Военная публицистика И. Г. Эренбурга

     Среди тысячи с лишним статей, очерков, заметок, написанных Эренбургом в военные  годы, около двадцати посвящены месту  литературы и искусства в войне. «В боевом порядке», «Слово-оружие», «Долг  искусства», «Сила слова», - уже в  названиях выражено кредо писателя. Эти статьи помогают понять характер публицистической работы Эренбурга  в 1941-1945 годах. Чего ждал Эренбург от литераторов  в годы сражений, какие требования предъявлял к ним?

     Война заставила думать только о ней. Потому что она не обычное состояние, потому что здесь, на этой войне, решается судьба литературы и искусства так  же, как и будущее человечества. Эренбург считал, что каждый честный  человек должен сражаться. Оружие писателя – перо. И только равнодушный  может промолчать в такие минуты. К братьям-писателям обращался  Эренбург. Он говорил, что можно в  этой войне погибнуть, но нельзя ее пересидеть. Илья Эренбург зовет писателей  в газету, даже тех, кто раньше был  от нее далек.

     И в мирное время труд писатель не ограничивался восьмью или двенадцатью  часами, и тогда он был непрерывной  мыслью, творчеством. В 1941-м, в 1942-м, в  самые трудные дни писатели воевали непрерывно.  Для этого нужны были высокие гражданские чувства. В характерных для публицистики Эренбурга вопросах заключалось утверждение, что лишь писатель-воин, человек бесстрашия и духовной твердости, будет услышан на фронте. В статье «Долг искусства» Эренбург напомнил о той высокой роли, которую в жизни общества всегда играло страстное слово крупнейших мастеров литературы. Мысль о действенности слова неоднократно повторялась Эренбургом, особенно когда он вспоминал писателей, работающих в армейской печати. Эренбург восхищался их работой, порой даже завидовал им. Он знал, что, когда тебя «корректирует» не корректор, а вражеские орудия, когда газета выходит в разгар боя, трудно добиться сделанности каждой строки. Но есть в работе корреспондентов фронтовых газет нечто неповторимое: «Они делают большое и прекрасное дело. У них бывают минуты настоящего удовлетворения, - когда писатель узнает, что его слово поддержало бойца в трудную минуту»¹³.

     Казалось  бы неожиданно, в дни войны возник спор о том, какой из жанров литературы лучше всего соответствует моменту. Эренбург, выступавший почти исключительно как публицист (если не считать нескольких рассказов и стихотворений), предпочитал наиболее оперативные – статью, памфлет, очерк. Он утверждал, что время эпопеи, классического романа еще не пришло. И так же, как сам он мог завершить «Падение Парижа» только после разгрома Франции, так, по его мнению, будущий романист, лишь увидев «лицо победы», сможет глубоко рассказать об отечественной войне.

     Пожалуй, противопоставление это было несколько искусственным, но мысли Эренбурга о задачах писателя-публициста были плодотворными. Эренбург, разумеется, не думал о снижении требований к литературным произведениям. Он считал просто, что если боец ждет писательского слова сегодня, то писатель не имеет права шлифовать свое перо до послезавтрашнего дня. Послезавтра могло оказаться поздно.

     Строки, написанные Эренбургом в те дни, не забываются. «В январе 1961 года Илья Сельвинский  писал: «на войне я страстно завидовал  Илье Эренбургу, которого так ненавидели фашисты. Он ежедневно выступал в  большой прессе, и каждая его статья била в цель мощью танковой дивизии. Я мечтал о том же в роли поэта, но мне это не удалось. Когда же однажды Геббельс по радио пригрозил  мне веревкой – не было человека счастливее меня». ¹⁴

     В нескольких статьях Эренбург писал  о своих товарищах по перу. Он говорил об Аркадии Гайдаре и  Юрии Крымове, погибших на фронте. Тепло  вспоминал Евгения Петрова. Эренбург называл писателей, которых он считал образцом поведения в дни войны. Для него это были те, кто с первых дней почувствовали себя бойцами. Говоря об Алексее Толстом и Гроссмане, Петрове и Симонове, Эренбург меньше всего был рецензентом или критиком – он лишь писал о том, что было для него естественным в боевой обстановке. «В дни войны Алексей Толстой оказался на посту. Его слова приободряли, веселили, горячили бойцов. Толстой не ушел в молчание, не ждал, не ссылался на отчужденность муз от музыки боя. Толстой говорил в октябре 1941 года, и Россия этого не забудет».¹⁵  В октябре 1941-го Эренбург  сам каждый день говорил с бойцами, он знал, какого это стоило напряжения, - вот почему так понятна ему работа А. Толстого, Василия Гроссмана, Горбатова, Симонова. Слова Эренбурга о литературе военных лет, о работе товарищей по оружию в полной мере относятся к его собственной публицистике.

