"Мастер и Маргарита" : за Христа или против?

 

      диакон  Андрей Кураев 

      «МАСТЕР И МАРГАРИТА»: ЗА ХРИСТА ИЛИ ПРОТИВ? 
 

      Отрекись  от Него – и громом

      Не  расколется небосвод…

      Только  свет из грешного дома

      Может быть, навсегда уйдет.

      И заметишь ты это едва ли:

      Всё заботы да суета…

      Мы  не раз уже предавали

      И стыдились верить в Христа.

      Но  глядит Он из дальней дали,

      Весь  изъязвлен и весь в крови:

      Дети, дети Моей печали,

      Дети, дети Моей любви

      (Надежда  Павлович. Наши дети). 
 
 
 

В ЗАЩИТУ ЧЕРНОВИКОВ

БУЛГАКОВ  И ВЕРА

БУЛГАКОВ  И БЕЗВЕРИЕ

ШЕСТОЕ И  СЕДЬМОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА БЫТИЯ БОГА

КТО АВТОР  РОМАНА О ПИЛАТЕ?

РОМАН ИЛИ  ЕВАНГЕЛИЕ?

ПУТЬ ПИЛАТА: ОТ РУКОПИСИ К ЛУНЕ

«РУКОПИСИ НЕ ГОРЯТ»

СВЕТ, ТЕНИ И  СОФИСТИКА

ЕСТЬ ЛИ ЗАЩИТА ОТ ВОЛАНДА?

ЕСТЬ ЛИ ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ  ПЕРСОНАЖИ В РОМАНЕ?

СКОРО ЛИ ПАСХА?

ПОЧЕМУ ВОЛАНД – ИНОСТРАНЕЦ?

ОБ ОБЕЗЬЯНЕ БОГА

КНИГА ИОВА - «ФАУСТ» - «МАСТЕР И МАРГАРИТА»

 ОБРАДУЕТ  ЛИ ВЕЧНОСТЬ С МАРГАРИТОЙ?

«ОН ЗАСЛУЖИЛ ПОКОЙ»

ЗАСЛУЖИЛ  ЛИ БУЛГАКОВ ПАМЯТНИК? 

Приложения:

ЗА ЧТО  КАНТУ ГРОЗИЛИ СОЛОВКИ?

О встрече  с Владимиром Бортко

Игорь Серков. «Пусть знают!» 

      Сразу скажу: так называемые «пилатовы главы» «Мастера и Маргариты» кощунственны. Это неинтересно даже обсуждать. Достаточно сказать, что Иешуа булгаковского романа умирает с именем Понтия Пилата на устах¹, в то время как Иисус Евангелия – с именем Отца. Любой христианин (а христианин - при максимально мягком и широком определении этого слова – это человек, который молится Христу) любой конфессии согласится с этой оценкой.

      Вопрос  в другом: а можно ли эту оценку («кощунство») перенести с «пилатовых глав» на весь роман в целом и на самого Булгакова?

      Сербский  исследователь М. Иованович настаивает, что «Евангелие по Воланду» оказывается  одновременно и «Евангелием по Булгакову», и полагает, что «Булгаков писал свой роман с воландовых позиций»².

      На  мой взгляд, такое отождествление слишком жестоко и поспешно.

      Впрочем, прежде, чем приводить аргументы, признаюсь, почему я стал их искать (в конце концов, разум всегда приводит лишь в ту точку, в которой  ты назначаешь ему свидание).

      Я полюбил эту книгу, когда она  еще не входила в школьную программу. И мог страницами цитировать ее по памяти. Даже спустя пятнадцать лет после прочтения, впервые оказавшись в Иерусалиме, я смотрел на Город через булгаковские стихи (язык не поворачивается назвать прозой его описание грозы над Ершалаимом). Иначе было просто невозможно: я стоял на вершине Масленичной горы; внизу был Город, а с запада, (но не сверху, а вровень с глазами) надвигалась гроза. Ну как тут было не вспомнить: «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, Хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды... Пропал Ершалаим - великий город, как будто не существовал на свете. Все пожрала тьма, напугавшая все живое в Ершалаиме и его окрестностях…».

      В общем, мне хотелось бы оправдать  консерватизм своей любви. Имею ли  я право продолжать с любовью  относиться к булгаковской книге, несмотря на то, что за эти годы я стал ортодоксальным христианином? Может ли христианин не возмущаться этой книгой? Возможно ли такое прочтение булгаковского романа,  при котором читатель не обязан восхищаться Воландом и Иешуа, при этом восхищаясь романом в целом? Воланд – оппонент автора или резонер, которому доверено озвучивать авторскую позицию? Возможно ли такое прочтение романа, при котором автор был бы отделён от Воланда?

