Западники и славянофилы

Кружок петрашевцев. Утверждению  социалистических идей в России способствовал  М. В. Буташевич-Петрашевский, воспитанник Царскосельского лицея, служивший переводчиком на петербургской таможне. В его обязанности входил досмотр иностранных книг, ввозимых в Россию, что дало ему возможность составить богатую библиотеку, которая включала социалистическую литературу. В середине 1840-х гг. в его квартире стала собираться передовая молодежь — чиновники, офицеры, студенты, литераторы. Они читали книги, некоторые из которых были запрещены в России, обсуждали их и делали попытки приложить прочитанное к российской действительности. На «пятницах» Петрашевского побывало немало известных людей: литераторы М. Е. Салтыков-Щедрин, Ф. М. Достоевский, А. Н. Майков, А. Н. Плещеев, Н. Г. Чернышевский, художник П. А. Федотов. Помимо Петрашевского видную роль играли люди из его ближайшего окружения: С. Ф. Дуров, Н. А. Спешнев, Д. Д. Ахшарумов, Н. С. Кашкин. Пропаганду социалистических идей среди студентов петербургского университета вел Н. Я. Данилевский, будущий автор книги «Россия и Европа».

Распространению передовых идей служил «Карманный словарь иностранных  слов», который задумал Петрашевский. В нем объяснялись слова, ключевые для понимания систем Фурье и  Сен-Симона, растолковывались идеалы Французской  революции. Один из петрашевцев вспоминал: «Петрашевский с жадностью схватился  за случай распространить свои идеи при  помощи книги, на вид совершенно незначительной; он расширил весь ее план, прибавив к обычным существительным имена собственные, ввел своей властью в русский язык такие иностранные слова, которых до тех пор никто не употреблял, — все это для того, чтобы под разными заголовками изложить основания социалистических учений, перечислить главные статьи конституции, предложенной первым французским учредительным собранием, сделать ядовитую критику современного состояния России и указать заглавия некоторых сочинений таких писателей, как Сен-Симон, Фурье, Гольбах, Кабэ, Луи Блан».

Направление кружка Петрашевского  было социалистическим. Глава кружка, как позднее отмечала следственная комиссия, «доводил посетителей своих  до того, что они если и не все  делались социалистами, то уже получали на многое новые взгляды и убеждения  и оставляли собрания его более  или менее потрясенными в своих  верованиях и наклонными к преступному  направлению».

Для Петрашевского социализм был  не «прихотливой выдумкой нескольких причудливых голов, но результатом  развития всего человечества». Среди  социалистических систем он отдавал  предпочтение учению Фурье, где основной упор делался на общественной организации  труда, социальной гармонии и полном удовлетворении материальных и духовных потребностей личности. Фурье верил  в силу примера и в мирный переход  к социалистическим отношениям. Он пропагандировал фаланстер —  ячейку будущего, и петрашевцы делали попытки введения фаланстеров в  России. Русские фурьеристы были радикальнее  Фурье, и на обеде, посвященном его  памяти, Петрашевский говорил: «Мы осудили  на смерть настоящий быт общественный, надо приговор наш исполнить». Там  же выступил Ахша-румов, причудливо соединив красивую утопию, разрушительные принципы и убеждение в близости социалистических перемен, начало которым будет положено в России: «Разрушить столицы, города и все материалы их употребить для других зданий, и всю эту жизнь мучений, бедствий, нищеты, стыда, срама превратить в жизнь роскошную, стройную, веселья, богатства, счастья, и всю землю нищую покрыть дворцами, плодами и разукрасить в цветах — вот цель наша. Мы здесь, в нашей стране начнем преобразование, а кончит его вся земля. Скоро избавлен будет род человеческий от невыносимых страданий».

Среди участников «пятниц» шли неопределенные разговоры о необходимости преобразований, под которыми понимались как «перемена  правительства», так и усовершенствование суда, отмена сословных привилегий. Они говорили об устройстве России на федеративных началах, когда отдельные  народы будут жить, основываясь на своих «законах, обычаях и правах».

Петрашевцы отвергали казенный патриотизм, порицали страну, где жизнь  и воздух «отравлены рабством и деспотизмом». Особую ненависть вызывал Николай I — «не человек, а изверг». Петрашевцы критиковали все: правительство  и бюрократический аппарат, законодательство и судебную систему. Они полагали, что «Россию по справедливости называют классической страной взяточничества». Главным злом русской жизни они  считали крепостное право, когда  «десятки миллионов страдают, тяготятся  жизнью, лишены прав человечества». Отмена крепостного права виделась ими  как мера, на которую обязано пойти  само правительство. Петрашевский стоял  за реформы, проведенные сверху, но в кружке допускались разговоры  и о «всеобщем взрыве». Петрашевцы полагали, что все «зависит от народа». Радикально настроенный Спешнев утверждал, что будущая революция будет народным крестьянским восстанием и вызовет его крепостное право. Он даже разрабатывал план, как «произвести бунт внутри России через восстание крестьян». Его точку зрения разделяли немногие.

