Апельсиновая девушка

 

В эту минуту я сижу и  пишу на старом отцовском компьютере. Последнее, что я написал: В эту  минуту я сижу и пишу на старом отцовском  компьютере.

 

У мамы есть одна магнитофонная  запись, которая называется «Незабываемый». Это уникальная запись: там Натали Коул поет вместе со своим отцом, знаменитым Натом «Кинг» Коулом[9 - Нат «Кинг» Коул (1919-1965) – популярный американский пианист, певец и актер.]. Кто-то, может, не увидит в этом ничего странного, но все дело в том, что Натали Коул поет дуэтом со своим отцом спустя тридцать лет после его смерти. Осуществить это технически было не так трудно. Натали Коул требовалось только напеть свою партию на старую запись Ната «Кинг» Коула, сделанную сорок лет назад. Можно сказать, что на новой записи она влилась в голос своего отца.

 

Другими словами, технически нет ничего проще, чем спеть дуэтом с человеком, умершим почти тридцать лет назад. Тут скорее следует  говорить о духовных усилиях. Но их дуэт очень красив. Он «незабываем».

 

Нет смысла затягивать эту  историю. Остались только две вещи. Во-первых, ответ, который я должен дать отцу на его нелегкий вопрос. И  еще кое-что. Начну со второго, потому что твердо решил, что самым последним  в этой книге будет мой ответ  на отцовский вопрос.

 

После возни с картинами  и старым компьютером мама ушла на кухню печь булочки с кокосом. Она знает, что я их обожаю, и  потому не случайно затеяла печь их именно в этот день. Но и Мириам тоже обожает эти булочки.

 

Когда аромат булочек добрался до холла, я отправился на кухню. Мне  хотелось выпросить у мамы булочку. А также кое-что узнать у нее. Одна линия в рассказе об Апельсиновой Девушке так и осталась не доведенной до конца. Мама еще не читала эту  историю.

 

Она как раз покрыла  глазурью с мелиссой две булочки. На кухонном столе лежал пакет  с кокосом, которым она должна была посыпать глазурь.

 

Я спросил: «И кто же был  тот мужчина в белой „тойоте"?»

 

Я спросил без всякого  умысла. Мне просто хотелось подразнить ее. Ведь я уже знал, что речь шла  о ее старой любви. Во всяком случае, так она сказала отцу.

 

Но она вдруг пришла в замешательство. Сперва она посмотрела на меня, как будто у нее было рыльце в пушку. Потом села на табуретку.

 

«Так он написал и об этом!» – воскликнула она.

 

«По-моему, он немного ревновал тебя», – сказал я.

 

Она промолчала, и я снова  спросил: «Просто скажи мне, кто  был тот человек в белой  „тойоте"?»

 

Неподвижными глазами  мама задумчиво уставилась на меня. Казалось, она решилась пройти сквозь стальную стену.

 

«Это был Йорген», – очень тихо сказала она.

 

Я опешил. «Йорген?» – повторил я.

 

Она кивнула. В голове у  меня все еще был сумбур. Я взял пакет с кокосом и начал  рассыпать кокос по полу. Перевернув пакет, я высыпал на пол остатки.

 

«Это снег», – сказал я.

 

Мама сидела у стола. Останавливать  меня было уже поздно. Она только спросила: «Зачем ты это сделал?»

 

«Потому что ты спятила! –  крикнул я. – У тебя было сразу  два любовника!»

 

Мама решительно это отвергла. «Это неправда, – сказала она. –  С тех пор как я встретила  Яна Улова, у меня никого не было, кроме него».

 

Мне по-прежнему казалось, что  тут пахнет жареным, но я думал  не о булочках.

 

Я сказал: «А как только Яна  Улава не стало, появился Йорген?»

 

«Нет! – сказала она. –  Все было совсем не так. Прошло много  лет, прежде чем мы с Йоргеном снова встретились. А все эти годы у меня не было никого, кроме тебя. И ты это знаешь. Но когда мы с Йоргеном снова встретились, я снова влюбилась в него. И все-таки мы долго не могли решиться поселиться вместе, очень долго».

 

Мне стало почти жалко  этого большого птенца. У него по-прежнему дрожал клюв. Но я был неумолим: «А можно спросить, кого из этих двух мужчин Апельсиновая Девушка любила больше?»

 

«Нет. Нельзя», – твердо ответила она.

 

Она не рассердилась, но была настроена решительно. Потом она  заплакала.

 

Я не стал повторять свой вопрос, потому что кое-чему научился у отца: человек не имеет права  вторгаться в то, что его не касается. Мне следовало держаться подальше от сказки, правила которой меня не касались.

 

Но иметь собственное  мнение мне не возбранялось.

 

Мне не понравилось то, что  я услышал. Получалось, как будто  в конце концов выиграл мужчина  в белой «тойоте». Он тут был ни при чем. Все были ни при чем. Но я был рад, что отец никогда о нем не узнает.

