. Не в силах больше смотреться в это «зеркало» и противостоять разоблачающей силе портрета, он решает устранить эту помеху, но, убивая совесть, он убивает самого себя.

Герой в ответ на вопрос герцогини Монмутской, помогла ли ему философия лорда Генри найти счастье, говорит, что «никогда не искал счастья», искал лишь наслаждений, но находил их «слишком часто». В другой беседе Грей признается своему учителю, что «был бы рад поменяться с любым человеком на свете» и что убитый человек счастливее его. Он тяготится своей «чудесной жизнью», признается однажды, что «так жить больше не хочет» и даже упрекает лорда Генри за то, что он однажды «отравил» ученика книгой. Его друг протестует: «А “отравить” вас книгой я никак не мог. Этого не бывает. Искусство не влияет на деятельность человека, - напротив, оно парализует желание действовать. Оно совершенно нейтрально. Так называемые безнравственные книги - это те, которые показывают миру его пороки, вот и все». Растворение эстетизма в новом гедонизме характерно для тирад и реплик лорда Генри. Вспомним своеобразный «гимн» Красоте из второй главы. «Красота - один из видов Гения, она еще выше гения. Она имеет высшее право на власть и делает царями тех, кто ею обладает». Идея «вседозволенности», свойственной Красоте, подвергается в романе испытанию и опровергается. Лорду Генри кажется, что если бы идеи нового гедонизма овладели каждым человеком, то «мир ощутил бы вновь мощный порыв к радости». У Дориана Грея, впитавшего эти мысли, оказывается много подражателей, но судьбы их - автор лишь сообщает о них, а не показывает в подробностях - никак не назовешь «порывом к радости». Уайльд инстинктивно полагал, что все живое, каким бы уродливым и аморальным оно ни казалось обывателю, имеет право на существование, когда воплощается, обретает форму, то есть собственную эстетику. Новая этика возникает тогда, когда зритель благодаря художнику-творцу воспринимает как прекрасное нечто такое, что раньше казалось аморальным, то есть уродливым. В этом, собственно, и суть философии сэра Генри, духовного провокатора Дориана Грея из романа. Жизнь - это лишь материал, глина в наших руках, руках художников-экспериментаторов жизни. В жизни все надо попробовать. Дориан слишком простодушен и наивен, слишком чувствителен и недалек, чтобы сохранять ту эмоциональную незаинтересованность, холодность, которую предполагает идеал его друга. И завороженный его идеями Дориан смело пробует. Он экспериментирует с собственной жизнью. И не только с собственной. И в этом, видимо, отличие позиции сэра Генри и Дориана. «Всякое преступление - вульгарно, - говорит сэр Генри, - а всякая вульгарность - преступна». Согласно сэру Генри, для людей вульгарных, лишенных воображения, преступление - это то, что для изощренного ума - искусство, то есть источник необычных ощущений. Согласно самому Уайльду, преступление как акт индивидуализма порой может походить на произведение искусства своей безупречностью; но индивидуализм и свобода преступника кажущиеся: преступник всегда имеет дело с другими людьми, с обществом, в это время как истинный художник ни от кого не зависит в своем творении и потому абсолютно свободен.