Публицистика Ф.М. Достоевского. "Дневник Писателя"

     Майский выпуск. 28 апреля 1876 года на заседании  Петербургского окружного суда слушалось «дело Каировой». Актриса провинциального театра А.В. Каирова полоснула бритвой по горлу жену своего любовника антрепренера В.А. Великанова и тоже актрису А.И. Великанову, рана оказалась не смертельной, присяжные Каирову оправдали. Дело это вызвало в прессе новую волну дискуссии о суде присяжных и адвокатуре. Всю первую главу майского выпуска Дневника писателя Достоевский и посвятил этой «капитальной» теме — судебной реформе в связи с данным судебным процессом, разбив, по традиции, ход рассуждений на главки.

     Говоря  в связи с этим делом о размытости нравственных критериев в речах адвокатов, Достоевский, в частности, убежденно пишет: «...ведь трибуны наших новых судов — это решительно нравственная школа для нашего общества и народа. Ведь народ учится в этой школе правде и нравственности; как же нам относиться хладнокровно к тому, что раздастся подчас с этих трибун?..»⁴²

     Вторая  глава этого выпуска пестрит  разнообразностью затронутых в ней  тем. Следует выделить вторую главку «Одна несоответственная идея». Здесь Достоевский возвращается к одной из самых «капитальных» тем в своем творчестве, с которой он и начал самый первый выпуск Дневника писателя 1876 г. — участившиеся случаи самоубийства среди молодежи. На этот раз его внимание привлекло сообщение о 25-летней Надежде Писаревой, которая «устала жить» и предсмертная записка которой потрясла писателя циничной деловитостью. Достоевский обращается к таким преждевременно «уставшим жить»: «Милые, добрые, честные (все это есть у вас!), куда же это вы уходите, отчего вам так мила стала эта темная, глухая могила? Смотрите, на небе яркое весеннее солнце, распустились деревья, а вы устали не живши...»⁴³

      В июньском выпуске за 1876 год, Достоевский  посвятил первую главу памяти французской писательницы Жорж Санд (1804—1876), оказавшей на русскую литературу и творчество самого Достоевского огромное влияние.

     Вторая  же глава этого выпуска отдана политике, обзору положения в Европе, сложившемуся накануне и в начале военных действий на Балканах. В обществе, в прессе кипели страсти по поводу участия России в этой войне. Русское общество разделилось на противников войны и сторонников. Достоевский был безусловным сторонником позиции, что русские должны помочь братьям-славянам в борьбе против турецкого ига. В конце, в главке «Опять о женщинах», писатель, сообщая о визите к нему девушки, которая собралась ехать в Сербию на войну сестрой милосердия, указывая тем самым на возрастание роли женщины в жизни страны и необходимости предоставления ей больших прав и образования.

     5 июля 1876 г. Достоевский выехал  на лечение в Эмс и возвратился в Петербург 9 августа. Подписчики получили в начале сентября сдвоенный выпуск «Дневника писателя» за два летних месяца. Вся первая глава посвящена дорожным и заграничным впечатлениям, размышлениям писателя о Европе, иностранцах, русских за границей и в этом плане перекликается с «Зимними заметками о летних впечатлениях» (1863), «Игроком» (1865) и рядом других произведений. В заключительном разделе первой главы о «Самом последнем слове цивилизации» Достоевский переходит к политической злобе дня — «восточному вопросу», то есть положению на Балканах, освободительной войне славянских народов против турецкого ига. Во второй главе он ставит этот вопрос в центр внимания, проводя параллели между этой войной и Крымской 1855 года. А все остальные материалы сдвоенного выпуска, как и первая глава, тоже посвящены впечатлениям и размышлениям Достоевского в связи с пребыванием за границей — нравы, обычаи, национальные особенности, русские за границей и прочее. Здесь, в главе четвертой, вновь появляется некий «парадоксалист», уже знакомый читателю по апрельскому выпуску собеседник автора, с которым в горячих спорах обсуждаются самые злободневные вопросы: политика, будущее «детей», «женский вопрос», балканский кризис и т.п.

     Сентябрь 1876 год. Первая глава опять же посвящена  «восточному вопросу». Достоевский  позволяет особенно резкие высказывания по отношению как к «враждебным» государствам, так и к союзным. В итоге проводит аналогию с историей завоевания Иваном Грозным Казани, указывает на возможность разрешить текущий конфликт подобным образом. Во второй главе Достоевский опять окунается с головой в полемику, навязанную ему различными изданиями, которые практически никогда не скупились на высказывания, которые будоражили сердце и разум неравнодушного к жизни писателя.