       Илья Эренбург, как и многие советские писатели, во многих статьях и памфлетах раскрывал моральный облик фашизма, показывал, что представляет собой на деле механизированная разбойная германская армия. В первые два года войны, и особенно в первые военные месяцы, когда враг захватил огромную территорию – Украину, Белоруссию, Прибалтику, часть центральных областей, - эта работа писателей имела первостепенное значение. Не хватало танков, самолетов, орудий, да и стремительность вражеского нашествия сеяла панику в рядах Красной армии.

       «Кто они?» - так вначале назывался памфлет Эренбурга, напечатанный 6 июля 1941 года в газете «Правда». Позже, в книге «Война», памфлет уже имел другое название – «Бешеные волки». Это была характеристика не только главарей фашизма, но и той армии, которая вероломно напала на советскую страну.

     Нужно было разоблачить немецких фашистов, хвалившихся своей непобедимостью. Так, не очерком, не корреспонденцией о  ходе боевых операций – оружием  сатиры начал Эренбург громить немцев. Он убивал страх перед врагом, представляя  гитлеровца в его настоящем виде. Школа сатирического жанра, через  которую прошел автор «Хулио Хуренито», «Визы времени», и «Затянувшейся  развязки», выдвинула уже с начала войны в творчестве Эренбурга  на первое место памфлет.

     «Услужливый лакей», «Бешеные волки», «Людоед», «Бедные  музыканты», «Коготок увяз», «Индюк», «Мотомех-мешочники» – таковы некоторые памфлеты Эренбурга первых двух военных месяца. Одни памфлеты рассказывали об отдельных представителях фашистской армии, другие – обо всей гитлеровской Германии, но все вместе они хорошо передавали сущность фашизма, лицо врага.

     Памфлет «Клин-клак» вырастает до огромного  символа неизбежного краха фашизма. Казалось бы, незначительный повод. В Германии не стало кожи, женщины носят деревянные ботинки, которые называют по издаваемому ими звуку – клик-клак. Но и это показывает, что победа далека от фашистов, победа недостижима для них – такова главная мысль памфлета. Конкретным поводом для создания текста «Клик-клак» послужила отмеченная победными статьями немецких газет вторая годовщина мировой войны. Эренбург тоже подводил итоги – они были далеки от берлинских оценок. Он утверждал, что их превосходство носит лишь временный характер.

     В сентябре 1941 года вместе с редактором  «Красной звезды» Д. Ортенбергом (Ваделловым) писатель ездил на Брянский фронт, встречался с генералом Ерёменко, разговаривал с бойцами, участвовал в допросе  пленных.

     16 октября 1941 года газеты сообщали, что положение на западном фронте ухудшилось. «В суровый час», «Выстоять», «В дни испытаний» - вот они, статьи Эренбурга октября сорок первого. «В них большая тревога, глубокая, правдивая оценка обстановки. Разве легко было в июне, июле и августе?  Разве не пал в сентябре Киев и не был окружен Ленинград? Но Эренбург утверждал, что это время будут вспоминать как время борьбы и гордости»¹⁶.

     Сводки  Советского Информбюро собраны сейчас в книгу в толстом переплете. Как у всякой книги, у нее есть начало и конец. Тогда это было газетой, радио, это было жизнью. Писатель не повторял сводок, не комментировал  их, он передавал характерные черты  момента. Слова Эренбурга доходили до сердца каждого бойца, потому что  в них была только правда. Он ничего не приукрашивал, не обещал легкой победы ни в сорок первом, ни в сорок  четвертом. Статью «Мы выстоим» он завершал мыслью о возможности новых потерь: «Может быть, врагу удастся еще глубже врезаться в нашу страну. Мы готовы к этому. Мы не сдадимся. Мы перестали жить по минутной стрелке от утренней сводки до вечерней, мы не перевели дыхание на другой счет: там горе и там победа». 28 октября, когда немцы были у стен Москвы, писатель утверждал неизбежность нашей победы.

     К октябрю сорок первого года, за сто дней войны, Эренбург написал более девяноста статей и памфлетов. Но прежде всего, вызывает интерес его деятельность в критические моменты войны – недели московской и сталинградской битвы. Вся вторая половина этого года – не только в публицистике Эренбурга – во всей войне – отпечатана одним словом – Сталинград.  Эренбургу не удалось побывать там, но осенью он увидел бои под Ржевом, которые в тогдашних сводках называли  «ожесточенными». Тогда Эренбург поехал под Ржев вместе с американским журналистом Леландом Стоу – хотел, чтобы тот увидел нашу войну. Короткие рассказы бойцов, встреча с колхозницей, потерявших близких, видение горящего Ржева помогли Эренбургу писать о Сталинграде, об ожесточении и решительности народа. Через несколько лет после войны Эренбург напишет три стихотворения под общим названием «У Ржева». В них воспоминания о той поездке, тех жестоких боях. Память о Ржеве оказалась глубокой…

     Статьи  и очерки Эренбурга лета 1942 года подобны кровоточащей ране. Нет жанра, именуемого «листовка». А публицист  писал порой именно листовки, потому что они были нужнее всего. 7 июля в статье «Сердце человека» Эренбург говорит о напряженных боях. «Немецкие танки снова ринулись вперед. Их должно остановить наше мужество». 14 июля в статье «Отечество в опасности» Эренбург называет направление главного удара – Сталинград. Город еще в тылу, больше месяца предстоит врагу идти до Волги. Но Эренбург понимает – началась Сталинградская битва. Здесь не повторение сводки, не ее комментарий – трезвая, глубокая оценка положения.