 

Если на то пошло, может  быть, он сам был виноват в том, что случилось. Он первый нарушил  правила. Не смог полгода ждать Апельсиновую Девушку. Поэтому прошло совсем мало времени, как он увидел в придорожной  канаве мертвого голубя, к тому же голубь был белый.

 

Отныне я всегда буду думать об отце как о белом голубе. Но не уверен, что я верю в судьбу. Думаю, что отец тоже не верил. Иначе  его не интересовал бы телескоп Хаббл.

 

Вечером мы вместе с Мириам и Йоргеном съели мамины булочки с шоколадной глазурью. Две булочки были с мелиссой. Их мы отдали Йоргену и Мириам. Я считал, что мы перед ними в долгу.

 

Прошло несколько дней после того вечера с булочками, а  я по-прежнему сижу перед старым компьютером. Мне надо решить, как  я отвечу на отцовский вопрос. Предельный срок истекает завтра. Пока еще никто  не получил разрешения прочитать  письмо отца. Но завтра к нам на воскресный обед приедут бабушка с дедушкой. И срок истечет.

 

Все последние дни я  не думал ни о чем, кроме предстоящего мне трудного выбора. Я прочитал это длинное письмо четыре раза, и каждый раз думал: бедный, бедный отец. Мне было по-настоящему жаль, что  его больше нет здесь. Но то, о  чем он писал, касалось не только его. Это касалось всех людей в мире, и тех, которые жили здесь до нас, и тех, кто живет теперь, и тех, кто будет жить после нас.

 

«Мы живем в мире только один раз», – написал отец. Несколько  раз он написал, что наше пребывание здесь очень краткосрочно. Я не совсем уверен, что понимаю это  так же, как он. Я прожил уже  пятнадцать лет, и мое пребывание здесь мне отнюдь не кажется таким  уж «краткосрочным».

 

Но, думаю, я понимаю, что  отец имел в виду. Жизнь коротка  для того, кто по-настоящему в  состоянии понять, что в один прекрасный день мир перестанет существовать. Это понимают не все. Не все способны понять, что на самом деле означает – исчезнуть навеки. Слишком многое тормозит такое понимание, час за часом, минута за минутой.

 

Представь себе, что ты стоишь на пороге этой сказки много миллиардов лет назад, когда все только еще  начиналось, написал мне отец. И  у тебя есть выбор, хочешь ли ты однажды  родиться и жить на этой планете. Тебе неизвестно, когда это может случиться, и неизвестно, сколько тебе будет  отпущено прожить, но говорить о большом  сроке не приходится. Ты только должен усвоить, что, если ты выбираешь возможность  когда-нибудь, когда придет время  или, как мы говорим, пробьет час, тебе родиться на свет, точно так  же пробьет час, когда тебе придется его покинуть.

 

Я все еще не могу ни на что решиться. Но начинаю соглашаться  с отцом. Может, лучше с благодарностью отказаться от такого предложения? То недолгое время, что я буду находиться в мире, будет микроскопическим по сравнению с вечностью до и  после.

 

Если бы я знал, что можно  попробовать что-то сказочно вкусное, я бы, наверное, отказался пробовать  это, если предложенный мне кусочек  весил бы не больше миллиграмма.

 

Отец оставил мне в  наследство глубокую боль, боль понимания, что со временем я покину этот мир. «Я думаю о вечерах, когда меня уже не будет». Но я также унаследовал  от отца и глаза, видящие, как сказочна жизнь. Летом я собирался по-настоящему изучить жизнь шмелей. (У меня есть секундомер. С его помощью можно определить скорость полета шмеля. И еще шмеля нужно взвесить.) Я бы не отказался и от сафари в африканской саванне. Кроме того, я научился наблюдать за небом и удивляться всему, что находится в мировом пространстве на расстоянии многих миллиардов световых лет от нас. Этому я научился, когда мне не было еще четырех.

 

Но я не могу с этого  начинать. Мне надо попробовать зайти  с другого конца. Наверное, я должен сделать собственный выбор.

 

Если бы по истории об Апельсиновой Девушке был снят фильм, и я, сидя где-нибудь на задних рядах, понял, что  никогда бы не родился на свет, если бы Ян Улав и Апельсиновая Девушка разминулись друг с другом, мне бы, наверное, захотелось крикнуть им, чтобы они не прошли мимо друг друга. Я бы сидел как на иголках. Нервничал бы, что один из них, неважно кто, может оказаться фанатиком-атеистом и не пойдет в собор на рождественское богослужение. И может, я горько заплакал бы, увидев Апельсиновую Девушку на Plaza de la Alianza в обществе датчанина! А когда Веруника и Ян Улав стали бы любовниками, я бы до смерти боялся малейшего намека на ссору между ними. В моих глазах даже обычная ссора быстро приняла бы космический масштаб.

 

 

 

Мир! Я бы никогда в нем  не появился. Не стал бы свидетелем великой  мистерии.

 

Мировое пространство! Я бы никогда не увидел сверкающего звездного  неба.

 

Солнце! Я бы никогда не ступил ногой на теплые скалы в  Тёнсберге. Никогда не испытал бы прелесть погружения в воду, когда ныряешь в нее.