     В октябрьском номере «Дневника писателя»  необходимо выделить интересную с публицистической точки зрения главку «Несколько заметок о простоте и упрощенности», которая, как и немалая часть публикаций из «Дневника», до сих пор актуальна. По мнению Достоевского, в обществе распространилась привычка на самые сложные вопросы и проблемы смотреть чересчур просто. «А между тем от этой чрезмерной упрощенности воззрений на иные явления иногда ведь проигрывается собственное дело. В иных случаях простота вредит самим упростителям, простота не меняется, простота «прямолинейна» и сверх того — высокомерна. Простота враг анализа. Очень часто кончается ведь тем, что в простоте своей вы начинаете не понимать предмета, даже не видите его вовсе, так что происходит уже обратное, то есть ваш же взгляд из простого сам собою и невольно переходит в фантастический. Это именно происходит у нас от взаимной, долгой и все более и более возрастающей оторванности одной России от другой. Наша оторванность именно и началась с простоты взгляда одной России на другую. Началась она ужасно давно, как известно, еще в Петровское время, когда выработалось впервые необычайное упрощение взглядов высшей России на Россию народную, и с тех пор, от поколения к поколению, взгляд этот только и делал у нас, что упрощался»,⁴⁴ — таков вывод писателя.

     Так же в октябрьском «Дневнике» продолжается военная тема. Достоевский делает главным героем выпуска русского генерала М.Г. Черняева, командующего сербской армией в освободительной войне против Турции. 17/29/ октября 1876 г. турки нанесли окончательное поражение его армии и открыли себе путь на Белград, что означало проигрыш войны сербско-черногорской стороной. Русское правительство предъявило Турции ультиматум о временном прекращении военных действий и заключении перемирия. Достоевский поддерживал и освободительную войну славянских братьев, и участие русских добровольцев в войне, и миссию генерала Черняева. Рисуя портрет генерала Черняева как безусловного героя, одного из «лучших людей», настоящего русского патриота, Достоевский размышляет о том, что такое теперь «лучшие люди» в России.

  В ноябрьском выпуске было опубликовано художественное произведение автора – фантастический рассказ «Кроткая». В декабрьском выпуске Достоевский возвращается к публицистике. Необходимо выделить интересную полемичную статью «Словечко об «ободнявшем Петре»». Полемика с противниками войны на Балканах и участия в ней России, которых Достоевский делит на два вида: «жидовствующих», кричащих «про вред войны в отношении экономическом», и «европействующих», боящихся, что в погоне за «национальностью» можно повредить «общечеловеческие вечности». Писатель высказывает здесь свое убеждение: «А между тем для меня почти аксиома, что все наши русские разъединения я обособления основались, с самого их начала, на одних лишь недоумениях, и даже самых грубейших, и что в них нет ничего существенного. Горше всего то, что это еще долго не уяснится для всех и каждого. И это тоже одна из самых любопытнейших наших тем». И уже заглавием предупреждает, что по известной поговорке «Лови Петра с утра, а ободняет, так провоняет», и Россия в помощи братьям-славянам может «ободнять», то есть не поспеть к сроку.»⁴⁵

      Ежемесячное издание «Дневника писателя»  продолжается и в 1877 году. У дневника писателя 3000 подписчиков и столько же экземпляров расходится в розничной продаже.

      Январский выпуск начинает Достоевский со статьи «Три идеи», в которой продолжает разговор о единении русского народа внутри страны и всех славянских народов в мире. Православие сопоставляет с католичеством и протестантизмом. Далее Достоевский уделяет внимание такому явлению, как распространение в России сект, в частности, — штундистов-протестантов и редстокистов. Негативно относясь к подобным явлениям, автор указывает, что невежество русских - причина их появления. В следующей главке «Фома Данилов, замученный русский герой» Достоевский рассказывает о зверски замученном кипчаками пленном унтер-офицере 2-го Туркестанского стрелкового батальона Фоме Данилове, который отказался сохранить жизнь ценой перехода в мусульманство. Достоевский заостряет тему о вере и безверии, о значении православия для русского народа в период, когда на Балканах убивают славян тысячами.

      Во  второй главе выпуска нет единой тематики. Две главки «Примирительная мечта вне науки» и  «Мы в Европе лишь стрюцкие» посвящены анализу положения, которое Достоевский сформулировал так: «Всякий великий народ верит и должен верить, если только хочет быть долго жив, что в нем-то, и только в нем одном, и заключается спасение мира, что живет он на то, чтоб стоять во главе народов, приобщить их всех к себе воедино и вести их, в согласном хоре, к окончательной цели, всем им предназначенной...»⁴⁶ Идею эту писатель окончательно разовьет через несколько лет в Пушкинской речи, но уже здесь недвусмысленно заявлено о великой миссии в этом плане именно русского народа: «...дело тут вовсе не в вопросе: как кто верует, а в том, что все у нас, несмотря на всю разноголосицу, все же сходятся и сводятся к этой одной окончательной общей мысли общечеловеческого единения. Это факт, не подлежащий сомнению и сам в себе удивительный, потому что, на степени такой живой и главнейшей потребности, этого чувства нет еще нигде ни в одном народе. Но если так, то вот и у нас, стало быть, у нас всех, есть твердая и определенная национальная идея; именно национальная.»⁴⁷ А иначе, считает автор Дневника писателя, быть нам в Европе только «стрюцкими» - подлыми, дрянными, презренными людьми. Достичь же цели очень просто: «Если общечеловечность есть идея национальная русская, то прежде всего надо каждому стать русским, то есть самим собой, и тогда с первого шагу асе измени ген. Стать русским значит перестать презирать народ свой. И как только европеец увидит, что мы начали уважать народ наш в национальность нашу, так тотчас же начнет и он нас самих уважать...»⁴⁸

