Автор "Конька-Горбунка" резко
выделялся среди чиновничьего
мира Тобольска. Официя не могла
ему простить этого. Служебные неудачи
тяжело сказываются на Ершове. Современники
вспоминают, что при Чигиринцеве "в
прежде благодушном человеке появилось
сильное раздражение, которое по временам
проявлялось в очень дурной форме".
Ершов заметно опустился, стал хуже относиться
к своим обязанностям инспектора и учителя.
Ершов снова пытается обратиться
к музе. Но муза уже не так
благосклонна к надворному советнику,
инспектору гимназии, как была
когда-то к юноше, только что
вступающему в жизнь. Ершов
пишет прозу. Он пробует свои
силы на рассказах о Сибири,
о её прошлом, о казаках,
о кучумовских татарах. Рассказы объединены
под названием "Осенние вечера".
Символично это название. Ни блеска
солнечного, ни живой игры красок,
ни радостного юмора, чем так
отличались "Конек-Горбунок" и
"Суворов и станционный смотритель",
нет в этих рассказах. В них
- мягкая задумчивая грусть, добрая
усмешка, плавная медлительность
изложения. Это осень таланта.
"Осенние вечера" посланы Плетнёву.
Ершов ждёт его одобрения, одновременно
пытается работать над "Сибирским романом"
- "Купер послужит моим руководителем".
Но отзывы Плетнёва сдержанны, хлопоты
друзей малоуспешны - рассказы долго не
находят пристанища и появляются в печати
только через семь лет, а "Сибирский
роман" так и остаётся ненаписанным.
Плохо и с "Коньком". Ершов
подготовил к выпуску четвёртое
издание, дополнил его, частично
восстановил цензурные вымарки
и передал рукопись столичному
издателю Крашенинникову. Но тот
сообщил неутешительную весть
- цензоры не разрешают выпустить
"Конька-Горбунка".
Только после смерти Николая
I, в 1856, "Конёк-Горбунок" вырывается
на волю. Ершов счастлив, он пишет
друзьям пророческие слова: "Конёк
мой снова поскакал по всему
русскому царству. Счастливый
ему путь!.." Журнальные церберы
пока ещё молчат... Но ведь конёк
и сам не прост. Заслышав, тому
уже 22 года, похвалу себе от таких людей,
как Пушкин, Жуковский и Плетнёв, и проскакав
в это время во всю долготу и широту русской
земли, он очень мало думает о нападках
господствующей школы и тешит люд честной,
старых и малых, и сидней и бывалых и будет
тешить их, пока русское слово будет находить
отголосок в русской Душе, т. е. до скончания
века".Но коротка эта радость. Житейские
заботы омрачают её. Ершов постоянно нуждается
в деньгах. Он ничего не нажил себе за годы
службы, не имеет даже своего угла, живёт
на казённой квартире. Он с горечью признаётся:
"Как гражданин, я сижу, как рак на мели,
- на своём инспекторском месте, как писатель,
я забыт публикой и в немилости у журналистов;
как человек, я окован двойными цепями
- холодом природы и железных людей..."
Тобольск к этому времени превращается
в забытый провинциальный городок,
с сонным бытом, мелкими, интересами,
бурями в стакане воды. Ничтожные
водовороты то и дело захватывают
Ершова.
Ершов уже выслужил полную
пенсию, но не уходит в отставку,
о чём мечтал раньше. На его
плечах семья, пенсия скудна, надежды
на литературный заработок нет
никакой, вот и тянет он служебную
лямку, хотя уже и в тяготу
стала она ему. И тут служебное
счастье ненадолго улыбнулось
ему. В июле 1854 в Тобольск приехал
новый гражданский губернатор
В.А.Арцимович. Он не был новичком на берегах
Иртыша. Ещё в 1851 он бывал в Тобольске в
составе комиссии по ревизии деятельности
князя Горчакова, в результате которой
генерал-губернатор, почти бесконтрольно
управлявший громадной территорией Западной
Сибири в течение 15 лет, был смещён. Немалую
роль в падении Горчакова сыграли декабристы,
в частности, Фонвизины и Анненков.
Арцимович был деятелем новой
формации, который меньше всего
обращал внимания на чипы и
регалии, а стремился окружить
себя людьми работоспособными. У
него было "свойство привлекать
к себе людей и выбирать
добрых и надёжных помощников".
В Ершове он увидел именно такого
человека. После смерти Чигирчнцева Арцимович
сразу же ходатайствует о назначении на
пост директора Тобольской гимназии Ершова.
Ходатайство было успешным - 6-го
января 1857 Ершов получает новое
назначение.
Пост директора и общая перемена
обстановки в Тобольске с приездом
Арцимовича будят в Ершове
новый прилив гражданской энергии.