      Такую возможность отрицают школьные учебники по литературе. Что ж, пора выходить за порог слишком средней школы. 

        В ЗАЩИТУ ЧЕРНОВИКОВ

      Прежде, чем приступать к изложению аргументов, стоит признаться в необычности  по крайней мере некоторых из них.

      В литературоведении принято опираться  на итоговую, беловую авторскую рукопись. Если между беловиком, тем текстом, который автор передал в издательство и черновыми, более ранними, набросками есть расхождение, то предпочтение отдается именно позднейшему варианту. Вполне понятный и логичный принцип.

      Но  все же есть такие книги, к которым  он не может быть вполне применим. Этот принцип не вполне приложим к произведениям подцензурной литературы. Если писатель работает в условиях жесткой внешней цензуры, то со временем он переходит к самоцензуре. Он уже по своему горькому опыту знает, что - можно, что -на грани допустимого, а что - просто невозможно. Он знает требования цензуры и вкусы конкретного цензора. И тогда он может сам подправлять свой текст накануне отдачи его в чужие руки. Пока писатель наедине со своим вдохновением – он просто искренен. И тогда каждый пишет как он дышит...³ Но вот наступает пора, когда надо наступать на горло своей песне ради того, чтобы хоть что-то прохрипеть.

      Булгаков  писал свой последний роман в  годы жесточайшей цензуры и уже  имея огромный опыт продирания через  нее. Он хотел видеть свой роман опубликованным.

      За  несколько дней до смерти в дневнике его жены Е. С. Булгаковой появляется запись: «6 марта 1940 г. Когда засыпал: «Составь список... список, что я сделал…  пусть знают…». Был очень ласков, целовал много раз и крестил  меня и себя – но уже неправильно, руки не слушаются.. Одно время у меня было впечатление, что он мучится тем, что я не понимаю его, когда он мучительно кричит. И я сказала ему наугад (мне казалось, что он об этом думает): «Я даю тебе честное слово, что перепишу роман, что я подам его, тебя будут печатать!» – А он слушал, довольно осмысленно и внимательно, и потом сказал: «Чтобы знали… чтобы знали»⁴.

      Список, о котором идет речь в начале этой записи – это список литературных и идейных врагов Булгакова⁵. И вот, вопреки обилию этих врагов, Булгаков все же хочет видеть свой роман опубликованным. И в романе он видит некоторое предупреждение читателю: «чтобы знали…».

      Ради  этого он переделывал роман, не только улучшая его, но и страха ради цензорского. В литературной сводке ОГПУ от 28 февраля 1929 говорится: «...Булгаков написал роман, который читал в некотором обществе, там ему говорили, что в таком виде не пропустят, так как он крайне резок с выпадами, тогда он его переделал и думает опубликовать, а в первоначальной редакции пустить в качестве рукописи в общество, и это одновременно с опубликованием в урезанном цензурой виде»⁶. В дневнике Е. С. Булгаковой (осень 1937 года): «Мучительные поиски выхода... откорректировать ли роман и представить?.. Миша правит роман»⁷.

      Были  ли шансы на публикацию? Иногда казалось, что - да. В ноябре 1936 года постановка шуточной оперы А. Бородина «Богатыри» Камерным театром (с текстом Демьяна Бедного) была заклеймлена советской прессой «за глумление над крещением Руси». Е. С. Булгакова отмечает в дневнике: «Я была потрясена!»⁸. Булгаков же настолько вдохновлен этим, что в том же месяце делает набросок либретто «О Владимире», обращаясь к теме крещения Руси⁹.

      Вообще, когда в 1928 году Булгаков начинал  свой «роман о дьяволе»¹⁰, в советской литературе дьявол считался вполне приемлемым и обычным персонажем. Ничего шокирующего в том, что советский писатель вдруг вводит в повествование черта, тогда не было.