      Так же в этом номере должна была быть опубликована статья «Старина о «петрашевцах. 6 декабря 1876 года на Казанской площади состоялась революционная демонстрация, участники которой были арестованы. В анонимной статье «По поводу политического процесса», опубликованной в «Петербургской газете», автором проводилась мысль, что революционеры от поколения к поколению («декабристы» — «петрашевцы» — «чернышевцы» — «нечаевцы» — «долгушинцы») мельчали, а в «казанской истории» участвовал и вовсе «не только еще полуграмотный сброд, но с большим оттенком еврейского элемента и фабричного забулдыги»... Достоевскому уже приходилось опровергать мысль об измельчании типа «государственного преступника» в среде петрашевцев по сравнению с декабристами в Дневнике писателя за 1873 г. («Одна из современных фальшей»), и на этот раз он напомнил читателям, что петрашевцы были нисколько не ниже декабристов ни по положению, ни по образованию.⁴⁹ Данная статья не прошла цензуру и была опубликована позже.

     «Русская сатира. «Новь». «Последние песни». Старые воспоминания.» Главка посвящена литературе и чрезвычайно важна для биографии Достоевского и понимания его творческого кредо. О «русской сатире» и романе И.С. Тургенева «Новь», который еще печатался в «Вестнике Европы», только лишь упоминается, а вся основная часть отдана уже тяжелобольному в то время Н.А. Некрасову, его сборнику «Последние песни», воспоминаниям о своей юности, литературном дебюте, знакомстве с Некрасовым и В. Г. Белинским. Именно здесь писатель высказал еще одно суждение, которое остается злободневным и до наших дней: «Все наши критики,  (а я слежу за литературой чуть не сорок лет), и умершие, и теперешние, все, одним словом, которых я только запомню, чуть лишь начинали, теперь или бывало, какой-нибудь отчет о текущей русской литературе чуть-чуть поторжественнее (прежде, например, бывали в журналах годовые январские отчеты за весь истекший год), - то всегда употребляли, более или менее, но с великою любовью, все одну и ту же фразу: «В наше время, когда литература в таком упадке», «В наше время, когда русская литература в таком застое», «В наше литературное безвременье», «Странствуя в пустынях русской словесности» и т.д. и т.д. На тысячу ладов одна и та же мысль. А в сущности, в эти сорок лет явились последние произведения Пушкина, начался и кончился Гоголь, был Лермонтов, явились Островский, Тургенев, Гончаров и еще человек десять по крайней мере преталантливых беллетристов...»⁵⁰ Добавить надо, что в тот список Достоевский, по понятной скромности, не включил себя, а Л. Н. Толстого упомянул чуть выше.

     После столь разнообразного по тематике январского номера, февральский номер был сосредоточен на двух основных темах. В первой главе Достоевский продолжает «капитальную» тему «дневника» за 1876 год – восточный вопрос, положение на Балканах, судьбы славянских народов, ведущих освободительную борьбу против Турции, роль России в этой борьбе. Достоевский обвиняет не только на Турцию в бесчеловечности, но так же винит просвещенную Европу, которая допускает до сих пор «сдирание кожи» ради собственных интересов. Достоевский поддерживает внешнюю политику России, выражает глубокое уважение к русским, защищающим славянских братьев в этой войне.

     Во  второй главе февральского выпуска  Достоевский предпринимает попытку  высказаться по литературным вопросам. Но эта попытка не увенчалась успехом, и Достоевский посвящает главу проблемам социального мироустройства.

     В мартовском выпуске «Дневника писателя»  Достоевский вновь пишет про восточный вопрос, который Европа никак решить не может. Вторая же глава этого номера заслуживает более пристального внимания, так как в ней Достоевский подробно высказывается по «Еврейскому вопросу», который впрочем и раньше затрагивал на страницах своего дневника. С периода, когда Достоевский возглавил газету-журнал «Гражданин» (1873) в основал на его страницах свой «Дневник писателя»,— а затем еще более широко и в Дневнике 1876 года — он взялся довольно часто употреблять слово «жид» и производные от него, а затем появляется в его публицистике латинское выражение, которое станет ключевым во многих последующих статьях писателя, затрагивающих еврейский вопрос, — «status in statu» («государство в государстве»). Достоевскому все чаще приходилось объясняться, оправдываться по поводу своего неприкрытого «антижидовского шовинизма». Слишком видную роль в общественной жизни России стал он играть в последние годы жизни, каждое слово его, каждый поступок вызывали резонанс в образованных кругах.⁵¹ Эта глава — краеугольная публикация у Достоевского по «еврейскому вопросу», стоит процитировать из нее основные фрагменты: