Публицистика Ф.М. Достоевского. "Дневник Писателя"

     «...Всего  удивительнее мне то: как это и  откуда я попал в ненавистники еврея как народа, как нации? Как эксплуататора и за некоторые пороки мне осуждать еврея отчасти дозволяется самими же этими господами, но — но лишь на словах: на деле трудно найти что-нибудь раздражительнее и щепетильнее образованного еврея и обидчивее его, как еврея. Но опять-таки: когда и чем заявил я ненависть к еврею как к народу? Так как в сердце моем этой ненависти не было никогда, и те из евреев, которые знакомы со мной <...>, это знают, то я <...> с себя это обвинение снимаю <...>. Уж не потому ли обвиняют меня в «ненависти», что я называю иногда еврея «жидом»? Но, во-первых, я не думал, чтоб это было так обидно, а во-вторых, слово «жид» сколько помню, я упоминал всегда для обозначения известной идеи: «жид, жидовщина, жидовское царство» и проч. Тут обозначалось известное понятие, направление, характеристика века. Можно спорить об этой идее, не соглашаться с нею, но не обижаться словом. <...> Во-вторых, нельзя не заметить, что почтенный корреспондент, коснувшись в этих немногих строках своих и до русского народа, не утерпел и не выдержал и отнесся к бедному русскому народу несколько слишком уж свысока. <...> Положим, очень трудно узнать сорокавековую историю такого народа, как евреи; но на первый случай я уже то одно знаю, что наверно нет в целом мире другого народа, который бы столько жаловался на судьбу свою, поминутно, за каждым шагом и словом своим, на свое принижение, на свое страдание, на свое мученичество. Подумаешь, не они царят в Европе, не они управляют там биржами хотя бы только, а стало быть, политикой, внутренними делами, нравственностью государств. <...> все-таки не могу вполне поверить крикам евреев, что уж так они забиты, замучены и принижены. На мой взгляд, русский мужик, да и вообще русский простолюдин несет тягостей чуть ли не больше еврея...

<...> Пусть я не тверд в познаниях  еврейского быта, но одно-то я уж знаю наверно <...>, что нет в нашем простонародье предвзятой, априорной, тупой, религиозной какой-нибудь ненависти к еврею, вроде: «Иуда, дескать, Христа продал». Если и услышишь это от ребятишек или от пьяных, то весь народ наш смотрит на еврея, повторяю это, без всякой предвзятой ненависти...»⁵²

     Достоевский пытается объяснить признаки и основную суть status in statu: «Признаки эти: отчужденность и отчудимость на степени религиозного догмата, неслиянность, вера в то, что существует в мире лишь одна народная личность — еврей..»⁵³ И далее автор Дневника писателя цитирует основные постулаты Талмуда, главной иудейской книги:

     «Выйди  из народов и составь свою особь и знай, что до сих пор ты един у Бога, остальных истреби, или в рабов обрати, или эксплуатируй. Верь в победу над всем миром, верь, что все покорится тебе. Строго всем гнушайся и ни с кем в быту своем не сообщайся. И даже когда лишишься земли своей, политической личности своей, даже когда рассеян будешь по лицу всей земли, между всеми народами — навсегда верь тому, что тебе обещано, раз навсегда верь тому, что все сбудется, а пока живи, гнушайся, единись и эксплуатируй — и ожидай, ожидай...»⁵⁴

«Евреи  все кричат, — продолжает далее  Достоевский, — что есть же и между  ними хорошие люди. О Боже! да разве  в этом дело? <...> Мы говорим о  целом и об идее его, мы говорим  о жидовстве и об идее жидовской, охватывающей весь мир, вместо «неудавшегося» христианства...»⁵⁵

      Так же в этом номере Достоевский продолжает отвечать на конкретные письма своих  читателей, ответственность перед  его аудиторией растет ото дня  в день.

      Апрельский  выпуск Дневника писателя примечателен тем, что в нем размещен один из интереснейших фантастических рассказов Достоевского «Сон смешного человека». Перед этим литературным произведением, Достоевский первую главу Дневника посвятил, так сильно волнующей его войне России и Турции. Достоевский безусловный сторонник этой войны и приветствует ее: «Нам нужна эта война и самим; не для одних лишь «братьев-славян», измученных турками, подымаемся мы, а и для собственного спасения: война освежит воздух, которым мы дышим и в котором мы задыхались, сидя в немощи растления и в духовной тесноте…»⁵⁶ Достоевский считает, что война необходима: «Итак, видно, и война необходима для чего-нибудь, целительна, облегчает человечество. Это возмутительно, если подумать отвлеченно, но на практике выходит, кажется, так, и именно потому, что для зараженного организма и такое благое дело, как мир, обращается во вред»⁵⁷. И в конце Достоевский, ссылаясь на свидетельства историков, утверждает, что еще царь Алексей Михайлович жалел, что в восточном вопросе «не может быть царем-освободителем»...