      В воспоминаниях Л.Е. Белозерской-Булгаковой рассказывается о знакомстве М. Булгакова  с повестью А.В. Чаянова «Венедиктов, или достопамятные события жизни моей» (М., 1922). Оформляла книгу Н. Ушакова, дружившая с семьей Булгаковых, она и подарила экземпляр книги  Михаилу Афанасьевичу. Итак, «Н. Ушакова, иллюстрируя книгу, была поражена, что герой, от имени которого ведется рассказ, носит фамилию Булгаков. Не менее был поражен этим совпадением и Михаил Афанасьевич. Все повествование связано с пребыванием Сатаны в Москве, с борьбой Булгакова за душу любимой женщины, попавшей в подчинение к Дьяволу… С полной уверенностью я говорю, что небольшая повесть эта послужила зарождением замысла, творческим толчком для написания романа «Мастер и Маргарита»»¹¹.

      Герой повести студент-второкурсник Московского  Университета Булгаков возвращается в  Москву из Коломенского: «Вступив в  город, почувствовал я внезапно гнет над своей душой необычайный. Казалось, потерял я свободу духа и ясность душевную безвозвратно и чья-то тяжелая рука опустилась на мой мозг, раздробляя костные покровы черепа… Весь былой интерес к древностям славяно-русским погас в душе моей… Я чувствовал в городе чье-то несомненное жуткое и значительное присутствие. Это ощущение то слабело, то усиливалось необычайно, вызывая холодный пот на моем лбу и дрожь в кистях рук,— мне казалось, что кто-то смотрит на меня и готовится взять меня за руку. Чувство это, отравлявшее мне жизнь, нарастало с каждым днем, пока ночью 16 сентября не разразилось роковым образом, введя меня в круг событий чрезвычайных. Была пятница. Я засиделся до вечера у приятеля своего Трегубова, который, занавесив плотно окна и двери, показывал мне «Новую Киропедию» и говорил таинственно о заслугах московских мартинистов¹². Возвращаясь, чувствовал я гнет нестерпимый»¹³.

      Тот, кто в повести Чаянова овладел  душой Булгакова, был не дьяволом, а человеком, прошедшим посвящение у лондонских вельможных сатанистов. У них  в карточной игре он выиграл души нескольких москвичей. Можно представить, как потрясли М. Булгакова слова, сказанные чаяновским «коровьевым»: «Беспредельна власть моя, Булгаков, и беспредельна тоска моя; чем больше власти, тем больше тоски». Впрочем, и он смог остановиться, когда с иконы «Спасов лик строго глянул мне в душу»…

      Чаянова арестовали в 1930 году (не за повесть, а  в связи с процессом «промпартии»). В литературе же за двадцать лет  советской власти каноны «социалистического реализма» уже определились. Старый черт должен был уступить место старому рабочему.

      И чтобы в конце 30-х годов опубликовать «Мастера и Маргариту», надо было многое в тексте спрятать от поверхностных  читателей и цензоров... А потому обращение к ранним редакциям оказывается необходимым для понимания итогового текста.

      Разные  редакции, отражающие разные этапы  работы Булгакова над текстом  «Мастера и Маргариты», принято обозначать так:

      Черный  маг (1928-1929)

      Копыто  инженера (1929-1930)

      Великий канцлер (1932-1936)

      Князь тьмы (1937)

      Вторая  полная рукописная редакция романа (1938).

      «Мастер и Маргарита» становится названием  этого произведения только в 1938 году. Возможно, в порядке самоцензурной  смягчающей правки. 

      БУЛГАКОВ  И ВЕРА

      Так был ли сам Булгаков богоборцем, атеистом-кощунником?

      У Булгакова было церковное детство. Оба его деда были священниками, а отец, Афанасий Иванович Булгаков (1857-1907), — профессором Киевской Духовной Академии, оставившим ряд монографий по сравнительному богословию¹⁴. Крестный отец Михаила - профессор Киевской духовной академии Н. И. Петров, несмотря на большую разницу в их возрасте, был позже другом своего крестника. Венчал Михаила Афанасьевича святой новомученик протоиерей Александр Глаголев (он, кстати, тоже был богословом и выступал экспертом по делу Бейлиса). Знаменитый богослов протоиерей Сергий Булгаков также находился в родстве с Михаилом Афанасьевичем.

        И все же уже через три  года после смерти отца (т.е.  в 1910 году) его сестра Надежда  записывает в своем дневнике: «Миша не говел в этом году. Окончательно, по-видимому, решил для себя вопрос о религии – неверие»¹⁵. Он не носил нательного крестика¹⁶. Были и увлечения наркотиками. Его первой жене пришлось делать аборт еще до венчания... Не стоит удивляться, что он давал довольно едкие зарисовки из церковно-приходской жизни. Свидетельства о его участии в литургической жизни Церкви мне не попадались.