Жёны декабристов

  Многие  декабристы находились в тюрьмах  и казематах в кандалах, а некоторых  подвергали более изощренным мучениям. О тяжести одиночного заключения писал декабрист В.П. Зубков: “Изобретатели  виселицы и обезглавливания –  благодетели человечества; придумавший  одиночное заключение – подлый негодяй; это наказание не телесное, а духовное. Кто не сидел в одиночном заключении, не может представить себе, что это такое».

  Вынесение приговоров по делу декабристов происходило  в несколько этапов. Первоначально  выделенная из состава суда Разрядная  комиссия определяла количество разрядов, на которые соответственно тяжести  вины распределялись подсудимые, и  производила предварительное распределение  подсудимых по разрядам в соответствии с составом преступления. После этого  суд принимал предложенное количество разрядов и на основании материалов, полученных от Верховной следственной комиссии и проверенных Ревизионной  комиссией, выносил приговоры сначала  по каждому разряду в целом, а  затем, в целях уточнения индивидуальных мер наказания, - по каждому подсудимому  в отдельности. В завершение всего  приговор поступал на утверждение Николаю I.

  После суда были казнены через повешение: Сергей Муравьев-Апостол, Павел Пестель, Кондратий  Рылеев, Михаил Бестужев-Рюмин, Павел  Каховский. Остальные были сосланы  в Сибирь, а солдаты были приговорены  еще и к телесным наказаниям.

  Как известно, до событий декабря 1825 г. женаты были 23 декабриста. В 1826 г. две декабристки  стали вдовами: 13 июля был повешен  К.Ф. Рылеев; 5 сентября умер И.Ю. Поливанов. Младший сын Рылеева - Александр - умер в младенчестве, старшей дочери - Насте – в 1825 г. было около пяти лет. Его вдова – Наталья Михайловна, давно похоронив родителей, осталась с маленькой дочкой без средств к существованию. Лишь казенная материальная субсидия в 2000 руб., выданная еще в период следствия над Рылеевым, поддержала семью.

  Всего в  Сибирь уехало 19 женщин, из них 11 жен (остальные  матери и сестры). Зачастую их по-прежнему именуют героическими женщинами  и «идеальными женами» (видимо, не считая такими тех, кто остался).

  Первой  выехала в Сибирь двадцатилетняя дочь графа Лаваля, Екатерина Ивановна Трубецкая. Она проложила дорогу остальным женам и невестам декабристов.

  Следом  одна за другой, обгоняя друг друга  в пути, отправились: Александра Григорьевна  Муравьева, Наталья Дмитриевна Фонвизина, Анна Васильевна Розен, Мария Юшневская, Александра Ивановна Давыдова, Елизавета Петровна Нарышкина, Александра Васильевна Ентальцева, Полина Гейбель, она же Прасковья Егоровна Анненкова, Камилла Ле-Дантю, в замужестве Ивашева. Их было 11, этих героических женщин. Они поднимали дух своих мужей, не давали им сломится. Какой-то поэтический дымкой окутаны были они. Между ними царил особый культ высокой, благородной дружбы.

  Декабристы  в муках и страданиях прожили  в Сибири на поселении около тридцати лет. Освобождение последовало в 1856 году, после смерти Николая 1, но пришло оно, к сожалению слишком поздно.

  Большинство декабристов, пройдя через каторжные  тюрьмы и ссылки, не выдержали и  погибли. Шестьдесят шесть могил  их разбросаны по необъятным просторам. В живых осталось пятьдесят пять человек. Из них тридцать четыре находились в Сибири, остальные - на жительстве под надзором полиции во внутренних губерниях России. Вернулись из Сибири с мужьями лишь Волконская, Нарышкина, Анненкова, Фонвизина и Розен. Потеряв  мужей, на родину вернулись Давыдова, Ентальцева, Юшневская. Муравьева, Трубецкая и Ивашева погибли. А троим женам декабристов досталась участь горшая, чем смерть - пережить казнь своих мужей и горечь утраты. 
 
 

     §6. Гражданский подвиг

Сегодня трудно представить себе, чем была Сибирь в те времена: «дно мешка», конец  света, за тридевять земель. Для самого быстрого курьера - более месяца пути. Бездорожье, разливы рек, метели и  леденящий душу ужас перед сибирскими каторжниками - убийцами и ворами.

Первой - на другой же день вслед за каторжником-мужем - в путь отправилась Екатерина  Ивановна Трубецкая. В Красноярске  сломалась карета, заболел провожатый. Княгиня продолжает путь одна, в  тарантасе. В Иркутске губернатор долго  запугивает ее, требует - еще раз  после столицы! - письменного отречения  от всех прав, Трубецкая подписывает  его. Через несколько дней губернатор объявляет бывшей княгине, что она  продолжит путь «по канату» вместе с уголовными преступниками. Она  соглашается...