"...Я завален работой, - пишет
он другу. - По сибирским моим
правилам, я службу не считаю
одним средством для жизни,
а истинным её элементом. Отстав
от литературы, я всего себя
посвятил службе, но не в надежде
будущих благ, которых в нашем
скромном занятии и не предвидится,
а в ясном сознании долга".
Работы много. Дирекция и гимназия
остались после Чигиринцева в самом
запущенном состоянии. Ершов часто выезжает
в инспекторские поездки по обширной Тобольской
губернии. Трудно ему с пошатнувшимся
здоровьем, - рано постаревшему, странствовать
по сибирскому бездорожью, входить во
все мелочи и дрязги захолустных городков,
где училище - единственное культурное
учреждение. "Ясное сознание долга"
поддерживает его.По его настоянию были
открыты женские школы в Кургане, Тюмени,
Ишиме, а в Тобольской гимназии вводится
курс естественных наук. Заботе Ершова
обязаны многие школы губернии новыми
помещениями и полными библиотеками. Он
активно включается в подготовку к осуществлению
проекта нахождения пути между Обью и
Печорой. По подписке уже собрано до 2 тыс.
рублей серебром. Но генерал-губернатор
не дал разрешения на организацию такой
экспедиции. Через несколько лет, когда
Ершов был уже в отставке, купец Сидоров
снарядил из Тобольска на поиски пути
между Обью и Печорой своего уполномоченного
Кушелевского.
Ещё
одну мечту удается осуществить
ему в эти же годы: побывать в
служебной командировке в Петербурге.
В эту поездку он отправился тоже
при непосредственном содействии Арцимовича.
В Тобольском архиве сохранилось
дело "О вызове в Санкт-Петербург
по делам службы для ознакомления
с устройством столичных учебных
заведений директора Тобольских
училищ, коллежского советника Ершова".
Среди переписки по этому поводу
большой интерес представляет отзыв
о Ершове, сделанный Арцимовичем.
Адресуя министру народного просвещения
А. Норову записку о состоянии просвещения
в губернии, Арцимович даёт самую лестную
характеристику Ершову и пишет, что "назначение
Ершова директором помогло улучшить состояние
просвещения в губернии, возбудить равномерную
деятельность во всех частях учебного
хода".
Все эти годы Ершов бережно
хранил в памяти Северную Пальмиру
своей юности - город Пушкина,
Жуковского, Плетнёва, город планов и надежд,
город, где так счастливо появился на свет
его "Конёк-Горбунок", город, освящённый
дружбой с Тимковским.
И вот в феврале 1858 он снова
въезжает в Петербург.
Иным он увидел его сейчас -
город министерских канцелярий
и поважневших друзей. Тимковского
среди них не было. Он отбыл арестантские
роты, участвовал в Крымской войне, за
отличие в боях ему возвратили чин и дворянство,
но в столицу въезд всё-таки не разрешили.
Ершов страшится воспоминаний, которые
нахлынули на него при виде
строгих проспектов столицы, полноводной
Невы, домика на Песках, где было
проведено столько счастливых
минут в кругу родных и друзей.
Более месяца живёт Ершов в
столице, знакомится с гимназиями
и училищами города, встречается
два раза с новым министром
просвещения Е. П. Ковалевским...
Петербург начинает тяготить
его. "Отвыкнув от многолюдства,
я с каким-то невольным удивлением
гляжу на эти толпы, которые
снуют взад и вперед по всем
улицам, особенно по Невскому
проспекту", - пишет он жене.
Скорее в Тобольск, в тихий
Тобольск, где можно видеть хотя
б малые плоды своих гражданских усилий.
В смятённом духе, с тревожным сердцем
покидает Ершов 1 мая 1858 столицу, навсегда
распрощавшись с городом на Неве, со своей
юностью.
В 1862 Ершов уходит в отставку.
Но только через год и то
благодаря хлопотам Д.И.Менделеева,
женатого на падчерице Ершова (Феозве
Лещёвой) и не забывавшего своего старого
учителя, он начинает получать пенсию.
"Благодарю Вас, Дмитрий Иванович, за
содействие Ваше в получении ее мною. Без
Вашей справки в департамент, а может быть
и настояния, я бы до сих пор жил ожиданиями".
Пенсия скудная - 1080 рублей в
год. Болезни, заботы о деньгах
на содержание своей большой
семьи - омрачают последние годы
жизни Ершова. Он очень нуждается,
порой у него нет даже самого
необходимого. В одном из писем
к Ф. Н Менделеевой в январе
1863 года он признаётся: "...не
знаю, как согреть руки, а уж
о писании и думать нельзя".
Лишь изредка "Конёк-Горбунок"
озаряет сумрак жизни поэта
и укрепляет в сознании, что
жизнь прожита не зря.
Скрашивает дни Ершова в Тобольске
и молодой художник, воспитанник
декабристов М.С.Знаменский. В 1865 в Тобольск
приходит весть о постановке в столице
балета "Конёк-Горбунок", или "Царь-девица".
Ершов рад этому, в нём вспыхивает желание
вынуть из-под спуда старые пьесы, либретто,
но желание это быстро гаснет. Кому нужны
его юношеские опыты?
За полгода до смерти он
получает пригласительный билет
на юбилей 50-летия Петербургского
университета. В радости он воскликнул:
"Слава богу, меня не забыли!.."
Но он ошибался. Его давно уже
забыли. И когда в августе 1869
в "Санкт-Петербургских ведомостях"
появилось короткое сообщение
о смерти поэта, многие были
озадачены этим известием.
"Горе людям, которые осуждены
жить в такую эпоху, когда
всякое развитие душевных сил
считается нарушением общественного
порядка". Так записал в горькую
минуту учитель и близкий Ершову
человек, сам хорошо познавший
на себе свинцовую руку николаевской
бюрократии,- А. В. Никитенко.
Перед смертью, больной тяжело
и мучительно, любил Ершов сидеть
у окна и смотреть на улицу,
на Иртыш, по которому скользили
рыбацкие лодки да изредка
проплывали пароходы... Он знал, что
дни его уже сочтены, и жадно
всматривался в течение жизни,
идущей мимо него, к целям, которые
ему уже не удастся увидеть.
Картины прошлого вставали перед
ним. Он видел ошибки и неверные
шаги, малодушье и "цели жизни
мелочной", которые мешали ему
на пути борьбы за идеалы
юности. Горько было сознавать,
что многое сделал бы сейчас
по-иному, дай к тому возможность,
но навсегда ушли в прошлое
прожитые дни. Будущий век уже властно
стучится в двери - он и в свистках иртышских
пароходов, и в газетных известиях о прокладке
железной дороги через Урал, о проекте
телеграфа, который пройдет через всю
Сибирь, Россию и Европу, перекинется через
океан и свяжет материки, о подготовке
Парижской всемирной выставки, о покушении
на царя в Летнем саду. Тщетно старается
он найти одну линию o- линию будущего в
этом потоке новостей и событий. Только
сильнее становится застарелое ощущение
неблаюполучия окружающей жизни, то святое
чувство, которое в далекой молодости
помогло ему создать "Конька-Горбунка".
Ершов входил в жизнь с открытой
душой, чистый сердцем и помыслами,
надеясь, что юношеская клятва,
подобно сказочному "Сезам, откройся!",
устранит все препятствия на
пути, расчистит дорогу к бескорыстному
и честному служению народу. Но
перед ним встала неумолимая
соперница живых дел, все умерщвляющая
николаевская официя. По чистоте сердечной
и глубокому чувству долга перед Родиной,
он принял ее сначала за свою союзницу,
а когда понял, что она - безжалостный враг
всех его замыслов и дел, было уже поздно.
Ершова называют "Homo unius libry". Ершов
не любил латыни. Да и ни к чему втискивать
живого человека в мертвую формулу. Разве
для нас автор "Дон-Кихота" тоже "Человек
одной книги"? Нет, хотя многие и не знают
о его "Новеллах" или пьесах. Мы любим
и ценим его не за то, что он написал одну
книгу, а за то, что в эту книгу он вместил
целый мир. Огромный, красочный, богатейший,
полный жизни, плоти и крови, надежд и страданий,
прозорливости гения. Нельзя отделить
автора от его детища. Со страниц "Дон-Кихота"
на пас смотрит и сам Сервантес, непрактичный
интендант "непобедимой" армады,
тоже всю жизнь боровшийся с ветряными
мельницами людской низости, жестокости,
несправедливости и унесший с собой в
могилу камни несбывшихся надежд.
"Рожденный в недрах непогоды",
Пётр Ершов с детства носил
в себе "непостижимого мученья
неистребимое зерно" - ту вечную,
святую неудовлетворенность собой,
своими делами, стремление сделать
мир лучше, которые отличают
талант от посредственности. И в
его "Коньке" - целый мир. Мир богатый
и близкий нам, мир, родной нам с детства
и до седин старости, мир, в котором воплощена
трудовая творческая сила народа, талант
его, умение справляться с трудностями,
выходить победителем из самых тяжёлых
испытаний Недаром и сейчас, спустя более
века после своего рождения, скачет без
устали "Конёк-Горбунок" но нашей
стране да и по миру.
Умер
18 (30) августа 1869 в Тобольске. Похоронен
на тобольском Завальном кладбище. Надпись
на памятнике гласит: «Петр Павлович Ершов,
автор народной сказки «Конек-Горбунок».
Нам дорог Ершов не только
как поэт, не только как создатель
бессмертного "Конька-Горбунка",
дороги нам и его несбывшиеся
мечты, его искания, в которых
он был истинным патриотом,
искренне и глубоко любящим
свою Родину.