 

 

 

Теперь я все понимаю. Мне вдруг открывается последовательность всего сущего. Только теперь я всем сердцем чувствую, что значит не существовать. У меня начинает противно сосать под ложечкой. Меня мутит. И  я сержусь.

 

Меня бесит мысль, что  в один прекрасный день я исчезну  – не на неделю или две, не на четыре года или четыреста лет, – меня вообще больше уже не будет никогда, навеки.

 

Я чувствую себя жертвой фокуса и обмана, сперва кто-то приходит и  говорит: «Милости просим, вот тебе в распоряжение весь мир. Здесь твои погремушки, твоя железная дорога, школа, в которую ты пойдешь осенью». И вдруг через мгновение раздается  смех: «Ха-ха-ха! Ловко мы тебя провели!»  И мир вырывают у тебя из рук.

 

У меня такое чувство, будто  все меня предали. Мне не за что  ухватиться. Спасения нет.

 

Я теряю не только мир, не только все и всех, кого я люблю. Я теряю самого себя.

 

Раз-два-три, и меня нет!

 

 

 

Как тут не рассердиться! От злости меня в любую минуту может  вырвать. Ведь я заглянул в глаза  дьяволу. Но я не позволю, чтобы за ним осталось последнее слово. Я  отворачиваюсь от Зла прежде, чем оно завладеет мною. Я выбираю жизнь. Я выбираю ту крошку Добра, которое предназначено мне, и хочу верить в существование того, что можно назвать Самим Добром. Кто знает, нет ли там над небесным сводом Бога?

 

Я знаю, что существует Зло, потому что слышал третью часть «Лунной  сонаты» Бетховена. Но знаю также, что  существует и Добро. Знаю, что между  этими двумя безднами растут прекрасные цветы и что с цветка вскоре взлетит жизнерадостный шмель.

 

Ха! Вот я и ответил  на отцовский вопрос. К счастью, в  этой задачке есть и веселое allegretto. Между этими двумя трагедиями разыгрывается веселый кукольный спектакль, и его представление мне не хотелось бы пропустить. Я делаю ставку на вторую часть сонаты! Есть нечто, что называется жаждой жизни, а те две бездны я просто-напросто миную. Их нет, они не существуют, они не для меня. Единственное, что существует, это бесстрашное allegretto.

 

Должен признаться, что  это не простые мысли. Ференц Лист назвал когда-то вторую часть «Лунной сонаты» «цветком между двумя безднами». Меня вдруг осеняет, что я разрешил эту трудную задачу с помощью Листа и собственной сообразительности.

 

Я опять пробую перенестись  во времени на несколько миллиардов лет назад. Ведь именно тогда я  должен был бы выбрать, хочу ли я  жить на земле через сотню миллионов  лет, или я выбираю небытие, потому что мне не нравятся правила игры. Но теперь я хотя бы знаю, кто будут  мои родители. Теперь я знаю, как  началась эта история. Знаю, кого я  буду любить.

 

У меня есть ответ. Я делаю  торжественный выбор. Я пишу:

 

 

 

Дорогой папа! Спасибо за твое письмо. Оно пришло слишком  неожиданно и обрадовало и испугало меня. Но сейчас я наконец сделал трудный выбор. Я твердо уверен, что  выбрал бы жизнь на земле, какой бы мгновенной она ни была. Поэтому  забудь обо всех тревогах. Ты можешь, как говорят, покоиться с миром. Спасибо тебе, что ты искал и  нашел Апельсиновую Девушку!

 

Мама на кухне готовит  ужин. Она говорит, что на ужин будет  что-то французское. Йорген скоро вернется после того, что он называет «субботней пробежкой», а Мириам спит. Сегодня 17 ноября, до Рождества осталось всего пять недель.

 

 

 

Ты задал мне несколько  интересных вопросов о телескопе  Хаббл, и, представь себе, совсем недавно  я написал домашнее сочинение  как раз об этом телескопе!!!

 

Сейчас я раскрою тебе большую тайну: кажется, я знаю, что  мне подарят на Рождество! Йорген намекнул мне, во всяком случае, он показал в газете несколько любопытных фотографий, короче говоря, я подозреваю, что мне подарят телескоп! Трудно поверить, но Йорген даже два раза прочитал мое домашнее сочинение, хотя он мне и не родной отец. Он сказал, что гордится мною. По-моему, он обо мне заботится даже больше, чем о Мириам, по крайней мере не меньшее, а большего от него, честно говоря, и требовать нельзя. Я уважаю его так, как будто он мой настоящий отец.

 

Если мне на Рождество  подарят телескоп, я возьму его  с собой во Фьелльстёлен, потому что здесь, внизу, слишком много того, что астрономы называют «оптическим загрязнением». Я уже придумал, как назову этот телескоп. Я назову его ЯН УЛАВ! Йорген, конечно, немного удивится, но, если он хочет, чтобы мы остались друзьями, ему придется примириться с этим.