Под впечатлением европейских событий 1848 г. некоторые члены кружка, «пятницы»  которого носили открытый характер, задумали создание тайного общества. Свою цель они видели в том, чтобы «не  щадя себя, принять полное открытое участие в восстании и драке». Дальше разговоров дело не пошло, и  позднее следствие признало, что  «собрания Петрашевского не представляли собой организованного тайного  общества».

Весной 1849 г. основных участников собраний у Петрашевского арестовали. Власти были хорошо информированы о том, что происходило на «пятницах», и  решили положить предел опасным разговорам. Следствие по делу петрашевцев выявило  столкновение интересов двух ведомств: Министерства внутренних дел, которое  настаивало на раскрытии серьезного антиправительственного заговора, и III Отделения, чины которого говорили о  «заговоре идей». Приговор военного суда был суров: 21 человек, в том  числе Петрашевский и Достоевский, были приговорены к расстрелу, который  в последнюю минуту заменили каторжными работами. Главными пунктами обвинения  были замыслы на ниспровержение государственного устройства и на «совершенное преобразование быта общественного». Любопытно, что  Данилевский, не скрывавший своего участия  в пропаганде фурьеризма, был наказан  мягко, поскольку избегал разговоров на политические темы. Сами по себе идеи социализма не казались николаевским властям опасными.

Духовная драма А. И. Герцена. После 1848 г. интерес русского общества к  идеям социализма не уменьшился. Герцен был непосредственным свидетелем революционных  событий во Франции: свержение короля Луи-Филиппа, провозглашение республики, приход к власти последовательных выразителей  интересов того класса, который он называл «мещанством» и который  в действительности был буржуазией. Он приветствовал крушение старого  порядка в Европе, гарантами которого были Николай I и Меттерних. Однако дальнейшее развитие революции стало для  Герцена потрясением, его духовной драмой. Он видел, как новые власти ограничивали права простого народа, как республиканский генерал  Кавеньяк расстрелял мирную демонстрацию парижских рабочих, выдвигавших социальные требования. Герцен пришел к разочарованию в политической революции и в «мещанской цивилизации» Запада, он утвердился в представлении о противоположности путей развития России и Европы. Духовная драма не означала разочарования в идеалах социализма.

Для Герцена европейские революционные  потрясения стали прологом, репетицией будущего. В 1850 г. он обращался к славянофилам как бы от имени западников: «Любой день может опрокинуть ветхое социальное здание Европы и увлечь Россию в  бурный поток огромной революции. Время  ли длить семейную ссору и дожидаться, чтобы события опередили нас, потому что мы не приготовили ни советов, ни слов, которых, быть может, от нас ожидают? Да разве нет у  нас открытого поля для примирения? А социализм, который так решительно, так глубоко разделяет Европу на два враждебных лагеря, — разве  не признан он славянофилами так  же, как нами? Это мост, на котором  мы можем подать друг другу руку».

Строя здание «русского социализма», Герцен, оторванный от России, заблуждался  относительно западников и славянофилов. Социализм был чужд Хомякову и  Грановскому, Самарину и Кавелину. Крестьянская община, «открытая» славянофилами, была для них не предпосылкой социализма, как для Герцена, но условием, исключающим появление в России пролетариата. Герцена и славянофилов роднила вера в незыблемость общинных устоев. Герцен был уверен: «Уничтожить сельскую общину в России невозможно, если только правительство не решится сослать или казнить несколько миллионов человек».

Общинный социализм. Об этом он писал  в статье «Россия», в цикле работ, созданных в разгар николаевского  «мрачного семилетия». Немало позаимствовав  у славянофилов, Герцен обратился  к общине, которая существует в  России «с незапамятного времени» и  благодаря которой русский народ  стоит ближе к социализму, чем  народы европейские: «Я не вижу причин, почему Россия должна непременно претерпеть все фазы европейского развития, не вижу я также, почему цивилизация  будущего должна непременно подчиняться  тем же условиям существования, что  и цивилизация прошлого». В этом утверждении суть герценовского «русского», или общинного, социализма. Для Герцена крестьянская община была залогом нравственного здоровья русского народа и условием его великого будущего. Русский народ «сохранил лишь одну крепость, оставшуюся неприступной в веках, — свою земельную общину, и в силу этого он находится ближе к социальной революции, чем к революции политической. Россия приходит к жизни как народ, последний в ряду других, еще полный юности и деятельности, в эпоху, когда другие народы мечтают о покое; он появляется гордый своей силой, в эпоху, когда другие народы чувствуют себя усталыми и на закате».