Второй  была Мария Волконская. День и ночь мчится она в кибитке, не останавливаясь на ночлег, не обедая, довольствуясь  куском хлеба и стаканом чая. И  так почти два месяца - в лютые  морозы и пургу. Последний вечер  перед отъездом из дома она провела  с сыном, которого не имела права  взять с собой. Малыш играл  большой красивой печатью царского письма, в котором высочайшим повелением разрешалось матери покинуть сына навсегда...

В Иркутске Волконскую, как и Трубецкую, ожидали  новые препятствия. Не читая, она  подписала страшные условия, поставленные властями: лишение дворянских привилегий и переход на положение жены ссыльнокаторжного, ограниченной в правах передвижения, переписке, распоряжения своим имуществом. Ее дети, рожденные в Сибири, будут  считаться казенными крестьянами.

Шесть тысяч верст пути позади - и женщины  в Благодатском руднике, где их мужья добывают свинец. Десять часов каторжного труда под землей. Потом тюрьма, грязный, тесный деревянный дом из двух комнат. В одной - беглые каторжники-уголовники, в другой - восемь декабристов. Комната делится на каморки - два аршина в длину и два в ширину, где ютятся несколько заключенных. Низкий потолок, спину распрямить нельзя, бледный свет свечи, звон кандалов, насекомые, скудное питание, цинга, туберкулез и никаких вестей извне... И вдруг - любимые женщины!

Когда Трубецкая сквозь щель тюремного  забора увидела мужа в кандалах, в коротком, оборванном и грязном  тулупчике, худого, бледного, она упала  в обморок. Приехавшая вслед за ней  Волконская, потрясенная, опустилась перед  мужем на колени и поцеловала его  кандалы.

Николай I отнял у женщин все имущественные  и наследственные права, разрешив лишь нищенские расходы на жизнь, в  которых женщины должны были отчитываться перед начальником рудников.

Ничтожные суммы держали Волконскую и Трубецкую  на грани нищеты. Пищу они ограничили супом и кашей, от ужинов отказались. Обед готовили и отправляли в тюрьму, чтобы поддержать узников. Привыкшая к изысканной кухне Трубецкая одно время ела только черный хлеб, запивая его квасом. Эта избалованная аристократка ходила в истрепанных башмаках и отморозила себе ноги, так как из своих теплых башмаков сшила шапочку одному из товарищей мужа, чтобы защитить его голову от падающих в шахте обломков породы.

Каторжное житье никто не мог рассчитать наперед. Однажды Волконская и Трубецкая  увидели начальника рудников Бурнашева  со свитой. Выбежали на улицу: под конвоем  вели их мужей. По деревне разнеслось: - «Секретных судить будут!» Оказалось, заключенные объявили голодовку, когда надсмотрщик тюрьмы запретил им общаться между собой и отобрал свечи. Но властям пришлось уступить. Конфликт на этот раз разрешился мирно. Или вдруг среди ночи выстрелы подняли на ноги всю деревню: пытались бежать уголовные каторжники. Пойманных били плетьми, чтобы узнать, где они взяли деньги на побег. А деньги-то дала Волконская. Но никто и под пытками не выдал ее.

Осенью 1827 года декабристов из Благодатска перевели в Читу. В читинской тюрьме было более 70 революционеров. Теснота, кандальный звон раздражали и без того измученных людей. Но именно здесь стала складываться дружная декабристская семья. Дух коллективизма, товарищества, взаимного уважения, высокая нравственность, равенство, независимо от разности социального и материального положения господствовали в этой семье. Ее связующим стержнем стал святой день 14 декабря, и жертвы, принесенные ради него. Восемь женщин были равноправными членами этого уникального содружества.

Они поселились близ тюрьмы в деревенских избах, сами готовили еду, ходили за водой, топили печи. Полина Анненкова вспоминала: «Дамы наши часто приходили ко мне посмотреть, как я приготовляю  обед, и просили их научить то сварить суп. то состряпать пирог. Когда приходилось чистить курицу, со слезами на глазах сознавались, что завидуют моему умению все делать, и горько жаловались на самих себя за то, что не умели ни за что взяться».

Свидания  с мужьями разрешались всего  лишь два раза в неделю в присутствии  офицера. Поэтому любимым времяпрепровождением и единственным развлечением женщин было сидеть на большом камне напротив тюрьмы, иногда перекинуться словом с  узниками.