     Ни  одна европейская страна не выдержала  первого натиска немцев. Лишь Советский  Союз устоял под напором германской военной машины. Казалось, что такой  натиск можно сдержать только раз. В  июне сорок второго года стало  ясно, что враги попытаются отыграться на юге за контрудар под Москвой. В июне защитники Севастополя  отодвинули еще на месяц наступление  фашистов, но в июле Южный фронт  был прорван. Статьи Эренбурга июля-октября  передают всю напряженность боев на Дону и на Волге. Снова поражала суровая правда этих статей. Никакой  попытки обойти острые вопросы, смягчить напряженность положения. «Нас настигла военная неудача: немецкие танки прорвались к стенам Средней России. Над Родиной снова сгрудились грозовые тучи… Как кровеносная артерия, магистраль соединяет Москву с Ростовым. Враг грозит пожрать хлеб, захватить заводы, перерезать артерию». «Отобьем» - так называлась статья.

     17 июля в статье «Угроза» писатель  называет только что оставленные  города:  «Узнали пытку Валуйки  и Старый Оскол, Богучар и  Миллерово». Еще несколько дней  – статьи в «Красной звезде»  и «Правде: «Судьба России»,  «Убей!», «За жизнь» и, уже  в конце месяца, - «Остановить!». 

     Наступил  август 1942 года. Начало великой битвы  на Волге. В статье «На рубеже»  не названы оставленные города, но определенно говорит писатель о  том, что на юге решается судьба страны. С каждым днем все труднее, и это  видно по статьям писателя. Дело не только в новых географических названиях, хотя каждое вызывало жестокую боль, но в той личной взволнованности, которая видна в каждой статье.

     Свыше двадцати статей написал Эренбург в  августе. 21 августа в один день появилось  две его статьи – в «Правде» и в «Красной звезде». В сентябре – октябре, в разгар боев за Сталинград, интонация эренбурговских статей меняется. Прошла пора, когда немцы брали  города с ходу. Если враг радовался  захвату квартала, значит, его дела пошли хуже. «Сталинград», «Бить  и бить!», «Русский Антей» - эти статьи свидетельствовали о том, что  писатель глубоко понимал военную  обстановку. Статьи осени сорок второго  года в корне отличались от тех, что  были в июле. Изменилась обстановка. Тогда было тяжело, и тогда сдавали  города. Теперь еще труднее, но крепость на Волге держалась. Могло показаться неожиданным начало статьи «Бить и бить!»: «Вчера впервые после летнего зноя прошел над окрестностями Сталинграда небольшой дождь. Он как бы напомнил немцам о сроках. На дворе сентябрь». Как стало известно гораздо позже, 20 сентября начальник генерального штаба сухопутных войск Германии генерал-полковник Гальдер с тревогой отмечал, что наблюдается все большее истощение наступающих войск.

     Этот  освежающий дождь помянут Эренбургом не случайно. Писатель чувствует наступление перелома, он видит – защитники города нашли в себе силы остановить врага. Вот почему так много статей («Русский Антей», «Дело наших рук», «Свет в блиндаже») посвящено мужеству наших бойцов, их высоким духовным качествам. Таких статей, как «Пора», «Отобьем!», «Остановить!», не могло быть в октябре 1942 года – бойцы уже остановили, они успешно отбивали, они готовились к наступательным боям. Его читатели могли подтвердить - статьи Эренбурга несли горькую правду, но даже в самые трудные дни они говорили о неизбежной победе.

       Незаметно Эренбург переходит к прямому обращению. «И раньше боец чувствовал – это о нем говорит писатель. О его долге. Теперь он говорит прямо – «Вот этот дом сейчас  для тебя – родина. Тебе доверили его защитить, и ты защищаешь не маленький дом, но великую Россию. От того устоишь ли ты или не устоишь, зависит судьба родины. Потому что гибель страны складывается из малодушия каждого, потому что победа – это отвага миллионов»¹⁷. В статье «Остановить!» обращение к бойцу занимает лишь несколько строк, статья «На рубеже» вся адресована защитнику юга. Мысль о личной ответственности каждого находит в ней свое продолжение и развитие. Яркая образность сочетается с непосредственным призывом. Так судьба солдата, защищавшего дом или высоту, сливается с судьбой страны.