Герцен писал: «Мы русским социализмом называем тот социализм, который идет от земли и крестьянского быта, от фактического надела и существующего передела полей, от общинного владенья и общинного управления, — и идет вместе с работ — ничьей артелью навстречу той экономической справедливости, к которой стремится социализм вообще и которую подтверждает наука».

Экономические принципы крестьянской поземельной общины он понимал, вслед  за славянофилами, как равенство  и взаимопомощь, отсутствие эксплуатации, как гарантию того, что «сельский  пролетариат в России невозможен». Он особо подчеркивал, что общинное землевладение противостоит принципу частной собственности и, стало быть, может быть основой построения социалистического общества. Он писал: «Сельская община представляет собой, так сказать, общественную единицу, нравственную личность; государству никогда не следовало посягать на нее; община является собственником и объектом обложения; она ответственна за всех и каждого в отдельности, а потому автономна во всем, что касается ее внутренних дел». Принципы общинного самоуправления Герцен полагал возможным распространить на городских жителей и на государство в целом. Он исходил из того, что общинныеправа небудутограничивать права частных лиц. Герцен строил социальную утопию, это была разновидность европейского утопического сознания. Вместе с тем это была попытка разработать оригинальное социалистическое учение, основанное на абсолютизации исторических и социально-политических особенностей России. Со временем на основе построений Герцена развились теории русского, или общинного, социализма, которые стали сутью народнических воззрений.

Особое внимание Герцен обращал  на уничтожение препятствий, которые  мешают идти «навстречу социализму». Под  ними он понимал императорскую власть, которая со времен Петра I вносит политический и социальный антагонизм в русскую  жизнь, и помещичье крепостное право, «позорный бич», тяготеющий над русским  народом. Первостепенной задачей он считал освобождение крестьян при условии  сохранения и укрепления общинного  землевладения. Инициативу в освобождении он предлагал проявить то российскому  дворянству, то правительству, но чаще он говорил об освободительном характере  будущей социальной революции. Здесь  его взгляды не отличались последовательностью.

Вольная русская типография. В 1853 г. им была основана в Лондоне Вольная  русская типография. Он говорил: «Если  я ничего не сделаю больше, то эта  инициатива русской гласности когда-нибудь будет оценена». Первым изданием этой типографии стало обращение к  русскому дворянству «Юрьев день! Юрьев  день!», в котором Герцен провозглашал необходимость освобождения крестьян. Его страшила пугачевщина и, обращаясь к дворянам, он предлагал им подумать о выгодности «освобождения крестьян с землею и с вашим участием». Он писал: «Предупредите большие бедствия, пока это в вашей воле. Спасите себя от крепостного права и крестьян от той крови, которую они должны будут пролить. Пожалейте детей своих, пожалейте совесть бедного народа русского».

Излагая основы нового учения — общинного  социализма, Герцен пояснял: «Слово социализм  неизвестно нашему народу, но смысл  его близок душе русского человека, изживающего век свой в сельской общине и в работнической артели». В первом произведении вольной русской прессы было высказано предвидение: «В социализме встретится Русь с революцией». В те годы сам Герцен был далек от веры в скорое наступление революционных событий в России, еще меньше об этом думал его адресат — российское дворянство. В другой листовке «Братьям на Руси» он призывал дворянское общество и всех передовых людей принять участие в общем деле освобождения. В николаевское время этот неопределенный призыв не был услышан.

Герцен был первым, кто заявил о возможности победы в России социалистической революции, которую  он понимал как народную, крестьянскую революцию. Он же первым указал на то, что  именно России суждено возглавить путь к социализму, по которому, как он верил, вслед за ней пойдут и остальные  европейские народы. В основе герценовского предвидения: неприятие западного «мещанства» и идеализация русской общины. Его учение, основы которого он изложил в последние годы николаевского царствования, было заметным этапом в развитии европейской социалистической мысли. Оно свидетельствовало как об общности тех идейных исканий, что происходили в России и в Западной Европе, так и о тщетности усилий николаевских идеологов, о крахе николаевской идеократии.

В исторической перспективе стремление Николая I и его идеологов установить полный контроль над обществом было безрезультатным. Именно в его царствование возникли и идейно оформились либеральное  и революционно-социалистическое направления  освободительного движения, развитие и взаимодействие которых вскоре стали определять судьбу русской  мысли, состояние общественной жизни  и, в конечном итоге, судьбу России.