Солдаты грубо прогоняли их, а однажды  ударили Трубецкую. Женщины немедленно отправили жалобу в Петербург. А  Трубецкая с тех пор демонстративно устраивала перед тюрьмой целые «приемы»: усаживалась на стул и поочередно беседовала с арестантами, собравшимися внутри тюремного двора. Беседа имела одно неудобство: приходилось довольно громко кричать, чтобы услышать друг друга. Но зато, сколько радости доставляло это заключенным!

Женщины быстро сдружились, хотя были очень  разные. Невеста Анненкова приехала в Сибирь еще под именем мадемуазель  Полина Гебль: «монаршей милостью» ей разрешено было соединить свою жизнь со ссыльным декабристом. Когда Анненкова повели в церковь венчаться, с него сняли кандалы, а по возвращении опять надели и увели в тюрьму. Полина, красивая и изящная, кипела жизнью и весельем, но все это было как бы внешней оболочкой глубоких чувств, заставивших молодую женщину отказаться от своей родины и независимой жизни.

Общей любимицей была жена Никиты Муравьева - Александра Григорьевна. Ни одна из декабристок, пожалуй, не удостоилась столь восторженных похвал в воспоминаниях сибирских  изгнанников. Даже женщины, весьма строгие  к представительницам своего пола и  столь разные, как Мария Волконская и Полина Анненкова, здесь единодушны:- «Святая женщина. Она умерла на своем  посту».

Александра  Муравьева была олицетворением извечного  женского идеала, редко достижимого  в жизни: нежная и страстная возлюбленная, самоотверженная и преданная  жена, заботливая, любящая мать. «Она была воплощенная любовь» - по словам декабриста Якушкина. «В делах любви  и дружбы она не знала невозможного»,- вторит ему И.И.Пущин.

Муравьева стала первой жертвой Петровского  завода - следующего после Читы места  каторжных работ революционеров. Она умерла в 1832 году двадцати восьми лет. Никита Муравьев стал седым в  тридцать шесть - в день смерти жены.

Еще при  переходе каторжан из Читы в Петровский завод женская колония пополнилась  двумя добровольными изгнанницами - приехали жены Розена и Юшневского. А через год - в сентябре 1831-го состоялась еще одна свадьба: к Василию Ивашеву приехала невеста Камилла Ле-Дантю.

Женщины-декабристки  многое сделали в Сибири, Прежде всего они разрушили изоляцию, на которую власти обрекли революционеров. Николай I хотел всех заставить забыть имена осужденных, изжить их из памяти. Но вот приезжает Александра Григорьевна  Муравьева и через тюремную решетку  передает И. И, Пущину стихи его лицейского друга Александра Пушкина, Стихотворные строки «во глубине сибирских руд» рассказали декабристам о том, что они не забыты, что их помнят, им сочувствуют.

Родные, друзья пишут узникам. Им же запрещено  отвечать (право на переписку они  получали только с выходом на поселение). В этом сказался все тот же расчет правительства на изоляцию декабристов. Этот замысел разрушили женщины, связавшие заключенных с внешним  миром. Они писали от своего имени, копируя  иногда письма самих декабристов, получали для них корреспонденцию и  посылки, выписывали газеты и журналы.

Каждой  женщине приходилось писать десять, а то и двадцать писем в неделю. Нагрузка была столь весомой, что  не оставалось времени иногда написать собственным родителям и детям. «Не сетуйте на меня, добрые, бесценные  мои Катя, Лиза, за краткость письма моего,- пишет Александра Ивановна Давыдова дочерям, оставленным у родственников.- У меня столько хлопот теперь, и  на этой почте столько писем мне  писать, что я насилу выбрала время  для этих нескольких строк».

Находясь  в Сибири, женщины вели непрестанную борьбу с петербургской и сибирской  администрацией за облегчение условий  заключения. Они называли в лицо коменданта Лепарского тюремщиком, добавляя, что ни один порядочный человек не согласился бы принять эту должность без того, чтоб не стремиться к облегчению участи узников. Когда генерал возражал, что его за это разжалуют в солдаты, те, не замедлив, отвечали: - «Ну что же, станьте солдатом, генерал, но будьте честным человеком».

Старые  связи декабристок в столице, личное знакомство некоторых из них  с царем удерживали иногда тюремщиков от произвола. Обаяние молодых образованных женщин, случалось, укрощало и администрацию, и уголовников.

Женщины умели поддержать павших духом, успокоить возбужденных и расстроенных, утешить огорченных. Естественно, что сплачивающая роль женщин увеличилась с появлением семейных очагов (с тех пор, как женам разрешили жить в тюрьме), а затем и первых «каторжных» детей - воспитанников всей колонии.