      Следующий выпуск вышел сдвоенным, за Май и Июнь. В этом выпуске активно продолжается политическая тема. Достоевский, начиная разговор с русских помещиков, уехавших после реформы искать счастья за границу, затем подробно анализирует положение в Европе, размышляет о иезуитстве дипломатии, пытающейся исказить значение восточного вопроса, прекратить освободительную для славян войну на Балканах. В заключительной главе Достоевский с горечью пишет о «любителях турок», «золотых фраках» (самолюбивых снобах) и «прямолинейных» (наивных дураках), которые, являясь русскими и живя в России, не поддерживают войну с Турцией.

      Июльско-августовский номер дневника открывает большая  глава, посвященная воспитанию детей, теме «случайных семейств». «Современное русское семейство становится все более и более случайным семейством. Именно случайное семейство — вот определения современной русской семьи...». Достоевский  высказывает и доказывает здесь очевидную для него, но не для многих мысль: «Без зачатков положительного и прекрасного нельзя выходить человеку в жизнь из детства, без зачатков положительного и прекрасного нельзя пускать поколение в путь...»⁵⁸ И далее в качестве иллюстрации писатель подробно разбирает и комментирует материалы процесса Калужского областного суда по делу супругов Джунковских, бесчеловечно обращавшихся со своими детьми.

     Упомянув  в первой главе этого выпуска  Дневника  писателя о выходе заключительной восьмой части романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина» отдельной книжкой, Достоевский всю вторую и третью главу посвящает ей. Причем, разговор идет не столько о литературе, сколько о злободневных жизненных вопросах, отразившихся в этой части толстовского романа, и в основном о восточном вопросе, войне с Турцией, братстве славянских народов, очищающем воздействии на русское общество этой войны.

     Сентябрь 1877 год, очередной выпуск Дневника писателя начинается с главы, основная тема которой политическая ситуация современности. Начав с политического кризиса во Франции, где президент республики маршал Мак Магон 16 мая 1877 года распустил палату депутатов, и притязаний католичества на мировое господство, Достоевский предупреждает: «Одним словом, мир ожидают какие-то большие и совершенно новые события, предчувствуется появление легионов, огромное движение католичества. Здоровье папы, пишут, «удовлетворительно». Но беда, если смерть папы совпадет с выборами во Франции или произойдет вскоре после них. Тогда восточный вопрос может разом переродиться во всеевропейский...» И далее автор Дневника писателя напоминает читателям, что уже в майско-июньском выпуске за 1877 год многое, что написал он «о ближайшем будущем Европы, теперь уже подтвердилось или начинает подтверждаться». А ведь многие не верили ему и «клерикального» (прокатолического) заговора «совсем не признавали».⁵⁹

     Во  второй главе Достоевский продолжает тему войны в Европе. Только теперь сравнивает с  отношение Европы к Турции, через призму романа Сервантеса «Дон Кихот».  Заглавный герой романа «Дон Кихот», объяснил сам себе и Санчо Пансе чудо, когда один рыцарь всего за несколько часов мечом убивает сто тысяч врагов, тем, что враги эти были почти бесплотны, «слизняки», каковых можно было одним ударом убивать десятками. Вот так же, считает Достоевский, происходит в настоящий момент в отношении Турции, только с точностью до наоборот: «В Европе случилось то же самое, что произошло в поврежденном уме Дон Кихота, но лишь в форме обратной, хотя сущность факта совершенно та же: тот, чтоб спасти истину, выдумал людей с телами слизняков, эти же, чтоб спасти свою основную мечту, столь их утешающую, о ничтожности и бессилии России, — сделали из настоящего уже слизняка организм человеческий, одарив его плотью и кровью, духовною силою и здоровьем...» И далее в связи с этой вдруг вспыхнувшей «любви» Европы к Турции Достоевский еще раз и убеждает, и пророчествует: «.. .Восточный вопрос (то есть и славянский вместе) вовсе не славянофилами выдуман, да и никем не выдуман, а сам родился, и уже очень давно — родился раньше славянофилов, раньше нас, раньше вас, раньше даже Петра Великого и Русской империи. Родился он при первом сплочении великорусского племени в единое русское государство, то есть вместе с царством Московским. Восточный вопрос есть исконная идея Московского царства, которую Петр Великий признал в высшей степени и, оставляя Москву, перенес с собой в Петербург. Петр в высшей степени понимал ее органическую связь с русским государством и с русской душой. Вот почему идея не только не умерла в Петербурге, но прямо признана была как бы русским назначением всеми преемниками Петра. Вот почему ее нельзя оставить и нельзя ей изменить. Оставить славянскую идею и отбросить без разрешения задачу о судьбах восточного христианства — значит, все равно, что сломать и вдребезги разбить всю Россию, а на место ее выдумать что-нибудь новое, но только уже совсем не Россию...»⁶⁰ И в конце автор, в который раз пишет о том, какую большую роль в обществе предстоит уже в ближайшем будущем играть русской женщине.

     Октябрьский выпуск Достоевский начал с обращения  к читателям. Выразил глубокую благодарность и сообщил, что вскоре издание будет приостановлено по причине ухудшения здоровья автора. Как выяснилось позже,  приостановка работы издания была в том числе необходима для написания романа «Братья Карамазовы». Тема русско-турецкой войны и в этом месяце не уходит со страниц журнала. Большая часть первой главы выпуска посвящена этой теме. Во второй главе номера Достоевский возвращается к волнующему его вопросу – судебному производству, в частности об ошибках суда присяжных. Повод для главы обусловлен громким уголовным делом по обвинению в похищении денежных документов генерал-майора Л.Н. Гартунга и некоторых других лиц.  Гартунг, который не был лично виновен в похищении, застрелился 13 октября в помещении суда. Внимание писателя-психолога данный случай привлек по двум причинам: самоубийство как следствие возможной судебной ошибки, и добровольная смерть как достойный выход аристократа, «джентльмена» из тупиковой позорной ситуации, в которую попал он по воле «фатума» и по слабости характера, по непрактичности, столь свойственной именно русскому человеку, самоубийство как единственный способ сохранения чести. Симпатии автора явно на стороне Гартунга, Достоевский не то, что не осуждает его самоубийство, он даже его оправдывает: «Бывают в этом слое интеллигентных русских людей типы, с некоторой стороны даже чрезвычайно привлекательные, но именно с этими несчастными свойствами русского джентльменства.»⁶¹

      Заключительный  выпуск за 1877 год Достоевский преимущественно посвящен памяти Н.А. Некрасова, скончавшегося 27 декабря 1877 года. Достоевский пишет о похоронах поэта, своих последних встречах с ним, вспоминает 1840-ые годы, когда Некрасов одним из первых оценил его дебютный роман «Бедные люди» и свел начинающего писателя с В. Г Белинским. Дает свою оценку Некрасову как гражданину и поэту, определяет его значение в ряду других великих русских поэтов, его народность.

     Посредством последней главки этого номера, Достоевский  простился на время со своими читателями. Следующий  выпуск Дневника писателя будет напечатан спустя два с половиной года. 

     3.2.3. «Дневник писателя» - самостоятельное издание

     (1880-1881) 

     «Пушкинская речь», произнесенная Достоевским в Москве на открытии памятника А. С. Пушкину, была опубликована сначала в газете «Московские ведомости» и вызвала шквал обсуждений, полемики в прессе. Писатель, отложив работу над романом «Братья Карамазовы», подготовил и выпустил по этому поводу единственный выпуск Дневника писателя за 1880 год, в котором поместил целиком текст речи, свои комментарии к ней и ответы на главные возражения.

       «Объяснительное слово по поводу  печатаемой ниже речи о Пушкине»  представляет собой  пересказ  Речи с перегруппировкой ее  содержания по четырем пунктам и параллельным смещением смысловых акцентов: 1) «отрицательным типом нашим», назван Онегин, в ряд с ним теперь поставлен не только Печорин, Рудин, но и Чичиков; 2) Достоевский «подчеркивает», что «типы положительной красоты человека русского» (Татьяна Ларина – Пимен — герои «Капитанской дочки») взяты всецело из народного духа»; 3) «всемирная отзывчивость» не одно только литературное свойство пушкинского гения, но «великое и пророческое для нас указание»; 4) Достоевский усиливает основной тезис Речи о предназначенности русского человека ко «всечеловечески-братскому единению», не побоявшись предельно заострить свою мысль, что это «лишь нравственная черта», не зависящая от современного состояния государства: «вмещать и носить в себе силу любящего и всеединящего духа можно и при теперешней экономической нищете нашей»⁶²

     Огромный успех «Пушкинской речи», нового романа, не утихающая полемика вокруг августовского Дневника писателя за 1880 год — все это способствовало небывалому росту популярности Достоевского. Общество с нетерпением ждало его непосредственного прямого слова на страницах возобновленного «Дневника». Но писатель успел подготовить только январский выпуск, который вышел уже после его скоропостижной смерти. Смерть настигла Достоевского на пике его художественной и публицистической карьеры. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

     Заключение

     Н. И. Страхов писал в своих воспоминаниях: “Журнальная деятельность Федора Михайловича  Достоевского, если взять все вместе, имеет очень значительный объем. Он питал к этого рода деятельности величайшее расположение, и последние  строки, им написанные были статьи последнего номера его “Дневника”…

     Дух и направление публицистики Достоевского составляет совершенно особую полосу в петербургской журналистике, отличающейся, как известно, широчайшим охватом тем и их подробнейшим изучением. Деятельность Федора Михайловича шла вразрез с этим общим петербургским настроением, и преимущественно он, силою таланта и жаром проповеди, дал значительный успех другому настроению, более широкому, - русскому, а не петербургскому.

     Достоевский органично соединял различные стили  и жанры, строгую логику и художественные образы, “наивную обнаженность иной мысли” и конкретные диалогические построения, что позволяло передать всю сложность и неодномерность рассматриваемой проблематики. В самой же этой проблематике он стремился определить ее этическую сущность, а также отыскать и указать, по возможности, нашу национальную и народную точку зрения. По мнению Достоевского, всякое явление современной действительности должно рассматриваться сквозь призму опыта прошлого, не перестающего оказывать свое воздействие на настоящее через те или иные традиции. И чем значительнее национальное, историческое и общечеловеческое понимание злободневных текущих задач, тем убедительнее их сегодняшнее решение.